Потому что они на помойке. Или в мусоропроводе. А если еще не там, то будут там в ближайшее время.
— Что вы этим хотите сказать?
По возможности кратко, но точно, я объяснил ему, что я этим хочу сказать. И добавил:
— Сам кейс, возможно, удастся вернуть. Штука дорогая. Если дать объявление и пообещать вознаграждение, почему нет? А бумаги вряд ли. Насколько я понимаю психологию люмпена, который подобрал этот кейс после свалки, первым делом он выкинет эти старые, дурно пахнущие бумаги.
Янсен прореагировал на мой рассказ очень бурно:
— Какого черта вас понесло в эту толпу?! Вы же видели, что там творится! Почему вы не вернулись в гостиницу со служебного входа?
— Потому что нас ждали там шестеро ваших лбов на черном «мицубиси-монтеро», — объяснил Муха.
— Я же сказал вам, что это была подстраховка!
— Вы сказали нам об этом только сейчас. Сказали бы на два часа раньше — и не было бы никакой головной боли ни у нас, ни у вас. Да что уж теперь расстраиваться? Что вышло, то вышло. Свершившийся факт, как говорят умные люди, не может отменить даже сам Господь Бог. Не поужинаете ли с нами, господин Янсен? — гостеприимно предложил Муха, заглядывая в один из судков. — По-моему, тут что-то очень вкусное. Только не пойму что.
— Это шампиньоны-орли в соусе ламбертен. Фирменное блюда ресторана «Виру».
— Да ну? Никогда не пробовал. Присаживайтесь, а то все остынет.
Но Янсену было не до ужина. Он несколько раз прошел взад-вперед по гостиной, бормоча что-то очень энергичное, напоминающее три русских слова, с помощью которых обычно выражают высшую степень досады. Потом остановился перед диваном, на котором, уткнувшись носом в угол, лежал Томас. И вид у него был такой, что Муха поспешно предупредил:
— Нет-нет, господин Янсен. Нас наняли его охранять. И мы будем его охранять. Даже от вас.
— Не давайте ему ни капли! — приказал Янсен. — Ни под каким видом!
— Вы переоцениваете наши возможности, — заметил я. — Мы можем защитить человека от киллеров, от бандитов, даже от случайного дорожно-транспортного происшествия. Но от себя мы его защитить не можем.
— Делайте что угодно! Бейте, связывайте! Но он должен быть трезвым! Мэр Аугсбурга дал разрешение за-брать останки Альфонса Ребане. Если немцы увидят его в таком виде, они с ним даже разговаривать не будут! И правильно сделают! Мы не можем срывать столь ответственное мероприятие из-за одного... Завтра придет мой помощник, отдадите ему паспорта и заполните анкеты на получение виз. Вылет в Германию послезавтра. Прошу вас, господа, очень серьезно отнестись к моей просьбе. Мы заплатили вам достаточно много, чтобы вы взяли на себя и эту заботу!
Что ж, тут он был прав.
— Мы сделаем все возможное, — пообещал я.
Янсен еще раз произнес те самые три слова, уже вслух и по-русски, и покинул апартаменты.
— Я ему сочувствую, — проговорил Муха, когда мы наконец смогли приступить к ужину. — Шампиньоны-орли. А что, вкусно, мне нравится. А тебе?
— Мне тоже.
— И соус вкусный. Очень уж он расстроился из-за этих бумаг, — продолжал Муха, с аппетитом наворачивая фирменное блюдо ресторана «Виру». — Нет, не так. Каким словом можно выразить самую сильную степень огорчения или расстройства? Такую, что дальше некуда?
Мы перебрали весь наш словарный запас, но ничего в нем не обнаружили. Но Муха все-таки нашел.
— Знаю, — сказал он. — Да, знаю. Ему это было — как серпом по яйцам!
Так вот оно ему и было. А настоящую причину этого я узнал через час, когда мне позвонили из российского посольства и попросили очень срочно, прямо сейчас, несмотря на давно уже нерабочее время, прибыть в консульский отдел.
