Жаль, что отечественные мужики не приняли обмена опытом. Как говорится, дружба дружбой. Между народами. А бабы врозь. А ведь могли иметь солнечную Гранаду шестнадцатой республикой в союзе нерушимом республик свободных.
Ну да ладно, что вспоминать былое. Текущие проблемы дня требовали к себе внимания. Почему мы начали со школы? Вопрос интересный. Даже для меня. Наверное, в прошлой жизни я трудился участковым. И был, по-моему, очень добросовестным служакой — каждый вечер чистил ваксой хромовые сапоги. Чтобы по утрам пускать ими солнечные зайчики. То есть я был отличным литером. С блестящим, как и сапоги, умом.
Впрочем, как известно, школа есть наш второй дом. Который надо забыть по окончании его, как дурной сон. Хотя этот насильственно родной дом всегда помнит своих питомцев. Вот почему мы решили заглянуть на островок счастливого детства. А вдруг узнаем о томном Рафаэле такое, чего никогда не могла знать его любящая мама?
Переступив порог элитарного учреждения, я сразу подвергся неприкрытой агрессии. Нет, не со стороны ГРУ. А более опасного противника: боевитых нянечек и техничек. Они взяли меня в полон и швабрами да криками принудили следовать строго в кабинет завуча. Там я был сдан суровой и холодной, похожей на антарктическую льдину с забытыми полярниками даме в очках. Подобные гражданки вызывают у меня ужас и дрожь в коленках. Своей железной волей. И проникающим до копчика взглядом.
— Родитель? — спросили меня с утомленным раздражением.
— Да. То есть нет, — отвечал я несколько растерянно. Как бы меня не заставили красить парты. Или проводить ГРОБ (гражданскую оборону.)
— Спонсор? — спросили меня с утомленной надеждой.
— Упаси Боже, — хотел перекреститься я.
— Ваши документы?
Вот это бдительность! Если бы у каждого пограничного столба поставить такого Карацюпу в юбке, то ни один лазутчик не проник бы на заповедную территорию молодой республики.
Я порылся в карманах куртки — вытащить бы мне бирку поприличнее. ЗАСРАКа, например. Что значит: заслуженный работник культуры. (Какой работник — такая и культура.) Либо сотрудника ОСВОДа. Что, надеюсь, не нуждается в объяснении. Все мы когда-то тонули во всевозможных водоемах. И нас спасали службы ОСВОДа. А некоторых — нет. Не успели уберечь от рыб. Что делать — не всякому ушица на вечерней зорьке; случается и у рыбок пир на весь подводный мир. М-да. (Надеюсь, любители нежной ухи отнесутся к этой шутке со здоровым чувством и не вернут пищу из желудка снова в походный медный котелок.)
Наконец я выудил аленькую книжицу. Дальновидный Орешко напихал в мои карманы линковых очков, и теперь я должен был положиться на судьбу. Которая отнеслась ко мне благосклонно: я оказался спецкором молодежной газетенки, тявкающей на весь мир, как декоративная болонка на льва в клетке. Завуч оказалась почитательницей крикливого граммофона, и на мужественном лице воина армии просвещения появилось что-то наподобие улыбки: чем можем быть полезными прессе? Я понес какую-то несусветную чушь о выпускниках, сталкивающихся с проблемами взрослой среды обитания. Мой параноический бред слушали с должным вниманием. Я почувствовал себя Макаренко. И Ушинским. Педагогическая поэма, е'!
К счастью, я вовремя остановился, вспомнив, зачем, собственно, пришел в казенное учреждение имени Христофора Колумба. Испанского, опять же, мореплавателя и конквистадора, инициативного такого, открывшего от скуки новый континент. На голову всем нам. (Шутка.)
