Самсон принялся рассказывать. Говорил он долго и путано, постоянно поминая неизвестные мне личности и виртуозно матерясь в кульминационных моментах своего рассказа. В конце концов я окончательно потерял нить повествования, уяснил для себя лишь то, что народу под Папой ходит уйма и весь народ за отца родного готов хоть в огонь, хоть в воду, а те, кто был против, те, которые коварно вынашивали план дворцового переворота, расплатились за свое предательство жизнью, причем умирали они долго и в муках.
– …А башку Мурзику я лично пилой отрезал еще живому, – хвастался Самсон. – Наши смотреть не могли, блевали, а я пилил!
– Молодец, – похвалил я. А что еще я мог сказать?
– Слышь, Стальной, у меня к тебе базар есть. На наши четыре глаза. Секешь момент?
Самсон стал вдруг озабочен и деловит. Смотрел на меня выжидательно и серьезно.
– Говори, слушаю внимательно.
– В общем, так… После сегодняшнего Папа тебя приблизит, войдешь в авторитет, но я ведь тоже башку Мурзику отвинтил, правда?
– Ах вот ты о чем. Не хочешь терять место личного телохранителя?
– Я, Стальной, с Папой уже пять лет…
– Понимаю.
– Я за Папу кому угодно голову откушу!
– Видел, верю.
– Ну так и что?
– Хочешь узнать, как будем делить место у трона? Никак! Я тебя, Самсон, подсиживать не собираюсь. Я человек простой. Была бы крыша над головой да парочка интересных друзей, больше мне ничего не нужно.
Про свои сокровенные чаяния я говорил искренне, от чистого сердца, и Самсон не мог этого не почувствовать.
– Ты человек. Стальной! Уважаю. Давай на брудершафт выпьем!
– Извини, я не гомик. С мужиками не целуюсь.
– Заметано! – Самсон хлопнул в ладоши, крикнул громко: – Девки! На выход!
На краю моей ванны как по мановению волшебной палочки возникли три обнаженные нимфы. Блондинка, брюнетка и рыжая. Фигуры фотомоделей, личики ангельские, губы призывно приоткрыты.
– Выбирай, Стальной, которую хочешь. А можешь всех трех сразу, неслабо?
– Слабо. Сейчас который час?
– Полдесятого.
– В десять Папа велел явиться на праздничный ужин.
– Точно! А я и забыл! Девки, марш отсюда, у нас дела…
В предбаннике я обнаружил новую чистую одежду, точно по моему размеру. Здесь было все, от носков до черного парадного пиджака и галстука-бабочки.
– Одевайся, Стальной, не стесняйся. Парадный ужин как-никак! Пока Папу врачи смотрели, я по его приказу обзвонил основных бугров, приедут сейчас со своими орлами, специально для того, чтобы с тобой познакомиться.
– Прикалываешь?
– Ну! Шучу я так, привыкай! Кому мы с тобой нужны. У них бизнес, а мы. Стальной, так, ходячие мясорубки, правда ведь, а?
– Правда, Самсон, но без таких, как ты, весь их бизнес – сплошной пшик!
– Это точняк. Стальной!
– Бок-то твой как? Не болит?
– Фигня! Пуля чиркнула, только жир с костей сняла. Пластырем залепил и забыл.
– Все же зря ты в баню раненый приперся.
– Фигня. На мне все, как на собаке, заживает.
– Осторожней, Самсон! У Папы на собак аллергия.
– Теперь ты меня прикалываешь?
– Ага.
– Ну, значит, подружились!..
Я наскоро причесался перед большим, во всю стену, зеркалом, поправил бабочку и пошел вслед за Самсоном по крутым ступенькам винтовой лестницы вверх, на второй этаж.
Я шагал по широким коридорам особняка и с любопытством глазел по сторонам. Окон в коридоре не было, на полу – толстый ворсистый ковер, по стенам развешены электрические бра, имитирующие старинные канделябры. Дверей мало, и расположены они без какой-либо системы. Коридор часто петляет, на каждом повороте, под потолком, висит видеокамера.
– Самсон, скажи, пожалуйста, куда идет сигнал от видео?
– На центральный пульт охраны. Завтра свожу тебя на экскурсию – обалдеешь! Триста экранов, прикинь!
– Круто.
– А ты думал!
– Слушай, а электропитание в поселке автономное?
– Не-а, кабель тянули. Двадцать четыре километра!
