Да, киваешь ты головой, это именно тот сорт, который ты выбрал, и урожай того года, когда это вино было особенно удачным. Далее, он при тебе ее открывает и наливает один глоток на дно твоего бокала. Ты поднимаешь бокал, слегка раскручиваешь вино по стенкам, любуешься его цветом и только потом нюхаешь. Да, это именно тот аромат, который ты ожидал. Теперь ты осторожно опускаешь в бокал кончик языка, прикасаешься к вину, чувствуешь его аромат у себя во рту, а потом делаешь глоток и уже нёбом, всей полостью рта ощущаешь его вкус. «Хорошее вино», – говоришь ты и киваешь официанту. И только после этого официант ставит бутылку на твой стол и разливает его по бокалам. Если же тебе что-либо не понравилось, официант забирает эту бутылку и приносит другую. Если и эта не понравится, он извинится за то, что партия вина не совсем хорошая, и предлагает выбрать другой сорт, лучший на его вкус и уже опробованный другими посетителями этого ресторана.
А теперь, со вкусом настоящего «бордо» на кончике языка, спустимся к крайней южной точке атлантического побережья Франции – к Биаррицу. Это замечательный курорт, который открыл для публики в середине XIX века Наполеон III. Здесь, в Биаррице, кончается еще одна сторона французского шестиугольника и начинается новая, которая идет с запада на восток вдоль Пиренеев, вдоль испанской границы.
Можно проехать вдоль этой грани не по пиренейскому шоссе, а по горной дороге, она начинается на Атлантике, проходит среди величественных гор и кончается на средиземноморском побережье. Это будет замечательное путешествие вдоль ущелий, рек и грандиозной горной гряды, которая в течение веков являлась естественной границей между Испанией и Францией. Оставив слева от себя замечательный город Тулузу, а справа – удивительное карликовое государство Андорру, мы выйдем наконец к Средиземному морю и попадем в город Кольюр. Этот город воспет Матиссом, Браком, Пикассо, множеством других художников, которые в свое время сделали его своей средиземноморской резиденцией. И что самое трогательное, за стол и кров художники там расплачивались и до сих пор расплачиваются картинами, потому в гостиницах Кольюра ты можешь увидеть на стенах подлинные работы французских мастеров. Когда я первый раз приехал в Кольюр, я остановился в маленьком отельчике «Барамар» – это небольшой четырехэтажный домик, стоящий прямо на пляже. Там на стенах висели картины начала века, а под отелем размещалась маленькая старая фабрика по разделке анчоусов. Кольюр, чтоб ты знал, славится своими несравненными анчоусами с невиданной гаммой переходов от почти не улавливаемой солоноватости до суперсоли, от которой просто плавится язык. А я приезжал в Кольюр в основном для того, чтобы заняться подводной охотой. Там совершенно прозрачное Средиземное море, видимость на десять метров в глубину.
Ну и чтобы замкнуть круг этого великого шестигранника, нужно двигаться на восток через Парпиньон, Монпелье и Марсель, с заездом в нудистский рай Кап-д'Аг, который населяют 15 000 абсолютно голых людей, чтобы достичь наконец самого лучшего места в этой самой лучшей стране мира. Это место называется Лазурный берег. Здесь расположены всемирно известные курорты – Сен-Тропез, Сен-Максим, Сен-Рафаэль, Канн, Антиб, Ницца, Монте-Карло и Ментон, за которым в районе деревни Вентимилья и кончается эта последняя грань Франции и начинается итальянская граница. Мы с тобой ее только что миновали…
Вот, дорогой друг, я нарисовал тебе абрис Франции. К сожалению, не рассказав ничего о центральной ее части, не упомянув Лотарингию, Иль-де-Франс, Бургундию и Прованс. Что совершенно несправедливо, потому что, например, Прованс – это уникальный мир магических запахов. Попадая в Прованс, ты чувствуешь, что въехал в некое фантастическое царство. Здесь растут миллионы цветов, это оранжерея французской парфюмерной промышленности. В воздухе разлит запах лаванды, роз и других немыслимых ароматов. Наверное, нигде в мире нет такого густого, пьянящего, похожего на вино воздуха. Кроме того, это богатейшая плодоносная земля с огромным количеством виноградников, с оливковыми плантациями. И все это под голубым небом – и виноградники, и оливковые рощи, и гигантские оранжереи цветов разбросаны среди скал, воспетых Сезанном. Причем это, очевидно, самое теплое место во Франции – опаленное прованским солнцем, с одной стороны, и продуваемое нежным бризом Средиземного моря – с другой. Аромат прованских трав – это что-то потрясающее, они его даже экспортируют. Да, здесь на любой бензоколонке ты можешь купить мешочек с прованскими травами и привезти домой, это будет лучший французский сувенир. Потому что, положив этот мешочек в постельное белье, ты еще долго будешь спать с Провансом. И жизнь твоя изменится к лучшему, потому что Прованс – это место, откуда вышла легендарная жизнерадостность французского характера. А при твоем угрюмом взгляде на мир тебе это нужно в первую очередь.
