Я мог бы сказать вам, дорогие сограждане, что специально подставился, чтобы не попасть под каток памятного всем вам большого политического процесса над молодыми эстонскими националистами и диссидентами. А я вполне мог под него попасть, потому что дома у меня хранился машинописный экземпляр книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», которую я иногда читал перед сном. Но я не скажу вам этого. Нет, не скажу. Я не буду врать. Я считаю, что политик не должен врать своим избирателям без крайней необходимости. Я действительно фарцевал у «Березок» и «ломал» чеки и на этом деле подзалетел. Но что значит фарцевать? Это то, чем занимается сегодня вся Эстония. Это обыкновенная торговля, и сейчас кажется странной нелепостью, что за это человека можно было посадить в тюрьму. А что значит «ломать» чеки, дорогие сограждане? Официальная цена одного чека Внешторга была рубль, я предлагал два, но на самом деле за сто чеков платил только сто рублей, а не двести, как обещал. Да, я обувал. Но кого? Тех, кто сам хотел наварить на чеках. А чеки, как вы знаете, были в основном у советской партноменклатуры, имевшей возможность выезжать за рубеж. Такие чеки были и у наших моряков и рыбаков, но ни одного из них я не кинул. Но не потому, что я их боялся, нет! А потому, что уважал их нелегкий труд! Ну, как? Муха, ты человек посторонний. Ты бы за меня проголосовал?
— Двумя руками.
— Вот видишь, — обратился Томас к Крабу. — Народ меня понимает.
— Про кидалово на авторынке тоже скажешь? — поинтересовался Краб. — Как ты впаривал продавцам «куклы»?
— Во-первых, это было редко. А во-вторых, не я, а мы. Ты меня прикрывал. И на этом деле меня не прихватывали. Однажды били — да, было дело. Да ты сам хорошо помнишь, потому что нас били вместе. Но ментовка ни разу не прицепилась.
— Но люди-то знают. И на предвыборном собрании обязательно спросят.
— Кто? Ты?
— Зачем я? Найдутся желающие. Тут тебе и придут кранты.
— Недооцениваешь ты меня, Стас, — укорил Томас. — И людей недооцениваешь. Это нехорошо. Людей нужно уважать. Любить не обязательно, а уважать нужно.
Он встал в позу трибуна и обратился к Мухе:
— Дорогие сограждане! Тут некоторые намекают на то, что я впаривал так называемые «куклы» продавцам машин на нашем авторынке. Честно признаюсь: было. Но что это означает? Это означает, что человек пригонял на рынок новые «Жигули» и объявлял за него два и даже три номинала. Официальная цена оформлялась через кассу, а «вышку» он получал налом. Вот эту «вышку» я и выдавал ему в виде «кукол». Я обманывал, да. Но кого? Кто в советские времена мог покупать автомобили по госцене? Да все та же партийно-хозяйственная номенклатура. Так кого же я обувал? Партократов и вороватых чиновников! Я не считаю себя безгрешным, дорогие сограждане. Нет, не считаю. Мне часто бывает стыдно за бесцельно прожитые годы, потраченные на выживание. Но чем занимались все вы? Выживали. Кто как мог. И если кто-то из вас ни разу не спер с завода болта или хотя бы канцелярской скрепки со службы, пусть первый бросит в меня камень! И я немедленно сниму свою кандидатуру! А вам придется голосовать за политиканов, которые врали вчера, врут сегодня и будут врать всегда! Выбор за вами, сограждане! Голосуйте душой!
Муха поаплодировал. Томас скромно поклонился и подошел к бару, так как решил, что пятьдесят граммчиков «Мартеля» он заслужил. И даже, пожалуй, сто. Да, сто. И все. Все, пока не будет сделано дело.
Краб покатал во рту сигару и озадаченно проговорил:
— По-моему, Фитиль, ты гонишь пургу. Только никак не въеду зачем.
— Никакой пурги, — возразил Томас, опускаясь в кресло и закуривая «Мальборо». — Скажу тебе больше. Я уже решил, по какому округу выставлю свою кандидатуру. По Вяйке-Ыйсмяэ. Это таллинские «Черемушки», — объяснил он Мухе. — Самый большой район города.
— Вяйке-Ыйсмяэ? — переспросил Краб. — Да тебя там закидают тухлыми яйцами! Там же половина русских, а вторая половина им сочувствует. А ты, блин, внук эсэсовца, если помнишь.