– Солидно.
– Еще бы!
Мы остановились перед массивными дверями, инкрустированными ценными породами дерева. На часах с обеих сторон дверей стояли два негра. Я даже икнул от неожиданности. Самые натуральные негры, одетые в форму американских морских пехотинцев, правда, без оружия.
– Что, прибалдел? – засмеялся Самсон. – Папа тащится от цветных. Этих двух для него специально отлавливали. Из Нигерии в Москву наркоту возили, теперь у нас служат.
Самсон по-хозяйски открыл тяжелые створки дверей, и мы очутились в просторном помещении, отделанном под залу средневекового рыцарского замка. Комнатушка порядка пятидесяти квадратных метров. В углу лепной камин, над ним оленьи рога. Высокие готические окна, цветные витражные стекла, тяжелые бархатные гардины. На стенах развешены гобелены, рыцарские доспехи и средневековое оружие. На полу медвежьи шкуры. Посередине комнаты узкий, длинный дубовый стол без скатерти, на столе разнокалиберные бутылки, вместительные блюда с изысканными яствами. Вокруг стола шесть резных деревянных кресел, причем одно из кресел в торце стола больше похоже на трон.
– Догадался, где Папино место? – спросил Самсон.
Я догадался. Моя шутка про «место у трона» оказалась не просто досужей, расхожей фразой.
– Садись, Стальной, по правую руку от НЕГО, я сяду слева.
Расселись, помолчали. Я уставился в потолок, внимательно рассмотрел толстые мореные балки и музейную хрустальную люстру.
– Нравится тебе у нас. Стальной?
– Богато живете, Самсон.
– Не жалуемся.
– Вон та дверца рядом с камином куда ведет, на кухню?
– Как догадался?
– По запаху. Жареным мясом пахнет, я сегодня с утра ничего не ел вкусного, живот подвело.
– Чего ж раньше молчал? Я бы сделал…
Что бы сделал Самсон, поделись я своими желудочными проблемами, так и осталось загадкой. Ведущие в коридор двери распахнулись, в залу чинно и степенно вошел Папа в сопровождении двух мордоворотов. Небрежным жестом хозяина жизни Папа отослал сопровождающих обратно в коридор и вальяжно прошествовал к своему трону. Я не видел его всего несколько часов и был поражен произошедшими изменениями. Хотя нет! Видоизмененный Папа бегал со мной по Москве, а сейчас он был настоящий, обычный и обыденный для своей челяди, слуг и приближенных. И дело было вовсе не в безупречной фрачной паре и идеальном проборе на лысеющей голове. Поражали глаза – холодные, умные, змеиные. Удивляла стать аристократа – потомственного, титулованного, изысканного. Впечатляли манеры – несколько небрежные, но истинно властные, даже тембр голоса и стиль разговора оказались для меня сюрпризом.
– Рад видеть вас, господа, в согласии и дружбе, – изрек Папа, усаживаясь на трон. – Сейчас я приму нескольких важных визитеров. Будьте внимательны, возможны эксцессы.
Папа хлопнул в ладоши, и в зал гуськом вошли трое солидных мужчин, чинно расселись за столом, замерли в молчаливом ожидании.
Все трое разительно отличались друг от друга. Толстый приземистый коротышка преклонных лет устроился напротив моложавого черноволосого грузина. Рядом с грузином – высокий юноша с пышной копной белых волос на тыквообразной голове. Они были непохожи, и в то же время во всех троих было нечто общее – от них исходил неуловимый аромат власти.
Папа второй раз хлопнул в ладоши. Открылась дверца подле камина, в комнату вошел безликий официант в соответствующей униформе с серебряным подносом в руках. На подносе лежала голова Мурзика. Никто из гостей и глазом не моргнул.
– Господа, – сказал Папа. – Как вы можете убедиться, маленькое недоразумение в моей епархии улажено, и все наши предварительные договоренности остаются в силе. Не так ли?
Гости чинно закивали головами.
– Теперь я понимаю, – продолжил Папа, – почему некоторые из вас притормаживали отдельные совместные проекты. Я подтверждаю, что не претендую на чужие зоны влияния и объекты денежных инвестиций, но в совместном бизнесе остаюсь крайне заинтересован.
– Я готов продолжить переговоры, – кивнул еще раз блондин.
– Были сомнения, не скрою, но ты их развеял. Будем работать! – улыбнулся толстяк.