Так вот, я остановился и привел пример трудного переходного этапа от счастливого, повторю, детства к обществу выживания. И борьбы за существование. И назвал конкретную личность — Рафаэля Ш.; с ним я познакомился якобы на музыкально-танцевальном вечере. Мальчик произвел самое положительное впечатление. Своей романтической натурой. И неординарным отношением к жизни. На такие ординарные слова школьная дама лишь кивала головой, а затем и подтвердила, что Рафаэль мальчик чуткий, очень внимательный к своим товарищам — в коллективе пользовался уважением. Шел на золотую медаль. Но медали некстати отменили. Хотя сейчас снова восстановили. Увы, школа, как и все общество, переживает трудный период становления. Нужны годы кропотливого труда, чтобы обыватели снова понесли с рынка Белинского и Гоголя, а не видеокассеты с сомнительной кинопродукцией. (Вот-вот, по поводу видео моя собеседница была абсолютно права. Рано молодому человеку тырить из дома произведения малохудожественного значения. Не дай Бог, для вульгарного шантажа? С невнятными целями. Лучше попроси домашнее кино у взрослых. Они дадут. А может, и нет. Это как повезет.) Словом, ничего отрицательного за юношей замечено не было. Испанский язык знает в совершенстве. Как Хулио Иглесиас, пошутил я. Про себя.
Тут педагог вспомнила о бывшем комсомольском вожаке Оленьке. Девочка ныне работает библиотекарем и, быть может, обладает об интересующем меня индивидууме ещё какой-нибудь информацией. Не формальной, так сказать.
И я отправился туда, где меня уже ждали. Коридоры старой школы были пусты — шел учебный процесс. Правда, несколько малолетних хосенят дымили чинариками в пропахшем хлоркой туалете, куда я попал по ошибке. Думал, очаг культуры, оказалось, совсем наоборот. Напомнив о вреде табака, который, кстати, завез в Старый свет все тот же Х.Колумб, я пошел дальше. С мыслью о том, что и я когда-то мелюзгил по таким же коридорам, крашенным в казенный цвет беж. И тоже смолил цигарку у бегемота.
Эх, время-время, пожирающее государства, города и людей. Впрочем, человечек умудряется обмануть природу, создавая картины, книги и железобетонных див с серпами в мускулистых руках. То есть запечатлевает себя в веках. В назидание потомкам.
В этом смысле школьная библиотека отвечала скромным запросам юных натуралистов — на стеллажах теснились потрепанные учебники и книжки. На стене был пришпилен плакатик с гениальным изречением: «Книга — сила. В.И.Ленин». Под ним, под плакатиком, естественно, находился рабочий столик библиотекаря Оленьки, задорной и восторженной комсомолки.
— Ой, здравствуйте. Я вас жду-жду. Ой, как хорошо, что пресса приходит в школьные массы! Вы, наверное, представляете, с каким сложным контингентом приходится работать. Раньше у сердца — комсомольский билет, а что сейчас? Но книги читают. Читают, вы не волнуйтесь. Это я вам говорю как специалист…
Я поискал глазами толстый фолиант, чтобы им прибить неуемную болтушку. Видимо, на подобную тарабарку свалился в детстве из театрального бельэтажа Никитин. Теперь-то я понимаю, почему он решился на этот прыжок в бездну.
К счастью для себя, комсомолка (б) вроде перешла к сути проблемы. Буковка «б» — это не то, что подумалось; это значит просто «бывшая». Или барышня. Которая затараторила, точно из пулемета системы «максим», прославленного кинобратьями Васильевыми. Вместе с любвеобильной Анкой. Жаль, что рядом со мной не было Резо, он бы выразился точнее. По поводу Анки-пулеметчицы.
Нет, я ничего не имею против прошлого — беда наша лишь в том, что мы разрушаем старые мифы и тут же создаем новые. Будто без легендарных героев жить нельзя. Можно, господа и товарищи, можно и нужно. Мы все герои. В этой жизни, где большинству сидеть от звонка до звонка. И побег бессмыслен. Нельзя убежать от самого себя.