А еще я буду не прав, если в своем описании Франции не упомяну Корсику – этот божественной красоты остров со сказочным городом пиратов Бонифасье!
* * *
– А теперь извини, – сообщил Саша, – я вынужден прервать твое путешествие по Франции, потому что мы – в Ницце. Перед тобой Променад-дез-Англе. А это отель «Негреско», с которым ты уже знаком. К сожалению, льет проливной дождь, такое тут бывает раз в сто лет, а у нас один зонтик. Поэтому ты посидишь в машине. А я зайду в отель и узнаю, где наш продюсер. У тебя готов синопсис?
– Почти. Пока ты будешь ходить, я впишу про Катю-художницу. Мне кажется, что для телесериала можно взять кой-какие эпизоды из этой истории и пришить к парижскому периоду свердловской «Мисс мира».
– Ладно. Главное – коротко и на хорошем английском. Чтобы наповал.
– О'кей…
Я включил «лаптоп» и огляделся в поисках вдохновения. Никаких праздников жизни, о которых так смачно рассказывал Стефанович и которыми знамениты Ницца, Канны и Монте-Карло, вокруг не наблюдалось. Тротуары были абсолютно пусты, дождь хлестал по вереницам машин вдоль мостовых, ветер гнул пальмы и раскачивал светофоры вдоль бесконечного пляжа. Волны захлестывали и этот пляж, и прибрежные клумбы с кустами роз.
Но не успел я сочинить и двух фраз, как Саша вернулся. Даже по его походке было видно, что он чем-то расстроен. Быстро нырнув в машину и стряхнув зонтик, он сначала выругался, а потом сообщил:
– Мы опоздали. Из-за этой гребаной погоды они отменили тут съемки и ночью улетели в Алжир.
Я молчал. В гребанстве французской погоды моей вины не было. Потом спросил осторожно:
– Так что? Полетим в Аажир?
– Для нас у портье оставлено сообщение: факсом или по E-mail прислать им свой синопсис и через три дня звонить в их парижский офис. Там, в зависимости от погоды, нам скажут, где состоится встреча.
Привал на обочине
15 км от Ментона
СТЕФАНОВИЧ: Любовь – наиболее загадочное, иррациональное, но основополагающее чувство, которое движет моими поступками. На мой взгляд, к духовной сфере любовные романы имеют весьма косвенное отношение. Как-то я влюбился в очень умную, интеллигентную и высокодуховную девушку. Долго мечтал о ней, а когда добился, оказалось – ничего особенного. Но, бывает, снимаешь совершенную дурочку – и такое это чудо и удовольствие!…
ТОПОЛЬ: Саша, снимая шляпу перед твоим феноменальным опытом, я все же не могу отказаться от своих скромных познаний. По моим представлениям, сексуальный темперамент высокоинтеллигентной женщины на порядок выше.
СТЕФАНОВИЧ: С такими взглядами ты должен завести роман с престарелым академиком.
ТОПОЛЬ: А что касается любви, то ее исчерпывающую формулировку найти невозможно. Если кто-то сделает это, он убьет всю мировую литературу. Поэтому мы можем говорить о любви только с помощью метафор, сравнений или притч. И вот тебе одна из них. Я большой сластена, мед – моя любимая еда, я перепробовал, кажется, все его сорта и в России, и в Америке – цветочный, липовый, алтайский, калифорнийский, даже эквалиптовый. И всегда это был мед в желто-коричневой гамме. Но однажды в Москве на рынке я увидел рядом с банками обычного меда банку с какой-то почти прозрачной белой жидкостью.
Спрашиваю у старушки продавщицы: «Что это?» – «Мед». – «Ну, какой же это мед? Это, наверное, рассол». – «Нет, милок, это северный мед, особый. Сто рублей стоит!» То есть она за него просила вдвое дороже, чем за другие сорта. Я, конечно, купил. Знаешь, такого тонкого вкуса и изысканного аромата, такой сладости я не пробовал никогда. И съев первую ложку, я, помню, сразу подумал: этот мед отличается от остальных медов так же, как секс с любимой женщиной от секса со всеми другими, пусть даже самыми немыслимыми красавицами. С ними, конечно, тоже вкусно, да сладость не та.
