Текст самый обычный и неинтересный: «Надеюсь, ты здоров… дела здесь идут хорошо… как твои успехи в изучении русского… надеюсь когда-нибудь возобновить наше знакомство… с наилучшими пожеланиями, твой друг по переписке Иван».
Даже тайная полиция Восточного Берлина – штази могла выжать из такого текста только то, что Вебер познакомился с русским на каком-то фестивале в рамках культурного сотрудничества и они стали переписываться. Такие вещи даже поощрялись.
Даже если бы штази обнаружила тайное послание, написанное невидимыми чернилами между строк, то это указывало бы только на то, что Вебер был предателем, оставшимся безнаказанным.
В Москве, бросив послание в почтовый ящик, отправитель не оставлял следов.
Получив письмо из России, машинист Генрих пересылал его за Стену в Западный Берлин. Объяснение, как он это делал, звучит фантастично, но в разделенном городе Берлине во времена «холодной войны» происходило вообще много странного. «Холодная война» закончилась, Германия воссоединилась, и Генрих ушел на пенсию, чтобы провести старость в благополучии и комфорте.
До того как в 1961 году Берлин разделили Стеной, чтобы помешать бегству восточных немцев, в нем существовала единая система подземки. После возведения Стены многие туннели между Востоком и Западом заблокировали. Но был один участок, где восточная подземка проходила поверх путей, принадлежащих Западному Берлину.
Из– за этого переезда через маленький участок Запада все окна и двери запирались. Пассажиры из Восточного Берлина могли лишь сидеть и смотреть вниз на кусочек Западного Берлина.
В своей высокой кабине, совершенно один, Генрих опускал стекло и в определенный момент, используя катапульту, бросал что-то похожее на небольшой мяч для гольфа в направлении пустыря, образовавшегося на месте разорвавшейся бомбы. Зная рабочее расписание Генриха, там выгуливал свою собаку пожилой человек. Когда поезд с грохотом исчезал из виду, он подбирал мячик и относил его своим коллегам в обширное отделение ЦРУ в Западном Берлине. Мяч развинчивали и извлекали плотно скрученное наподобие луковицы письмо.
У Соломина были новости, и все неплохие. После возвращения домой его строго допрашивали, а затем предоставили недельный отпуск. Он обратился в Министерство обороны за новым назначением. В коридоре его заметил заместитель министра обороны, которому три года назад он строил дачу. Его за это время повысили в должности до первого заместителя министра.
Хотя человек этот носил форму генерал-полковника с таким количеством медалей, что от их веса могла затонуть канонерская лодка, в действительности он являлся типичным продуктом аппарата. Ему доставляло удовольствие иметь в своей свите грубого солдата-боевика из Сибири. Ему очень нравилась его дача, законченная к сроку, а его адъютант только что уволился по состоянию здоровья (злоупотребление водкой). Он дал Соломину звание подполковника и назначил на освободившийся пост.
В конце письма, с большим риском, Соломин сообщил свой домашний адрес в Москве и просил указаний. Если бы КГБ перехватил и расшифровал это письмо, с Соломиным было бы покончено. Но поскольку он не мог обращаться в посольство США, требовалось сообщить Лэнгли, каким образом можно связаться с ним. Его следовало бы снабдить более сложными средствами связи еще до отъезда из Йемена, но помешала война.
Десять дней спустя он получил извещение о штрафе за нарушение правил уличного движения. На конверте был штамп Государственной автоинспекции. Отправлено из Москвы. Никто его не просматривал. Извещение и конверт были настолько хорошо подделаны, что он чуть не позвонил в автоинспекцию, чтобы заявить, что никогда не проезжал на красный свет. И тут он заметил, что из конверта высыпается песок.
Он поцеловал жену, уходившую встретить из школы детей, и, оставшись один, нанес на извещение проявитель из маленького флакона, который он вывез из Адена, спрятав среди принадлежностей для бритья. Послание оказалось коротким. Следующее воскресенье. Утром. Кафе на Ленинском проспекте.