– Нет вопросов, – констатировал грузин.
– А вот у меня, любезный, есть к тебе пара вопросов. – Голос Папы сделался жестким. Глазки прищурились. – Твои мальчики сегодня днем приковали меня наручниками к батарее! Что хавальник разинул? Удивлен?
Это был снова знакомый мне Папа. Физически слабый человечек с глазами младшего научного сотрудника и лексикой мелкого хулигана.
Грузин вопросительно вскинул брови, хотел что-то сказать, но Папа остановки его красноречивым жестом и громко распорядился:
– Введите.
Служебная дверь рядом с камином отворилась, и два дюжих амбала ввели в зал человека со скованными наручниками руками и черным мешком на голове.
Папа махнул рукой, мешок с головы пленника был тут же снят. Я узнал его сразу. Это был Дирижер. Служба розыска и доставки Папиных обидчиков работала с завидной оперативностью.
Дирижер прищурился, яркий свет после полной темноты на мгновение его ослепил. На распухшее переносице у Дирижера красовалась белая полоска пластыря – памятка о моем «стальном кулаке».
Проморгавшись, Дирижер затравленно огляделся по сторонам. Увидел голову Мурзика на подносе, дернулся всем телом.
– На меня смотри, сволочь! – громко окликнул пленника Папа. – Узнаешь меня?
Дирижер его не узнал, зато он узнал меня. В глазах у Дирижера вспыхнул и сразу же погас злой огонек.
– Я в курсе сегодняшнего инцидента, – спокойно сказал грузин, – верните моего человека, и я его примерно накажу. Хотя в чем его вина? Вы же, господа, не представились, он же не знал, с кем имеет дело.
Папа многозначительно взглянул в лицо Самсону. Телохранитель понятливо наклонил голову, встал со своего места, подошел к Дирижеру.
Самсон сильно уварил пленника локтем в живот. Дирижер повис на руках амбалов-конвоиров, Самсон поймал ладонями его поникшую голову и резко повернул. Шейные позвонки громко хрустнули. Дирижер конвульсивно дернулся и затих, обвис мешкам. Он был мертв.
– Не слишком ли много ты на себя берешь, генацвале? – Грузин остался холоден и невозмутим. – Насколько я знаю, кое-кто из друзей покойного Мурзика еще гуляет по Москве…
– Пугаешь? – ухмыльнулся Папа.
– Предупреждаю!
– Хватит собачиться! – вступил в разговор толстяк. – Ничего страшного не произошло. Попал человек в переделку, выпутался из нее и спускает пары. С каждым может случиться. Подумаешь, мочканул баклана, делов-то на пять копеек…
– Я ухожу. – Грузин встал, отодвинул кресло-стул. – Надеюсь, меня выпустят?
– Иди, – разрешил Папа. – И если встретишь друзей Мурзика, передавай привет.
Грузин молча покинул зал. Он уходил, гордо выпрямив спину, подчеркнуто не спеша. Когда за ним закрылись тяжелые двери, слово взял молодой блондин:
– Зря вы так. Гиви хоть и вырос в Москве, но имеет прочные завязки с черными. Сила за ним стоит немалая. Из-за пустяковой случайности начинать войну, по-моему, неразумно.
– Тоже мне сила! – фыркнул Папа. – Гиви на меня давно наезжает, и мальчики его гуляют по моей земле как хозяева. Думаете, выходка Мурзика меня подкосила? Думаете, я ослаб? Что, опять станете тянуть кота за хвост, пережидать?
– Нет! – твердо сказал толстяк, будто гвоздь вбил. – Слово не воробей. Я сказал, что имею с тобой дело, и точка. Завтра с утра присылай юриста, подпишем бумаги.
– Присоединяюсь, – улыбнулся блондин. – Ваши с Гиви разборки – ваши дела. Наши общие замазки – наши дела. 0'кей? Имею только один вопрос. Можно?
– Слушаю, – напрягся Папа.
– Жрать нам сегодня здесь дадут или как?
Папа с толстяком заржали в две глотки. Вокруг мгновенно закружились, замелькали слуги и служки. Труп Дирижера и голову Мурзика поспешно убрали, прикатили столик с горячим. Потчевали отменной парной телятиной, которую было предложено запивать легким красным вином. Гости и хозяин усердно жевали и пили, не забывая вести непринужденную беседу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62