Пока я рассуждал на отвлеченные темы, любезная Оленька рассказала мне всю историю советско-испанской дружбы и в свете её — о деятельности Рафаэля Ш., как отвечающего за культурно-массовый сектор. Я уж было отчаялся услышать хоть какую-нибудь полезную информацию, как вдруг из словесной руды…
Ба! Оказывается, группа комсомольцев была награждена поездкой в город Мадрид. Чтобы посмотреть кровавую корриду? Нет-нет, испугалась моя юная собеседница, ребята были приглашены антифашистским центром. После кончины генерала Франко Испания превращается в цивилизованное государство, открытое всему миру. И когда была поездка? Я почувствовал запах крови. Быков. И людей. Кажется, в восьмом классе, вспоминала барышня. Да-да, восьмиклассники. И все благодаря усилиям Нинель Шаловны. Кого, прохрипел я. Ну, мамы Рафаэля, последовал уверенный ответ. Она, кстати, и возглавляла группу. Комсомольцев. Хотя должна была отправиться в поездку она, Оленька, как руководитель молодежи. Впрочем, она ничуть не обиделась, главное, чтобы детям было хорошо. А Мадрид — хороший город, но Москва лучше, в ней столько культурно-развлекательных центров, музеев, театров, цирков…
— И дельфинариев, — задумчиво проговорил я.
— Что? — не поняли меня.
— Нет, ничего, — сказал я и попросил разрешения позвонить по телефону.
Такое разрешение было получено, и я, набрав номер «редакции», принялся диктовать «статью». Весьма странного содержания. Во всяком случае, после того, как я закончил разговор, обнаружил, что бывший комсомольский вожак с героической поспешностью, прикрывая библиотечные формуляры своими девственными кокосами, пытается их втиснуть в ящики стола. Чтобы спасти явки от диверсанта?
Странно, ничего такого я не сказал, лишь попросил генерала Орешко поднять свой ленивый, е'зад и проследить за прибытием и убытием всех испанских сеньоров, мать их так-растак. Да-да, в столицу нашей родины. За последние сутки. Во все гостиницы и приюты. Включая семиместные номера мотеля «Урожай».
— Вам помочь, Оленька? — поинтересовался я.
— Нет-нет, спасибо, — пролепетала девушка.
— Это вам, товарищ, спасибо, — сказал я, забивая ящики стола с явками на место. — За помощь в подготовке статьи. Остросоциальной.
— А когда статья? — последовал отчаянный, молодогвардейский вопрос.
— На днях, — ответил я. — Хотя у нас главный редактор… ууу!.. Гусь ещё тот!.. — Кивнул на телефонный аппарат. — Может снять материал в последнюю секунду, подлец! Перестраховщик, а морда во!.. Ну, я пошел, Оленька?
— Да-да, — слабо отозвалась несчастная, не зная, что и думать. И жила лишь надеждой, что этот кошмар закончится. С испаноязычными, крепкими выражениями.
Последнее, что я заметил, — все тот же плакатик «Книга — сила. В.И.Ленин». В чем — в чем, а в этом вождь, метр с кепкой, был абсолютно прав: хорошей книгой (в смысле, как кирпич) можно без проблем увачкать своего зловредного оппонента. И все его аргументы останутся при нем. Вернее, при его бездыханном теле.
Вернувшись к нашему джипу, я обнаружил некоторые изменения в мизансцене. Полулежа за баранкой, Никитин следил. За кем-то. За кем же? У школьного забора припарковалась служебная «волга», это было понятно по номерам и общему её неопрятному виду. Из машины выбрался крепыш. С мопсообразным мусалом. Закрыл дверцу, натянул на макушку кожаную кепчонку и солидным шагом направился к школьному подъезду. На всю планету затрещал звонок с урока, словно приветствуя нового, дорогого гостя. На мой немой вопрос Никитин буркнул:
— Грушник.
— Ты уверен?
— Я их нутром чую, — с ненавистью проговорил мой товарищ. — Гниды штабные.
— М-да, — почесал я затылок. — Если это так, то идем ноздря в ноздрю. Как в дебрях.
Я представил выражение заполярного безмолвия на лице завуча, когда сей вертун с тыхтуном представится, например, спецкором газеты «Правда», и тоже по проблемам юного поколения, и ухмыльнулся. О бывшем комсомольском вожаке Олечке лучше вообще не вспоминать. Мадрида она не увидит никогда.
Мое веселое настроение оскорбило Никитина: надо что-то предпринимать, а я как медный пятак… Тогда я предложил: нужно затащить в чужой салон жучков. Для профилактики. Если они, конечно, имеются в наличии, короеды посторонних тайн.
— У меня все есть, — порылся в чемоданчике мой товарищ. — А ежели это не наш клиент?
— Ты же утверждаешь, что наш?