Он пил вторую чашку кофе, когда мимо прошел незнакомый человек, пытаясь на ходу надеть пальто, перед тем как выйти на холод. Из пустого рукава на стол Соломина выпала пачка русского «Мальборо». Тот сразу прикрыл ее газетой. Мужчина же, не оглядываясь, вышел из кафе.
Пачка казалась полной сигарет, но двадцать гильз, склеенных вместе в один блок, не имели внутри табака. В пустотах находились крошечный фотоаппарат, десять роликов пленки, листочек рисовой бумаги с описанием трех тайников и указаниями, как их найти, шесть типов меловых знаков и их местонахождение для сообщения, когда тайники пусты или из них надо что-то взять. А также теплое личное письмо от Монка, начинающееся словами: «Итак, друг мой охотник, начинаем переделывать мир».
Месяц спустя «Орион» передал первое сообщение и забрал еще несколько роликов пленки. Его информация шла из самого центра советского военно-промышленного комплекса и оказалась бесценной.
Профессор Кузьмин просмотрел запись своих пояснений к заключению о смерти человека, превратившегося в «труп номер 158», и от руки сделал несколько примечаний. Он не собирался просить своего перегруженного работой секретаря перепечатать его; пусть бараны в отделе убийств разберутся сами.
Он не сомневался, что материал должен попасть именно в отдел убийств. Он старался щадить следователей и, если возникала хоть малейшая возможность, всегда определял умершего в «несчастные случаи» или «естественные причины». Тогда родственники могли забрать тело и делать с ним что захотят. Если труп был неопознан, он оставался в морге на установленное законом время, а потом отправлялся в могилу для нищих за счет мэрии Москвы или в анатомичку.
Но на 158-м были явно следы насилия, от этого никуда не деться. За исключением пешехода, сбитого мчащимся на полной скорости грузовиком, он редко встречал такие внутренние повреждения. Один-единственный удар, даже грузовика, не мог объяснить всего этого. Кузьмин полагал, что только стадо бизонов, прошедшее по телу, могло достичь такого результата, но в Москве было маловато бизонов, да и в любом случае они бы раздавили ему и голову, и ноги. Труп номер 158 били долгое время тупым предметом по участкам тела между шеей и бедрами – и спереди, и сзади.
Просмотрев еще раз записи, он поставил подпись и дату «3 августа» внизу страницы и положил их на край стола.
– Убийство? – оживленно поинтересовалась секретарша.
– Убийство, отдел неопознанных, – подтвердил он.
Она напечатала на желтом конверте адрес, вложила в него бумаги и положила рядом. Вечером по пути домой она отдаст его сторожу, живущему в каморке на первом этаже, а он, в свою очередь, передаст водителю, который развозит документы по разным учреждениям Москвы.
Тем временем труп номер 158 лежал в ледяной темноте, лишенный глаз и большей части своих внутренностей.

Лэнгли, март 1986 года
Кэри Джордан стоял у окна и любовался чудесным ландшафтом. Шел конец месяца, и первая легкая зеленая дымка окутывала леса между главным зданием ЦРУ и рекой Потомак. Скоро блеск воды, пробивающийся зимой между оголенными ветвями, исчезнет из виду. Джордану всегда нравился Вашингтон; в нем было больше зелени, чем в любом городе, который он знал, а весна была его любимым временем года.
По крайней мере он любил ее раньше. Весна 1986 года оказалась кошмаром. Сергей Бохан, офицер ГРУ, работавший на ЦРУ в Афинах, во время неоднократных допросов в Америке объяснил; он убежден, что если бы вернулся в Москву, то оказался бы перед расстрельным взводом. Бохан не мог это доказать, но предлог, под которым его отзывали – неуспеваемость сына в военной академии, – был ложным. Следовательно, он провален. Сам он не совершил ни одной ошибки, поэтому не сомневался, что его выдали.