Часть четвертая
Русские на Ривьере
– Если уж мы сюда добрались, то должны получить свою порцию счастья, – сказал Стефанович и завел машину. – Мы едем в «Кафе де Туран».
«Счастье» оказалось, прямо скажем, непритязательным. Какие-то убогие столы с пластиковыми крышками вместо скатертей. Грубые скамейки. Стены, выкрашенные ядовитой серо-зеленой краской. На одной из них выцветшая картина в духе грузинских примитивистов. Только вместо усатых грузин в черкесках на этой красовался лихой французский моряк с пивной кружкой и пеной, льющейся из этой кружки через край. Полог из прозрачных пластиковых ремней, которым были занавешены наружные двери, раскачивался под порывами ветра, этот ветер знобил мою и без того ревматическую спину. Таверна – поскольку слово «кафе» тут было так же кстати, как корове бантик, – не отапливалась. Гарсон в мокром фартуке тряпкой смахнул лужу пива с нашего столика и открыл блокнотик.
– Мсье?…
Саша заказал две дюжины королевских устриц, какое-то «бюлё» и графин местного вина. Просмотрев меню и не найдя в нем никакого мяса, я спросил:
– А что поесть? Может, мне хоть рыбу пожарят?
– Давай начнем с бюлё и устриц. К тому же здесь ничего не жарят.
Я с тоской отложил меню. Конечно, я люблю устриц, но не до такой степени, чтобы они заменили тарелку мясной солянки или бараний шашлык. Гарсон исчез. Саша сказал:
– Я должен тебя предупредить. К некоторым блюдам французской кухни надо привыкнуть. Не все сразу могут есть, например, лягушачьи лапки или улиток. Я помню, как в детстве я однажды зашел в магазин и первый раз в жизни увидел маслины. Я их купил, съел и решил, что меня обманули. Я думал, что это должно быть нечто сладкое, как вишня, а оказалось – соленое и отвратительное. Потом я вырос, поумнел, и маслины стали моим самым любимым блюдом. Нечто подобное произошло с одной моей знакомой русской девушкой. Мы пошли обедать в ресторан на холме Монмартр. И из большого выбора блюд из рыбы, мяса и супов она почему-то взяла андуйет. Не знаю почему, наверное, ей просто понравилось название. А андуйет – это рулет из требухи с соответствующим специфическим запахом. И когда ей это принесли, она с отвращением склевала маленький кусочек, а остальное оставила в тарелке и, конечно, осталась голодная на целый день. Со мной, когда я первый раз ел андуйет, произошла точно такая же история. Это было, как сейчас помню, 13 декабря в Париже. В этот день я решил сделать себе, любимому, подарок на день рождения – купить «БМВ». А перед поездкой в магазин зашел в пивной ресторанчик и заказал андуйет. Ничего, кроме чувства глубокого отвращения и законной гордости гурмана-великоросса, я, попробовав это французское блюдо, не испытал. И хотя я потом все-таки купил себе замечательный «БМВ» пятой серии, день рождения у меня был отравлен воспоминаниями об этом андуйете. Но потом я подумал, что, наверное, французы не такие дураки, дай-ка я еще раз попробую. Заказал еще раз, и сейчас это одно из моих любимых блюд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
А теперь, со вкусом настоящего «бордо» на кончике языка, спустимся к крайней южной точке атлантического побережья Франции – к Биаррицу. Это замечательный курорт, который открыл для публики в середине XIX века Наполеон III. Здесь, в Биаррице, кончается еще одна сторона французского шестиугольника и начинается новая, которая идет с запада на восток вдоль Пиренеев, вдоль испанской границы.
