Обсуждая обширную программу военной помощи, предложенную Южному Йемену Москвой, сотрудник ООН рассказал о том, как однажды вечером в баре «Рок-отеля» в Адене он разговорился с майором русской армии.
Как и большинство русских в Йемене, тот совершенно не говорил по-арабски, а с гражданами бывшей британской колонии общался на английском. Американец, сознавая непопулярность Соединенных Штатов в Южном Йемене, обычно выдавал себя за швейцарца. Так он и сказал русскому.
Русский все больше и больше пьянел и внезапно разразился обличительной речью против руководства своей страны. Майор обвинял его во всеобщей коррупции, преступной бесхозяйственности и в полном пренебрежении к интересам своего народа при оказании материальной помощи странам третьего мира.
Рассказав эту историю как застольный анекдот, добровольный помощник мог бы забыть о ней, если бы сотрудник ФБР не упомянул об их встрече в беседе с другом из нью-йоркского отделения ЦРУ.
Человек из ЦРУ, проконсультировавшись со своим шефом, устроил еще один ужин, на котором щедро лилось вино. Провоцируя, человек из ЦРУ выразил сожаление, что русские делают большие успехи в укреплении дружбы с народами стран третьего мира, особенно на Ближнем Востоке.
Стремясь показать, что он знает ситуацию лучше, сотрудник ЮНИСЕФ заявил, что это совсем не так; он лично убедился, что у русских появляется ненависть к арабам и что у них опускаются руки от неспособности арабов овладеть самой простой техникой. Русских раздражает, что арабы ломают и крушат все. что им дают.
– Примером может быть страна, откуда я только что вернулся… – добавил сотрудник ЮНИСЕФ.
Когда ужин закончился, человек из ЦРУ имел полное представление о большой группе советских военных советников, с ума сходивших от неудовлетворенности и не видевших смысла в своем присутствии в Южном Йемене. Он также получил подробное описание майора, которому до смерти все надоело: высокий, мускулистый, с несколько восточным типом лица. И его фамилию: Соломин.
Донесение ушло в Лэнгли и легло на стол начальника отдела СВ, который обсудил его с Кэри Джорданом.
– Может быть бесполезно и может быть опасно, – три дня спустя говорил заместитель директора по оперативной работе Джейсону Монку. – Но как ты думаешь, не стоит ли тебе слетать в Южный Йемен и поговорить с майором Соломиным?
Монк провел долгие консультации с секретными экспертами по Ближнему Востоку и скоро понял, что Йемен – твердый орешек. Соединенные Штаты находились в глубокой немилости у коммунистического правительства, которое ревностно обхаживала Москва. Несмотря на это, там, кроме русских, существовала удивительно большая иностранная колония. В нее входили сотрудники трех организаций: ФАО, помогавшей сельскому хозяйству, ЮНИСЕФ – бездомным детям и ВОЗ, занимавшейся охраной здоровья.
Как бы хорошо человек ни владел иностранным языком, опасно выдавать себя за представителя другой нации – всегда можно столкнуться с тем, для кого этот язык родной. Монк тоже решил не прикидываться англичанином, потому что любой британец через пару минут почувствует разницу. То же и с французским языком.
Но Соединенные Штаты являлись главным казначеем ООН и имели влияние, как скрытое, так и явное, в ряде ее организаций. Поиски показали, что в Адене в миссии ООН по продовольствию и сельскому хозяйству не было ни одного испанца. Создали новую должность и решили, что Монк поедет в Аден в октябре с визой сроком на один месяц в качестве проверяющего инспектора из штаб-квартиры ФАО в Риме. Согласно документам, его имя будет Эстебан Мартинес Лорка. В Мадриде признательное испанское правительство выдало ему подлинные бумаги.
Джок Макдоналд прибыл в Москву слишком поздно, чтобы сразу навестить Селию Стоун в больнице, но он появился там на следующее утро. Помощник пресс-атташе была в бинтах, слаба, но могла говорить.
