Я оделся за несколько минут, наскоро покидал в чемодан все, что под руку попалось, плюс энную сумму в валюте, сунул за пазуху паспорт, пухлый бумажник и ринулся к дверям.
Возясь с замком, немного замешкался. Чего я еще не сделал? Ничего не забыл? Кажется, нет, хотя точно! Я не позвонил Кларе. Ее супруг сейчас за границей, дела делает, и у нас вроде как медовый месяц, договорились встречаться каждый день. Нужно позвонить, предупредить… Но что я ей скажу? Как смогу объяснить второпях причину отъезда?.. Ладно, позвоню вечером из Москвы, глядишь, в поезде что-нибудь придумаю, сочиню… О великий Будда, как мне осточертело это постоянное вынужденное вранье!
В поезде ничего не придумалось. Всю дорогу просидел, бездумно глядя в окно. Постоянно мучила навязчивая, мерзопакостная мыслишка – а что было бы, если бы я нечаянно не стал богачом-меценатом? Просто залег бы где-нибудь, тихо жил и лишь изредка вспоминал старых друзей. Может быть, лет через десять, будучи случайно в Москве, набрал знакомый малышевский телефонный номер и, услышав незнакомый голос, решил, что Николай переехал, сменил адрес, на том бы и успокоился. С другой стороны, неизвестно, что лучше: пребывать в счастливом неведении или пытаться помочь, не зная сути проблемы. То, что я сейчас мчусь в столицу к раненому другу, может еще больше усложнить жизнь и ему, и другим близким мне некогда людям. Прошло без малого два года после моих кровавых московских разборок с террористами и всего год с небольшим со дня смерти мафиозного босса по кличке Папа. Уверен, в златоглавой меня еще не забыли. Ищут – вряд ли, но помнят хорошо.
На Ленинградском вокзале, как всегда, было людно и суетно. Я уверенно шагал по перрону, украдкой осматриваясь по сторонам. Почти ничего не изменилось. Знакомые стены, знакомый гомон, знакомые… О Будда! Знакомые лица! Бородатого грязного нищего я узнал мгновенно. Да это же Борода! Мой друг и соратник в скитаниях по подвалам и помойкам! Жив, курилка!
Я было дернулся в сторону Бороды, но вовремя взял себя в руки и чинно вошел в здание вокзала. Как и было условлено, в центре зала меня ждал Толик.
– Здравствуй, Толик…
– Здра…
– Не перебивай меня! Давай пройдемся не спеша к платформам, по дороге коротенечко расскажешь все, что тебе известно о ранении Малышева. Понял?
– Понял, шеф… В общем, так, я ему позвонил, подошла женщина, спросила, кто я и чего мне надо. Я сказал, она говорит – приезжай. Я приехал, она мне открыла и дала эти, каких, ну…
– Рукописи.
– Точно. Сказала, что Коля будет очень рад, и расплакалась. Я тогда спросил: «Чего плачете?» Она и говорит: «Коля в больнице». Я говорю: «Что с ним?» Она говорит: «Ножевое проникающее ранение в брюшную полость». Ну, думаю я, надо вам позвонить. Попрощался с ней культурно и поехал на телеграф…
Толик продолжал рассказывать, как он добирался до телеграфа, пока мы не вышли из здания вокзала к платформам. Борода был еще тут, деловито обследовал переполненную мусором урну.
– …В общем, шеф, дозвонился я вам не сразу…
– Все, Толик, хватит, молчи. Видишь, там, возле урны, бородатого оборванца?
– Вижу.
– Сейчас я дам тебе денег. Много. Я хочу, чтобы ты устроил этого нищего в больницу. На лечение. Понял?
– А чем он болен?
– То, что алкоголизмом, это точно, но, наверное, еще чем-нибудь, я не знаю, я не врач. Врачам хорошо заплати, не жадничай. Можешь припугнуть эскулапов…
– Кого?
– Врачей! Намекни прозрачно: мол, за пациента головой отвечаете. Придется давать взятки ментам, не скупись. На все про все отпускаю тебе шесть часов. Ровно в полночь жди меня здесь, на этом самом месте. Все понял?
– Все, шеф!
– Тогда действуй!