— Хрен в кепке, кто его знает, — ругнулся Никитин. — Одни убытки…
— Ничего, Орешко возместит, — попытался я успокоить друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Ну да ладно, что вспоминать былое. Текущие проблемы дня требовали к себе внимания. Почему мы начали со школы? Вопрос интересный. Даже для меня. Наверное, в прошлой жизни я трудился участковым. И был, по-моему, очень добросовестным служакой — каждый вечер чистил ваксой хромовые сапоги. Чтобы по утрам пускать ими солнечные зайчики. То есть я был отличным литером. С блестящим, как и сапоги, умом.
Впрочем, как известно, школа есть наш второй дом. Который надо забыть по окончании его, как дурной сон. Хотя этот насильственно родной дом всегда помнит своих питомцев. Вот почему мы решили заглянуть на островок счастливого детства. А вдруг узнаем о томном Рафаэле такое, чего никогда не могла знать его любящая мама?
Переступив порог элитарного учреждения, я сразу подвергся неприкрытой агрессии. Нет, не со стороны ГРУ. А более опасного противника: боевитых нянечек и техничек. Они взяли меня в полон и швабрами да криками принудили следовать строго в кабинет завуча. Там я был сдан суровой и холодной, похожей на антарктическую льдину с забытыми полярниками даме в очках. Подобные гражданки вызывают у меня ужас и дрожь в коленках. Своей железной волей. И проникающим до копчика взглядом.
— Родитель? — спросили меня с утомленным раздражением.
— Да. То есть нет, — отвечал я несколько растерянно. Как бы меня не заставили красить парты. Или проводить ГРОБ (гражданскую оборону.)
— Спонсор? — спросили меня с утомленной надеждой.
— Упаси Боже, — хотел перекреститься я.
— Ваши документы?
Вот это бдительность! Если бы у каждого пограничного столба поставить такого Карацюпу в юбке, то ни один лазутчик не проник бы на заповедную территорию молодой республики.
Я порылся в карманах куртки — вытащить бы мне бирку поприличнее. ЗАСРАКа, например. Что значит: заслуженный работник культуры. (Какой работник — такая и культура.) Либо сотрудника ОСВОДа. Что, надеюсь, не нуждается в объяснении. Все мы когда-то тонули во всевозможных водоемах. И нас спасали службы ОСВОДа. А некоторых — нет. Не успели уберечь от рыб. Что делать — не всякому ушица на вечерней зорьке; случается и у рыбок пир на весь подводный мир. М-да. (Надеюсь, любители нежной ухи отнесутся к этой шутке со здоровым чувством и не вернут пищу из желудка снова в походный медный котелок.)
Наконец я выудил аленькую книжицу. Дальновидный Орешко напихал в мои карманы линковых очков, и теперь я должен был положиться на судьбу. Которая отнеслась ко мне благосклонно: я оказался спецкором молодежной газетенки, тявкающей на весь мир, как декоративная болонка на льва в клетке. Завуч оказалась почитательницей крикливого граммофона, и на мужественном лице воина армии просвещения появилось что-то наподобие улыбки: чем можем быть полезными прессе? Я понес какую-то несусветную чушь о выпускниках, сталкивающихся с проблемами взрослой среды обитания. Мой параноический бред слушали с должным вниманием. Я почувствовал себя Макаренко. И Ушинским. Педагогическая поэма, е'!
К счастью, я вовремя остановился, вспомнив, зачем, собственно, пришел в казенное учреждение имени Христофора Колумба. Испанского, опять же, мореплавателя и конквистадора, инициативного такого, открывшего от скуки новый континент. На голову всем нам. (Шутка.)