Она вернулась домой в обычное время, слежки за собой не заметила. Но ведь ее к этому не готовили. Проведя дома три часа, она отправилась поужинать с подружкой из канадского посольства. Возвратилась приблизительно в 23.30. Воры, должно быть, услышали, как она отпирает замок, потому что, когда она вошла, было тихо. Она включила свет в передней и заметила, что дверь в гостиную открыта, а в комнате темно. Ей показалось это странным, потому что она оставила горевшую лампу. Окна гостиной выходят в центральный двор, и свет за занавесками означал, что кто-то дома. Она подумала, что перегорела лампочка.
Она подошла к двери в гостиную, и из темноты на нее набросились две фигуры. Одна взмахнула чем-то и ударила ее по голове. Падая на пол, она полууслышала, полупочувствовала, как двое мужчин перескочили через нее и побежали к входной двери. Она потеряла сознание. Когда пришла в себя – Селия не знала, сколько прошло времени, – она подползла к телефону и позвонила соседу. Затем снова потеряла сознание и очнулась уже в больнице. Больше ничего она рассказать не могла.
Посол выразил свой протест Министерству иностранных дел, там подняли шум и нажаловались в Министерство внутренних дел. Те приказали Московской прокуратуре прислать лучшего следователя. Полный отчет будет подготовлен очень скоро, насколько это возможно. В Москве это означало: не переводя дыхания.
В сообщении в Лондон была одна ошибка. Селию ударили не ножкой стула, а небольшой фарфоровой статуэткой. Она разбилась. Будь она металлической, Селии не было бы в живых.
Макдоналд отправился на квартиру к Селии. Там находились русские детективы, и они охотно отвечали на вопросы британского дипломата. Два милиционера, дежуривших у въезда во двор, не пропускали ни одной русской машины, так что злоумышленники, должно быть, пришли пешком. Милиционеры не видели никого, кто бы прошел мимо них. Они бы так сказали в любом случае, подумал Макдоналд.
Дверь не была взломана, так что, вероятно, действовали отмычкой, если только у воров не было ключей, что маловероятно. Похоже, в эти трудные времена они искали валюту. Все это очень прискорбно. Макдоналд кивнул.
Про себя он думал, что незваными гостями могли оказаться черногвардейцы, но скорее всего это были уголовники, выполнявшие заказную работу. Или наемники из бывших кагэбешников. Московские домушники едва ли тронут дипломатические резиденции: слишком много осложнений. Автомобили, оставленные на улицах, – стоящая добыча, но отнюдь не охраняемые квартиры. Обыск произвели тщательно и профессионально, но ничего не пропало, даже бижутерия, лежавшая в спальне. Профессиональная работа – и ради только одной вещи, так и не обнаруженной. Макдоналд опасался худшего.
Когда он вернулся в посольство, ему пришла в голову одна мысль. Он позвонил в прокуратуру и спросил, не будет ли детектив, которому поручено это дело, так любезен зайти к нему. Инспектор Чернов пришел в три часа.
– Я, может быть, смогу вам помочь, – сказал Макдоналд.
Инспектор вопросительно поднял брови. – Был бы весьма благодарен.
– Наша молодая леди, мисс Стоун, сегодня утром чувствует себя лучше. Намного лучше.
– Очень рад.
– Настолько лучше, что сможет дать более или менее верное описание одного из напавших на нее. Она увидела его в свете, падающем из холла, чуточку раньше, чем он ударил ее.
– В ее первом показании говорится, что она не видела ни одного из них, – сказал Чернов.
– Память иногда возвращается в случаях, подобных этому. Вы видели ее вчера днем, инспектор?
– Да, в четыре часа. Она была в сознании.
– Но все еще в затуманенном сознании, полагаю. Сегодня утром ее сознание значительно прояснилось. Так вот, жена одного из наших сотрудников неплохо рисует. С помощью мисс Стоун она сумела сделать портрет.
Он через стол протянул нарисованный углем и карандашом портрет. Лицо инспектора просияло.