Поскольку Бохан являлся одним из трех агентов, у кого возникли проблемы, ЦРУ сначала отнеслось к нему скептически. Теперь они стали менее недоверчивыми. Еще пятеро в разных концах света были по неизвестным причинам отозваны раньше срока и исчезли, не оставив следа.
Итак, шесть провалов. С Гордиевским – семь. Еще пять агентов, находившихся на территории СССР, также исчезли. Не осталось ни одного значительного источника информации, а ведь в них были вложены годы тяжелого труда и немало долларов налогоплательщиков.
Позади Джордана сидел, погрузившись в раздумья, Гарри Гонт, шеф отдела СВ, который оказался главной – и более того, в данный момент единственной – жертвой вируса. Гонт был одного возраста с заместителем директора, и они вместе прошли через трудные годы службы в иностранных отделениях, вербуя агентов и играя в Большую игру против враждебного КГБ. Они верили друг другу, как братья.
В этом и заключалась беда: внутри отдела СВ все верили друг другу. Они вынуждены были верить. Они составляли сердцевину, самый закрытый клуб, передний край тайной войны. И все же каждый вынашивал страшное подозрение. Хауард, расшифрованные коды, мастерская работа контрразведки КГБ могли объяснить пять, шесть, даже семь провалов агентов. Но четырнадцать?! Черт побери, вся команда?!
И все равно предателя не могло быть. Не должно быть. Только не в Советско-Восточноевропейском отделе. В дверь постучали. На душе стало легче. За дверями ожидало разрешения войти последнее уцелевшее воплощение прошлых успехов.
– Садись, Джейсон, – предложил заместитель директора. – Мы с Гарри просто хотели сказать: «Хорошая работа». Твой «Орион» напал на настоящую золотую жилу. У ребят в аналитическом отделе сегодня рабочий день. И мы считаем, что агент, завербовавший его, достоин Джи-эс-15. – Джейсон кивком поблагодарил. – А как твой «Лайсандер» в Мадриде?
– Прекрасно, сэр. Он постоянно выходит на связь. Ничего особенного, но полезен. Его командировка почти закончилась. Вскоре он возвращается в Москву.
– Его не отзывают преждевременно?
– Нет, сэр. А разве должны?
– Нет… нет причин, Джейсон.
– Хотите откровенно?
– Давай.
– В отделе ходят слухи, что последние три месяца у нас большие неприятности.
– В самом деле? – произнес Гонт. – Ну, люди любят сплетничать.
До этого момента все значение катастрофы осознавали только десять высших чинов, занимающих самую вершину иерархии управления. Всего в оперативном управлении насчитывалось шесть тысяч служащих, тысяча из них работали в отделе СВ, и только сто человек имели уровень Монка. Это равнялось населению деревни, а в деревне слухи расползаются быстро. Монк набрал в легкие воздуха и решился:
– Говорят, мы теряем агентов. Я даже слышал, что цифра доходит до десяти.
– Тебе известно правило «знай только то, что нужно», Джейсон?
– Да, сэр.
– Ладно, допустим, у нас есть проблемы. Это случается во всех службах. То везет, то не везет. А что ты думаешь?
– Даже если цифра преувеличена, существует только одно место, где вся информация сосредоточена целиком, – файлы 301.
– Полагаю, нам известно, как работает управление, солдатик, – проворчал Гонт.
– А как же получается, что «Лайсандер» и «Орион» до сих пор на свободе? – спросил Монк.
– Послушай, Джейсон, – спокойно произнес заместитель директора. – Однажды я сказал тебе, что ты любимец судьбы. Нетрадиционного поведения, нарушитель правил. Но тебе везло. О'кей, мы понесли некоторые потери, но не забывай, что данные о твоих агентах тоже были внесены в эти файлы.
– Нет, их там не было. – В наступившей тишине можно было услышать, как пролетает муха. Гарри Гонт застыл с трубкой в руке, которую он никогда не курил в помещении, а пользовался ею как актер реквизитом. – Я никогда не подавал сведения о них в центральный отдел регистрации. Это было упущение. Очень сожалею.
– Так где же оригиналы докладов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80