Вот за что я люблю Толика, так это за послушание и полное, патологическое отсутствие любопытства. Сказано ему – занимайся бомжем, он занимается бомжем, а скажи ему, к примеру: будешь весь день кататься по Кольцевой линии Московского метрополитена и записывать в блокнотик, сколько лысых мужиков сядет в твой вагон, он будет кататься и записывать. Идеальный секретарь, незаменимый.
Оставив Толика разбираться с бомжем, я быстрым шагом, не оглядываясь, пошел в сторону метро, спеша слиться с пестрой толпой зевак – гостей столицы – и деловитых, хмурых москвичей.
Вечер, конец рабочего дня. Для одних наступает время отдыха, для других – самая работа. Притомившиеся на службе граждане в большинстве своем спешат по домам, но некоторая, незначительная, часть народонаселения только сейчас и начинает активную жизнь. Я не имею в виду любителей выпить и потанцевать, я говорю о людях, имеющих так называемое хобби. Их мало, однако они есть – актеры самодеятельных театров, коллекционеры оловянных солдатиков, активисты клубов восточных единоборств.
Помнится, родной спортклуб «Дао» по-настоящему оживал часам к девятнадцати. К этому времени заканчивались занятия в детских и юношеских группах, им на смену приходил чуть-чуть уставший телом, но бодрый душой вполне зрелый возрастной контингент – от двадцати до сорока, и директор клуба, мой хороший приятель Михаил Валерьевич Коробов, занимал свое кресло начальника в крохотном кабинете с табличкой на двери «Администрация». Формально присутствие Коробова было совсем не обязательно, однако он страшно любил потусоваться в среде единомышленников, больных нездоровым интересом к разного рода китайско-японско-русским боевым системам, охотно вмешивался в чужие тренировки, всегда был готов заменить заболевшего или сачкующего инструктора.
Я ехал в клуб «Дао» с надеждой застать там Коробова. Кто еще, кроме него, сможет мне рассказать о беде, постигшей его коллегу, сотрудника и друга Николая Малышева? (Жена? Нет, не хочу я видеть женских слез, мне нужна конкретная скупая информация.) Я понимал, что придется себя раскрыть, назваться полузабытым именем из позапрошлой жизни. Я отдавал себе отчет в том, что в принципе этого можно избежать и по большому счету я сейчас делаю глупость, но я плюнул на все логические умозаключения. Слишком долго я действовал холодно-логично, могу раз в жизни позволить себе дурь, и гори оно все ярким пламенем – мой друг в беде, нужно его спасать, некогда заботиться о своей горячо любимой персоне, хватит эгоцентризма, сыт по горло!
Прости, дедушка, ты учил меня другому. Сам не знаю почему, я сейчас нарушаю все правила твоей науки. Чувствую, что нужно поступить именно так, чувствую смерть, нависшую над людьми, которые мне небезразличны, и чувствую свою непосредственную причастность к этой угрозе.
В другое время, совершая экскурсию в прошлое, я бы непременно мучился ностальгией и необратимостью реки времени. Сейчас же я просто быстро шел знакомыми дворами к приземистому зданию, в полуподвале которого размещался клуб «Дао». Путешествуя по лабиринтам московского метро и толкаясь в переполненном троллейбусе четвертого маршрута, я успел передумать всякое. Вспоминал свою жизнь сначала в образе Семена Ступина, затем под маской Стального Кулака, после этого краткий период существования с паспортом на имя гражданина Козловского и, наконец, недолгий отрезок благоденствия Виктора Творогова. Прощай, братишка Стальной Кулак, счастливо и вам, товарищ Козловский, до свидания, надеюсь, скорого, господин Творогов. Сегодня я снова Семен Андреевич Ступин, пропавший без вести два года назад на исходе осени. Снова осень, правда, на этот раз ранняя, и снова Ступин идет в клуб «Дао», дабы спутать все карты и поломать все сценарии. История повторяется, зараза!
Подхожу к знакомой двери (за два года она совсем не изменилась), спускаюсь по памятным ступенькам. Просторный предбанник. Прямо – открытая дверь в спортзал. Там ведет тренировку неизвестный мне парень лет тридцати. Опытным взглядом сразу определяю – паренек (в белом кимоно и просторных черных шароварах) обучает желающих айкидо. По левую руку раздевалки, мужская и женская, по правую – кабинет Коробова. Иду к кабинету, открываю дверь без стука, захожу внутрь. Коробов сидит за столом, колдует над кучей бумаг.