Но принял меня не консул, а секретарь посольства, довольно молодой и словно иссохший от бумажной работы. У него был вид человека, который выполняет крайне неприятное ему поручение и не намерен это скрывать. Он приказал дежурному никого к нему не впускать и ни с кем не соединять, после чего передал мне увесистый пакет. Объяснил:
— Здесь сценарий фильма «Битва на Векше» и его перевод на русский язык. Надеюсь, господин Пастухов, больше вы не будете обременять нас подобными делами. У наших переводчиков и без этого много работы.
— Это все? — спросил я, недоумевая, почему этот пакет нельзя было передать мне с посыльным и не сделать этого завтра.
— Нет. Мне предписано ознакомить вас с документом сугубо конфиденциального характера. И сделать это немедленно. Надеюсь, не нужно объяснять вам значение термина «конфиденциальный»?
Он положил передо мной компьютерную распечатку. Это была расшифровка оперативной записи, сделанной, как значилось в предвариловке, в ночь с 24-го на 25-е февраля с. г. на базе отдыха Национально-патриотического союза в Пирите.
Участниками разговора были: начальник секретариата правительства Эстонии Генрих Вайно, член политсовета Национально-патриотического союза Юрген Янсен и командующий Силами обороны Эстонии генерал-лейтенант Йоханнес Кейт.
Теперь мне стало понятным раздражение дипломата, для которого пост секретаря посольства был, говоря профессиональным сленгом, «корягой» — прикрытием его истинной должности руководителя эстонской резидентуры. Он не понимал, какого лешего в эти тайные дела понадобилось посвящать меня, обыкновенного туриста. Под видом обыкновенных туристов приезжали, конечно, разные люди, но ни один человек, причастный к спецслужбам, никогда не наделал бы столько шороху, сколько наделали мы, поставив на уши всю полицию и Силы обороны Эстонии. Но, видно, указание об этом поступило с таких верхов, что ему и в голову не пришло возражать. Единственное, что он мог себе позволить, — это всем своим видом выражать свое неодобрение действиями московского руководства.
Он и выражал. Пока я читал расшифровку, он нетерпеливо прохаживался по кабинету, ожидая, когда я закончу и уберусь к чертовой матери и из посольства, и из его жизни, строго регламентированной законами конспиративной работы. Любое нарушение этих законов грозило провалом агентурной сети, на создание которой было потрачено столько сил и денег российских налогоплательщиков.
Я вполне понимал его чувства, но читал очень внимательно. А заключительную часть перечитал дважды. В ней были ответы на многие вопросы.
Почти на все.
Там было:
"Вайно. А теперь к делу. Да, вы все правильно поняли, генерал. Главная карта в нашей игре — Альфонс Ребане. Но не менее важен и его внук Томас Ребане. Почему? Сейчас объясню. Как вы знаете, парламент принял на днях закон о возвращении имущества прежним собственникам. Это особняки, заводы. Но главное — земля. И вот представьте, что объявляется собственник на землю, на которой построены дома российских военных пенсионеров. Да, эти дома построены при советской власти и квартиры в них приватизированы. Но стоят-то они на чужой земле. И собственник вправе потребовать выкуп за свою землю. Или назначить арендную плату. По своему усмотрению. Эта плата может быть очень высокой. И она будет очень высокой. Реакция?
Кейт. Это очень сильные дрожжи. Насколько я понимаю, речь идет не только о военных пенсионерах. Целые кварталы с преобладающим русскоязычным населением могут оказаться на чужой земле. Страсти будут накалены до предела.
Вайно. И в этот момент правительство недвусмысленно — актом торжественного перезахоронения штандартенфюрера СС — заявляет, что отныне героями Эстонии будут патриоты, сражавшиеся с советскими оккупантами. По терминологии русских националистов — фашисты. Получим мы нужный эффект?
Кейт. Думаю, да. Особенно если русские экстремисты решатся на провокации.
Янсен. Обязательно решатся. В этом мы им поможем.
Вайно. Есть и еще один очень важный момент. Чрезвычайно важный. Представьте на секунду, генерал, что владельцем земли, на которой стоят жилые кварталы с русскими, окажется — ну, кто?
Кейт. Не знаю.
Вайно. Штандартенфюрер СС Альфонс Ребане. Вернее, его законный наследник. Его внук Томас Ребане.