— И все-таки Вяйке-Ыйсмяэ, — повторил Томас. — Именно потому, что я внук Альфонса Ребане. Я тебе скажу, Стас, в чем тут фишка. Но только между нами. Пока об этом не должен знать никто. Придет время, узнают все. А сейчас — молчок. Дело в том, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле.
— Как?! Что значит — на твоей земле?
— То и значит. Эту землю перед войной купил мой дед. А я его законный наследник.
— Твою мать. А я уши развесил. Ладно, Фитиль, отдыхай. А я пойду, некогда мне разводить ля-ля-тополя со всякими алкашами.
С этими словами Краб бросил в пепельницу недокуренную сигару и выбрался из низкого кресла.
— Не спеши, Стас, я еще не все сказал, — остановил его Томас.
— С меня и этого хватит. Потом как-нибудь доскажешь. Летом, летом.
— Сядьте, господин Анвельт, — посоветовал со своего дивана Муха. — Сидите и слушайте. Когда вам разрешат уйти, тогда и уйдете.
— Это кто мне приказывает, бляха-муха? — взъярился Краб. — Скажи своей шестерке, Фитиль, чтобы придержал язык. Тут ему не Россия, тут его быстро окоротят!
Произошло движение воздуха, и Муха, только что сидевший на диване, уже стоял перед Крабом. В руке у него был пистолет. Он уперся стволом в лоб Крабу и вдавил его в кресло.
— Вот так и сиди. Сиди и кури.
— Почему ты так с ним разговариваешь? — удивился Томас.
— Он знает.
— Что я, блин, знаю?! — возмутился Краб.
— Не знаешь? Даже не догадываешься? — не поверил Муха. — Ладно, потом объясню.
Из кабинета вышла Рита Лоо, на ходу убирая в сумочку стопку листков.
— Что тут происходит? — поинтересовалась она, уловив некоторую напряженность в атмосфере гостиной.
— Мы беседуем, — объяснил Муха.
— А что это у вас в руках?
— Это? А! Это пистолет Макарова. Привык, знаете ли, вертеть что-нибудь в руках. Это помогает мне в разговоре. И очень способствует взаимопониманию.
— Познакомься, Рита. Господин Анвельт, президент компании «Foodline-Balt», — отрекомендовал гостя Томас. — А это мой пресс-секретарь Рита Лоо. Стас не верит, что весь район Вяйке-Ыйсмяэ стоит на моей земле. Ты видела купчую — скажи ему об этом.
— Да, видела.
— Ты не просто ее видела. Ты держала ее в руках и читала. Правильно?
— Да, держала в руках и читала. Зачем ты спрашиваешь?
— Чтобы ты ответила.
— Ответила. И что?
— Пока ничего. Ты подготовила текст моего интервью агентству «Рейтер»?
— Да.
— Так покажи.
— Когда выйдет, тогда и посмотришь. Мне нужно его еще перепечатать и успеть сбросить по факсу в Лондон.
— Но там все правильно? — строго спросил Томас.
— Успокойся, все правильно. Ты не видел листка, который оставил Мюйр? Ксерокопия. Ты понимаешь, о чем я.
— Разве его нет в кабинете?
— Нет. Я все обыскала.
Муха извлек из нагрудного кармана пиджака сложенный вчетверо листок и показал Рите.
— Вы не о нем говорите? Он лежал на телевизоре, я взял, чтобы не завалялся.
— Как он оказался на телевизоре?
— Понятия не имею. Может, Артист смотрел и оставил?
— Ладно, бегу, — кивнула Рита, убирая ксерокопию в сумочку. — Водитель не вернулся?
— Пастух звонил, он отвез Мюйра домой. Сейчас подъедет, подождите, — предложил Муха.
— Некогда ждать. Возьму такси, — решила Рита.
— А зачем тебе эта ксерокопия? — заинтересовался Томас.
— Пригодится. Бай-бай, господа. Чао, дарлинг.
Она послала Томасу воздушный поцелуй и поспешила к выходу. Муха пошел ее проводить.
— А ты не верил, — укорил Томас Краба. — Это моя невеста. Она держала купчую на Вяйке-Ыйсмяэ в своих руках. Совсем недавно. А с ней было еще семьдесят пять купчих. Теперь ты понял, почему я так уверенно говорю, что меня изберут подавляющим большинством голосов? Я пообещаю в случае моего избрания не брать арендную плату за землю. И я тебе говорю: за меня проголосуют все!
Из холла появился Муха и вернулся на свой диван.
— Все в порядке? — поинтересовался он. — Клиент спокоен?
— Мы близки к взаимопониманию, — заверил Томас.