Так вот, я остановился и привел пример трудного переходного этапа от счастливого, повторю, детства к обществу выживания. И борьбы за существование. И назвал конкретную личность — Рафаэля Ш.; с ним я познакомился якобы на музыкально-танцевальном вечере. Мальчик произвел самое положительное впечатление. Своей романтической натурой. И неординарным отношением к жизни. На такие ординарные слова школьная дама лишь кивала головой, а затем и подтвердила, что Рафаэль мальчик чуткий, очень внимательный к своим товарищам — в коллективе пользовался уважением. Шел на золотую медаль. Но медали некстати отменили. Хотя сейчас снова восстановили. Увы, школа, как и все общество, переживает трудный период становления. Нужны годы кропотливого труда, чтобы обыватели снова понесли с рынка Белинского и Гоголя, а не видеокассеты с сомнительной кинопродукцией. (Вот-вот, по поводу видео моя собеседница была абсолютно права. Рано молодому человеку тырить из дома произведения малохудожественного значения. Не дай Бог, для вульгарного шантажа? С невнятными целями. Лучше попроси домашнее кино у взрослых. Они дадут. А может, и нет. Это как повезет.) Словом, ничего отрицательного за юношей замечено не было. Испанский язык знает в совершенстве. Как Хулио Иглесиас, пошутил я. Про себя.
Тут педагог вспомнила о бывшем комсомольском вожаке Оленьке. Девочка ныне работает библиотекарем и, быть может, обладает об интересующем меня индивидууме ещё какой-нибудь информацией. Не формальной, так сказать.
И я отправился туда, где меня уже ждали. Коридоры старой школы были пусты — шел учебный процесс. Правда, несколько малолетних хосенят дымили чинариками в пропахшем хлоркой туалете, куда я попал по ошибке. Думал, очаг культуры, оказалось, совсем наоборот. Напомнив о вреде табака, который, кстати, завез в Старый свет все тот же Х.Колумб, я пошел дальше. С мыслью о том, что и я когда-то мелюзгил по таким же коридорам, крашенным в казенный цвет беж. И тоже смолил цигарку у бегемота.
Эх, время-время, пожирающее государства, города и людей. Впрочем, человечек умудряется обмануть природу, создавая картины, книги и железобетонных див с серпами в мускулистых руках. То есть запечатлевает себя в веках. В назидание потомкам.
В этом смысле школьная библиотека отвечала скромным запросам юных натуралистов — на стеллажах теснились потрепанные учебники и книжки. На стене был пришпилен плакатик с гениальным изречением: «Книга — сила. В.И.Ленин». Под ним, под плакатиком, естественно, находился рабочий столик библиотекаря Оленьки, задорной и восторженной комсомолки.
— Ой, здравствуйте. Я вас жду-жду. Ой, как хорошо, что пресса приходит в школьные массы! Вы, наверное, представляете, с каким сложным контингентом приходится работать. Раньше у сердца — комсомольский билет, а что сейчас? Но книги читают. Читают, вы не волнуйтесь. Это я вам говорю как специалист…
Я поискал глазами толстый фолиант, чтобы им прибить неуемную болтушку. Видимо, на подобную тарабарку свалился в детстве из театрального бельэтажа Никитин. Теперь-то я понимаю, почему он решился на этот прыжок в бездну.
К счастью для себя, комсомолка (б) вроде перешла к сути проблемы. Буковка «б» — это не то, что подумалось; это значит просто «бывшая». Или барышня. Которая затараторила, точно из пулемета системы «максим», прославленного кинобратьями Васильевыми. Вместе с любвеобильной Анкой. Жаль, что рядом со мной не было Резо, он бы выразился точнее. По поводу Анки-пулеметчицы.
Нет, я ничего не имею против прошлого — беда наша лишь в том, что мы разрушаем старые мифы и тут же создаем новые. Будто без легендарных героев жить нельзя. Можно, господа и товарищи, можно и нужно. Мы все герои. В этой жизни, где большинству сидеть от звонка до звонка. И побег бессмыслен. Нельзя убежать от самого себя.
Пока я рассуждал на отвлеченные темы, любезная Оленька рассказала мне всю историю советско-испанской дружбы и в свете её — о деятельности Рафаэля Ш., как отвечающего за культурно-массовый сектор. Я уж было отчаялся услышать хоть какую-нибудь полезную информацию, как вдруг из словесной руды…
Ба! Оказывается, группа комсомольцев была награждена поездкой в город Мадрид. Чтобы посмотреть кровавую корриду? Нет-нет, испугалась моя юная собеседница, ребята были приглашены антифашистским центром. После кончины генерала Франко Испания превращается в цивилизованное государство, открытое всему миру. И когда была поездка? Я почувствовал запах крови. Быков. И людей. Кажется, в восьмом классе, вспоминала барышня. Да-да, восьмиклассники. И все благодаря усилиям Нинель Шаловны. Кого, прохрипел я. Ну, мамы Рафаэля, последовал уверенный ответ. Она, кстати, и возглавляла группу. Комсомольцев. Хотя должна была отправиться в поездку она, Оленька, как руководитель молодежи. Впрочем, она ничуть не обиделась, главное, чтобы детям было хорошо. А Мадрид — хороший город, но Москва лучше, в ней столько культурно-развлекательных центров, музеев, театров, цирков…
— И дельфинариев, — задумчиво проговорил я.