Можно проехать вдоль этой грани не по пиренейскому шоссе, а по горной дороге, она начинается на Атлантике, проходит среди величественных гор и кончается на средиземноморском побережье. Это будет замечательное путешествие вдоль ущелий, рек и грандиозной горной гряды, которая в течение веков являлась естественной границей между Испанией и Францией. Оставив слева от себя замечательный город Тулузу, а справа – удивительное карликовое государство Андорру, мы выйдем наконец к Средиземному морю и попадем в город Кольюр. Этот город воспет Матиссом, Браком, Пикассо, множеством других художников, которые в свое время сделали его своей средиземноморской резиденцией. И что самое трогательное, за стол и кров художники там расплачивались и до сих пор расплачиваются картинами, потому в гостиницах Кольюра ты можешь увидеть на стенах подлинные работы французских мастеров. Когда я первый раз приехал в Кольюр, я остановился в маленьком отельчике «Барамар» – это небольшой четырехэтажный домик, стоящий прямо на пляже. Там на стенах висели картины начала века, а под отелем размещалась маленькая старая фабрика по разделке анчоусов. Кольюр, чтоб ты знал, славится своими несравненными анчоусами с невиданной гаммой переходов от почти не улавливаемой солоноватости до суперсоли, от которой просто плавится язык. А я приезжал в Кольюр в основном для того, чтобы заняться подводной охотой. Там совершенно прозрачное Средиземное море, видимость на десять метров в глубину.
Ну и чтобы замкнуть круг этого великого шестигранника, нужно двигаться на восток через Парпиньон, Монпелье и Марсель, с заездом в нудистский рай Кап-д'Аг, который населяют 15 000 абсолютно голых людей, чтобы достичь наконец самого лучшего места в этой самой лучшей стране мира. Это место называется Лазурный берег. Здесь расположены всемирно известные курорты – Сен-Тропез, Сен-Максим, Сен-Рафаэль, Канн, Антиб, Ницца, Монте-Карло и Ментон, за которым в районе деревни Вентимилья и кончается эта последняя грань Франции и начинается итальянская граница. Мы с тобой ее только что миновали…
Вот, дорогой друг, я нарисовал тебе абрис Франции. К сожалению, не рассказав ничего о центральной ее части, не упомянув Лотарингию, Иль-де-Франс, Бургундию и Прованс. Что совершенно несправедливо, потому что, например, Прованс – это уникальный мир магических запахов. Попадая в Прованс, ты чувствуешь, что въехал в некое фантастическое царство. Здесь растут миллионы цветов, это оранжерея французской парфюмерной промышленности. В воздухе разлит запах лаванды, роз и других немыслимых ароматов. Наверное, нигде в мире нет такого густого, пьянящего, похожего на вино воздуха. Кроме того, это богатейшая плодоносная земля с огромным количеством виноградников, с оливковыми плантациями. И все это под голубым небом – и виноградники, и оливковые рощи, и гигантские оранжереи цветов разбросаны среди скал, воспетых Сезанном. Причем это, очевидно, самое теплое место во Франции – опаленное прованским солнцем, с одной стороны, и продуваемое нежным бризом Средиземного моря – с другой. Аромат прованских трав – это что-то потрясающее, они его даже экспортируют. Да, здесь на любой бензоколонке ты можешь купить мешочек с прованскими травами и привезти домой, это будет лучший французский сувенир. Потому что, положив этот мешочек в постельное белье, ты еще долго будешь спать с Провансом. И жизнь твоя изменится к лучшему, потому что Прованс – это место, откуда вышла легендарная жизнерадостность французского характера. А при твоем угрюмом взгляде на мир тебе это нужно в первую очередь.
А еще я буду не прав, если в своем описании Франции не упомяну Корсику – этот божественной красоты остров со сказочным городом пиратов Бонифасье!
* * *
– А теперь извини, – сообщил Саша, – я вынужден прервать твое путешествие по Франции, потому что мы – в Ницце. Перед тобой Променад-дез-Англе. А это отель «Негреско», с которым ты уже знаком. К сожалению, льет проливной дождь, такое тут бывает раз в сто лет, а у нас один зонтик. Поэтому ты посидишь в машине. А я зайду в отель и узнаю, где наш продюсер. У тебя готов синопсис?
– Почти. Пока ты будешь ходить, я впишу про Катю-художницу. Мне кажется, что для телесериала можно взять кой-какие эпизоды из этой истории и пришить к парижскому периоду свердловской «Мисс мира».
– Ладно. Главное – коротко и на хорошем английском. Чтобы наповал.
– О'кей…
Я включил «лаптоп» и огляделся в поисках вдохновения. Никаких праздников жизни, о которых так смачно рассказывал Стефанович и которыми знамениты Ницца, Канны и Монте-Карло, вокруг не наблюдалось. Тротуары были абсолютно пусты, дождь хлестал по вереницам машин вдоль мостовых, ветер гнул пальмы и раскачивал светофоры вдоль бесконечного пляжа. Волны захлестывали и этот пляж, и прибрежные клумбы с кустами роз.