— На кой ты мне все это рассказываешь? — спросил Краб.
— А ты не понял? Я хочу, Стас, чтобы ты финансировал мою предвыборную кампанию.
— Я? — удивился Краб. — С каких хренов?
— Потому что я тебе доверяю. И не сомневаюсь, что ты оправдаешь мое доверие.
— А мне-то какой с этого навар?
— Здрасьте! Серьезный бизнесмен, а не врубаешься в элементарные вещи. Ты сам говорил, что вам нужен свой депутат в рийгикогу. Я и буду этим депутатом. Я, Стас, очень выгодное вложение капитала. Ты вникни! Я буду лоббировать нужные тебе законопроекты. А иначе не буду. Иначе буду требовать повышения таможенных пошлин на продукты питания, чтобы поддержать отечественных производителей. И твой бизнес накроется медным тазом. Я тебе дело предлагаю. И всего за пятьдесят тысяч баксов.
— За сколько?! — переспросил Краб. — За пятьдесят кусков «зелени»?!
— Ну да, — подтвердил Томас. — Потом, возможно, понадобится еще. Но пока только полтинник. Правда, срочно. Лучше сегодня.
— Сегодня?
— Сегодня.
— А до завтра не подождешь?
— Могу. Но лучше сегодня.
— Ну, хватит! — отрезал Краб. — Пошутили и хватит. И скажи своему аргусу, чтоб не хватался за пушку. У них в России, может, так и ведутся предвыборные кампании, а у нас они так не ведутся. Мы все-таки, блин, Европа. И у нас, блин, демократия!
— Значит, не хочешь быть моим спонсором? — огорчился Томас.
— Не хочу.
— Ты хорошо подумал?
— Хорошо.
— Нет?
— Нет.
Томас разочарованно развел руками.
— Тогда придется зайти с другой стороны. Видит Бог, я этого не хотел. Но ты меня, Краб, вынудил.
— Я тебе не Краб, а Стас Анвельт!
— Нет, — сказал Томас. — Ты был для меня Стасом Анвельтом до того, как сказал «нет». А сейчас Краб. И я буду разговаривать с тобой, как с Крабом. Я не хочу этим тебя унизить. Я просто возвращаю наши отношения на некоторое время назад.
— Кончай финтить! Базарь по делу!
— Это и есть дело. Все мы, Краб, бываем говном. Такова жизнь. Кто больше, кто меньше. Кто чаще, кто реже. Но это, к сожалению, неизбежно.
— Говори за себя, — посоветовал Краб. — За себя я могу сказать сам. Если ты бываешь говном, то это твои дела.
— А ты — нет?
— Нет!
— Ты заставляешь меня говорить вслух неприятные для тебя вещи. Я надеялся, что ты и без слов поймешь. Не хочешь понимать. Придется сказать. Мы оценим ситуацию со стороны. Взглядом незаинтересованного наблюдателя. Вот Муха и будет этим наблюдателем. Представь себе такую картину, — продолжал Томас, обращаясь к Мухе. — Один человек отмазывает другого от тюрьмы. Он бьется со следователем, как гладиатор. И в конце концов побеждает. И идет на зону в гордом одиночестве, но с сознанием исполненного долга. На целых полгода!
— Гонишь понты! — перебил Краб. — Если бы ты меня не отмазал, то получил бы до четырех лет!
— Но и ты получил бы вместе со мной до четырех лет. По статье сто сорок семь, часть вторая, пункт "а": «мошенничество, совершенное группой лиц по предварительному сговору». И вместо того чтобы налаживать свой бизнес, валил бы лес в Коми АССР, столица Сыктывкар, где конвоиры строги и грубы. И как же за это отблагодарил меня мой напарник? Сначала он дал мне гнилой совет заняться российской недвижимостью, из-за которого я только чудом не налетел на все свои бабки. А потом и того больше. Он кинул меня на мою хату. Кинул самым вульгарным, хотя и по форме изощренным образом. Я говорю про историю с компьютерами, я вам про нее рассказывал, — пояснил Томас. — И как после этого назвать такого человека? Если он не говно, то кто? Я спрашиваю тебя: кто? Оцени беспристрастно, как богиня правосудия Немизида.
— Сволочь, — оценил Муха.
— Вот! А ты говоришь не «говно», — констатировал Томас. — А человек говорит «сволочь». Но сволочь же включает в себя понятие «говно»?
— Само собой, — подтвердил Муха. — «Говно» — это маленькая сволочь. Хоть и не всегда сволочь. А «сволочь» — это всегда очень большое говно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58