— Что? — не поняли меня.
— Нет, ничего, — сказал я и попросил разрешения позвонить по телефону.
Такое разрешение было получено, и я, набрав номер «редакции», принялся диктовать «статью». Весьма странного содержания. Во всяком случае, после того, как я закончил разговор, обнаружил, что бывший комсомольский вожак с героической поспешностью, прикрывая библиотечные формуляры своими девственными кокосами, пытается их втиснуть в ящики стола. Чтобы спасти явки от диверсанта?
Странно, ничего такого я не сказал, лишь попросил генерала Орешко поднять свой ленивый, е'зад и проследить за прибытием и убытием всех испанских сеньоров, мать их так-растак. Да-да, в столицу нашей родины. За последние сутки. Во все гостиницы и приюты. Включая семиместные номера мотеля «Урожай».
— Вам помочь, Оленька? — поинтересовался я.
— Нет-нет, спасибо, — пролепетала девушка.
— Это вам, товарищ, спасибо, — сказал я, забивая ящики стола с явками на место. — За помощь в подготовке статьи. Остросоциальной.
— А когда статья? — последовал отчаянный, молодогвардейский вопрос.
— На днях, — ответил я. — Хотя у нас главный редактор… ууу!.. Гусь ещё тот!.. — Кивнул на телефонный аппарат. — Может снять материал в последнюю секунду, подлец! Перестраховщик, а морда во!.. Ну, я пошел, Оленька?
— Да-да, — слабо отозвалась несчастная, не зная, что и думать. И жила лишь надеждой, что этот кошмар закончится. С испаноязычными, крепкими выражениями.
Последнее, что я заметил, — все тот же плакатик «Книга — сила. В.И.Ленин». В чем — в чем, а в этом вождь, метр с кепкой, был абсолютно прав: хорошей книгой (в смысле, как кирпич) можно без проблем увачкать своего зловредного оппонента. И все его аргументы останутся при нем. Вернее, при его бездыханном теле.
Вернувшись к нашему джипу, я обнаружил некоторые изменения в мизансцене. Полулежа за баранкой, Никитин следил. За кем-то. За кем же? У школьного забора припарковалась служебная «волга», это было понятно по номерам и общему её неопрятному виду. Из машины выбрался крепыш. С мопсообразным мусалом. Закрыл дверцу, натянул на макушку кожаную кепчонку и солидным шагом направился к школьному подъезду. На всю планету затрещал звонок с урока, словно приветствуя нового, дорогого гостя. На мой немой вопрос Никитин буркнул:
— Грушник.
— Ты уверен?
— Я их нутром чую, — с ненавистью проговорил мой товарищ. — Гниды штабные.
— М-да, — почесал я затылок. — Если это так, то идем ноздря в ноздрю. Как в дебрях.
Я представил выражение заполярного безмолвия на лице завуча, когда сей вертун с тыхтуном представится, например, спецкором газеты «Правда», и тоже по проблемам юного поколения, и ухмыльнулся. О бывшем комсомольском вожаке Олечке лучше вообще не вспоминать. Мадрида она не увидит никогда.
Мое веселое настроение оскорбило Никитина: надо что-то предпринимать, а я как медный пятак… Тогда я предложил: нужно затащить в чужой салон жучков. Для профилактики. Если они, конечно, имеются в наличии, короеды посторонних тайн.
— У меня все есть, — порылся в чемоданчике мой товарищ. — А ежели это не наш клиент?
— Ты же утверждаешь, что наш?
— Хрен в кепке, кто его знает, — ругнулся Никитин. — Одни убытки…
— Ничего, Орешко возместит, — попытался я успокоить друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92