– Здравствуй, Миша.
Он взглянул на меня снизу вверх. Не узнал. Сутулый мужчина в роговых очках. Раньше Михаил очков не носил. Стареет.
– Вы ко мне?
– К тебе.
– По какому вопросу?
– Ступина Семена Андреевича помнишь?
Коробов пружинисто вскочил с места. Я думал, от избытка чувств, думал – он меня узнал. Ничего подобного! Миша выпрыгнул из-за стола для того, чтобы половчее меня ударить. Хороший, полновесный тычок кулаком в глаз я пропустил совершенно неожиданно для себя. Впервые в жизни подвели инстинкты. Ко всему я был готов, только не к драке.
Я вылетел из кабинета директора, как мешок с дерьмом, больно ударился спиной об пол и по инерции проехал еще метра два. Отменный удар, браво!
Миша выбежал из кабинета следом за мной, занес ногу для того, чтобы добить меня ударом в пах.
Ну, друг, извини, этого я тебе позволить никак не могу. Бью старого приятеля стопой в колено опорной ноги. Он теряет равновесие, падает прямо на меня. Останавливаю его падение встречным ударом – пяткой, пардон – каблуком в живот и отправляю взбесившегося администратора обратно в кабинет, как футбольный мяч в ворота.
Слева топот босых ног по полу. Поворачиваю голову. Ага! Мастер айкидо спешит на помощь начальнику. Прыжком встаю на ноги. Ну, давай, парень, покажи, чему тебя учили? Айкидошник притормаживает, замирает в метре от меня. В айкидо количество канонизированных стоек сведено к минимуму – фактически к одной, и заимствована она из кен-дзютцу – искусства фехтования на мечах. В целом вся боевая система айкидо порочна, да простят меня айкидоисты всех полов, возрастов и цветов кожи. Путь Соединения Энергий (так звучит в одном из переводов термин «айкидо») суть результат творческого подхода основателя айкидо по имени Уэсиба по фамилии Морихей к древнему искусству айки-дзютцу – искусству «айки». Термин «айки» обозначает воздействие сильного духом человека на противника с более грубой духовной организацией с целью его (противника) контроля и доведения до состояния полной неподвижности. В начале двадцатого века юноша Уэсиба нанялся в услужение к мастеру айки-дзютцу, господину Сокаку – наставнику школы древнего самурайского клана Такеда. За свои уроки алчный Сокаку драл с учеников три шкуры. Помимо того, что Морихей выполнял в доме наставника всю грязную работу, он еще платил за каждый показанный прием от 300 до 500 иен. Немудрено, что за пять лет Уэсиба освоил всего 15 базовых захватов айки-дзютцу. Полученные знания смышленый Морихей объединил с тем, что он уже умел. (Папаша будущего отца-основателя с девяти лет обучал своего отпрыска искусству меча кен-дзютцу и искусству копья со-дзютцу.) Айкидо Уэсибы Морихея было ориентировано не столько на подготовку бойцов, сколько на гармонизацию личности с законами Вселенной. По сути, техническая сторона вопроса самого Уэсибу мало волновала. Будучи личностью, безусловно, уникальной, Морихей Уэсиба мог буквально движением пальца опрокинуть множество более физически сильных опытных бойцов. Может быть, как никто и никогда в мире, он единственный овладел скрытыми возможностями человеческого естества, неведомой многими внутренней энергией. Существуют документальные кадры, запечатлевшие, как на немощного старика Морихея нападают несколько здоровенных молодых дзюдоистов. Они его окружили, и он… исчез. Да! Исчез, точнее, телепортировался. Если рассматривать пленку по кадрику, то видно – кадр, где Великий Мастер в центре татами, сразу же, без пауз, сменяет кадр, в котором бесстрастная кинопленка запечатлела дедушку Морихея в нескольких метрах от того места, где он только что находился. Парадоксально, но факт! Мастер избежал поражения одному ему известным способом перемещения в пространстве. Достойно поклонения и восхищения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62