Кейт. Есть сведения о том, что Альфонс Ребане был крупным землевладельцем?
Вайно. Есть.
Кейт. И есть документы, которые это подтверждают?
Янсен. Они всплывут. Мы получим их в самое ближайшее время.
Вайно. Как вам нравится, генерал, такой поворот сюжета?
Кейт. Это бомба. Это настоящая политическая бомба огромной разрушительной силы.
Янсен. Именно это мы и имели в виду..."
No passaran!
Фашизм не пройдет.
Он не пройдет нигде. Ни в Эстонии, ни у нас, в России, ни в одной из бывших республик СССР.
Нет, не пройдет!
Потому что, если всего лишь одного пьяного раздолбая достаточно, чтобы торпедировать хитроумный, тщательно подготовленный заговор, можно спать спокойно. А он у нас не один. Их у нас много. На наш век хватит. И на двадцать первый останется. Собственно, мы даже могли бы экспортировать их вместо нефти как умиротворяющую субстанцию. Это было бы в высшей степени гуманно и экономически перспективно, потому что запасы нефти невосстановимы, а запасы этого продукта обновляются постоянно.
И до тех пор, пока такое положение будет сохраняться, могут отдыхать все.
Могут отдыхать коммунисты, потому что коммунизма мы не построим.
Могут отдыхать капиталисты, потому что капитализма мы не построим.
Могут отдыхать демократы, потому что мы не построим и демократического общества.
Мы не построим ничего такого, что требует мобилизации всех физических и духовных сил народонаселения, высокой сознательности и трезвого взгляда на жизнь.
И слава Богу.
Потому что ничего такого нам и не надо.
С этими оптимистическими мыслями я и покинул особняк российского посольства, возвышавшийся, как утес, в море политических бурь, сотрясавших крошечную Эстонию, приткнувшуюся, как утлый челн, к огромному материку России. Он бы и рад был уплыть, прибиться к другому берегу. Да куда же ты от нас уплывешь?
Возле подъезда гостиницы «Виру» было пусто. Толпа схлынула, как приливная волна, оставив после себя груды сора. Лениво прохаживался полицейский. Два дворника шоркали метлами, сметая с асфальта обломки снегоуборочных лопат, обрывки плакатов, пуговицы, жестянки из-под пива и пустые бутылки.
«Мазератти» Артиста стояла на охраняемой стоянке, а сам Артист сидел за столом в гостиной и увлеченно ужинал. Центральная фигура сюжета по-прежнему дрыхла на диване в застегнутом наглухо темном плаще, поджав длинные ноги и подложив под щеку сложенные ладонями руки. Муха сидел перед телевизором и смотрел выпуск новостей на эстонском языке. А возле окна стояла Рита Лоо.
Судя по всему, Муха уже ввел ее в курс дела. При этом он мог не опасаться прослушки, потому что наши отношения с пресс-секретарем Томаса были вполне прозрачными. То, что она узнала, произвело на нее тягостное впечатление. Она нервно курила, хмурилась, узила, как от холода, плечи, досадливым движением отбрасывала назад копну светлых, как спелая рожь, волос.
Я взглянул на нее и почувствовал себя человеком, погруженным в кропотливую и довольно пакостную работу, которому вдруг сказали: «Бросай все к чертовой матери, никому это уже не нужно». Я испытал облегчение. Не нужно было ломать голову над тем, что Рита Лоо сделала с ксерокопией завещания Альфонса Ребане и почему так сумрачен ее взгляд. Не нужно было думать, кого попросить расшифровать и перевести с эстонского на русский пленку с разговором Матти Мюйра с Юргеном Янсеном, которую привез Артист. Можно было выбросить из головы всю эту историю с наследством эсэсовца и все, что с ним связано: самого Мюйра и его хитроумные комбинации. Все закончилось. Как хорошо. Даже не верится.
Я почувствовал себя счастливым.
Почти.
Все остальное нас не касалось. Из политической бомбы огромной разрушительной силы, про которую на ночной сходке на базе отдыха национал-патриотов сказал генерал-лейтенант Кейт, взрыватель был извлечен и выброшен на помойку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58