– Это исключительно важно, – сказал он. – Я распространю его в отделе по квартирным кражам. У человека такого возраста должно быть криминальное прошлое.
Он поднялся, чтобы идти. Макдоналд тоже встал.
– Очень приятно, что мог быть полезен, – сказал он.
Они пожали руки, и детектив ушел.
Во время ленча Селия и художница получили новые инструкции: они должны были рассказать другую историю. Не понимая причины, обе все же согласились подтвердить ее в случае, если инспектор Чернов обратится к ним с вопросами. Но он так и не обратился.
И ни в одном из отделов по квартирным кражам, разбросанных по всей Москве, никто не узнал лица на портрете. Но на всякий случай многие сотрудники милиции повесили его на стенах своих служебных помещений.

Москва, июнь 1985 года
Сразу же после получения щедрого дара Олдрича Эймса КГБ сотворил что-то совершенно невероятное.
Существует нерушимое правило в Большой игре: если служба неожиданно получает бесценного предателя в самом центре организации противника, то этого предателя должно оберегать. Так, если он раскрывает целую армию перебежчиков, то получившая информацию служба будет отлавливать этих перевертышей осторожно и не спеша, в каждом отдельном случае придумывая новый повод для ареста.
И только когда этот источник информации оказывается в безопасности и надежно защищен границей, выданных им агентов можно забрать всех сразу. Поступить иначе было бы равносильно помещению в «Нью-Йорк таймс» объявления во всю страницу: «Мы только что приобрели очень важного „крота“ прямо в центре вашей организации, и посмотрите, что он нам подарил».
Поскольку Эймс работал по-прежнему в самом центре ЦРУ, с перспективой прослужить еще добрый десяток лет, Первое главное управление предпочло бы не нарушать этих правил и арестовывать четырнадцать раскрытых перевертышей постепенно и осторожно. Но несмотря на слезные протесты, сотрудникам КГБ пришлось полностью подчиниться Михаилу Горбачеву.
Разбираясь в подарке из Вашингтона, группа «Колокол» сделала вывод, что в нескольких случаях по полученным данным легко можно опознать человека, в то время как в других для этого необходима долгая и тщательная проверка. Из тех, кого разоблачили сразу, многие все еще работали за границей, и их следовало осторожно заманить обратно домой, действуя так искусно, чтобы они ничего не заподозрили. На это могли уйти месяцы.
Один из четырнадцати долгое время был британским шпионом. Американцы не знали его имени, но Лондон передал Лэнгли его информацию, по которой ЦРУ могло кое-что вычислить. В действительности это был полковник КГБ, в начале семидесятых завербованный в Дании и двенадцать лет проработавший на британскую разведку. Хотя он находился под некоторым подозрением, тем не менее с поста резидента в советском посольстве в Лондоне он сам в последний раз приехал в Москву. Предательство Эймса только подтвердило подозрения русских.
Но полковнику Олегу Гордиевскому повезло. В июле, убедившись, что находится под тотальной слежкой, кольцо вокруг него сужается и арест неизбежен, он послал, как заранее было договорено, сигнал о помощи. Британская СИС организовала молниеносную операцию похищения – спортивного полковника подхватили прямо на улице, во время пробежки трусцой, и переправили в Финляндию. Позднее он отчитается на явочной квартире ЦРУ перед Олдричем Эймсом.
Джеффри Марчбэнкс раздумывал, нет ли способа помочь его коллеге в Москве в попытках определить подлинность «Черного манифеста».
Одной из трудностей задачи, стоящей перед Макдоналдом, было отсутствие подходов к Игорю Комарову лично. Марчбэнкс пришел к выводу, что тщательно подготовленное интервью с лидером Союза патриотических сил могло бы дать какой-то намек, не прячет ли человек, изображающий себя умеренным правым консерватором и националистом, под этой маской амбиции распоясавшегося нациста.
Он перебирал в памяти всех, кто сумел бы взять такое интервью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80