Но не успел я сочинить и двух фраз, как Саша вернулся. Даже по его походке было видно, что он чем-то расстроен. Быстро нырнув в машину и стряхнув зонтик, он сначала выругался, а потом сообщил:
– Мы опоздали. Из-за этой гребаной погоды они отменили тут съемки и ночью улетели в Алжир.
Я молчал. В гребанстве французской погоды моей вины не было. Потом спросил осторожно:
– Так что? Полетим в Аажир?
– Для нас у портье оставлено сообщение: факсом или по E-mail прислать им свой синопсис и через три дня звонить в их парижский офис. Там, в зависимости от погоды, нам скажут, где состоится встреча.
Привал на обочине
15 км от Ментона
СТЕФАНОВИЧ: Любовь – наиболее загадочное, иррациональное, но основополагающее чувство, которое движет моими поступками. На мой взгляд, к духовной сфере любовные романы имеют весьма косвенное отношение. Как-то я влюбился в очень умную, интеллигентную и высокодуховную девушку. Долго мечтал о ней, а когда добился, оказалось – ничего особенного. Но, бывает, снимаешь совершенную дурочку – и такое это чудо и удовольствие!…
ТОПОЛЬ: Саша, снимая шляпу перед твоим феноменальным опытом, я все же не могу отказаться от своих скромных познаний. По моим представлениям, сексуальный темперамент высокоинтеллигентной женщины на порядок выше.
СТЕФАНОВИЧ: С такими взглядами ты должен завести роман с престарелым академиком.
ТОПОЛЬ: А что касается любви, то ее исчерпывающую формулировку найти невозможно. Если кто-то сделает это, он убьет всю мировую литературу. Поэтому мы можем говорить о любви только с помощью метафор, сравнений или притч. И вот тебе одна из них. Я большой сластена, мед – моя любимая еда, я перепробовал, кажется, все его сорта и в России, и в Америке – цветочный, липовый, алтайский, калифорнийский, даже эквалиптовый. И всегда это был мед в желто-коричневой гамме. Но однажды в Москве на рынке я увидел рядом с банками обычного меда банку с какой-то почти прозрачной белой жидкостью.
Спрашиваю у старушки продавщицы: «Что это?» – «Мед». – «Ну, какой же это мед? Это, наверное, рассол». – «Нет, милок, это северный мед, особый. Сто рублей стоит!» То есть она за него просила вдвое дороже, чем за другие сорта. Я, конечно, купил. Знаешь, такого тонкого вкуса и изысканного аромата, такой сладости я не пробовал никогда. И съев первую ложку, я, помню, сразу подумал: этот мед отличается от остальных медов так же, как секс с любимой женщиной от секса со всеми другими, пусть даже самыми немыслимыми красавицами. С ними, конечно, тоже вкусно, да сладость не та.
Часть четвертая
Русские на Ривьере
– Если уж мы сюда добрались, то должны получить свою порцию счастья, – сказал Стефанович и завел машину. – Мы едем в «Кафе де Туран».
«Счастье» оказалось, прямо скажем, непритязательным. Какие-то убогие столы с пластиковыми крышками вместо скатертей. Грубые скамейки. Стены, выкрашенные ядовитой серо-зеленой краской. На одной из них выцветшая картина в духе грузинских примитивистов. Только вместо усатых грузин в черкесках на этой красовался лихой французский моряк с пивной кружкой и пеной, льющейся из этой кружки через край. Полог из прозрачных пластиковых ремней, которым были занавешены наружные двери, раскачивался под порывами ветра, этот ветер знобил мою и без того ревматическую спину. Таверна – поскольку слово «кафе» тут было так же кстати, как корове бантик, – не отапливалась. Гарсон в мокром фартуке тряпкой смахнул лужу пива с нашего столика и открыл блокнотик.
– Мсье?…
Саша заказал две дюжины королевских устриц, какое-то «бюлё» и графин местного вина. Просмотрев меню и не найдя в нем никакого мяса, я спросил:
– А что поесть? Может, мне хоть рыбу пожарят?
– Давай начнем с бюлё и устриц. К тому же здесь ничего не жарят.
Я с тоской отложил меню. Конечно, я люблю устриц, но не до такой степени, чтобы они заменили тарелку мясной солянки или бараний шашлык. Гарсон исчез. Саша сказал:
– Я должен тебя предупредить. К некоторым блюдам французской кухни надо привыкнуть. Не все сразу могут есть, например, лягушачьи лапки или улиток. Я помню, как в детстве я однажды зашел в магазин и первый раз в жизни увидел маслины. Я их купил, съел и решил, что меня обманули. Я думал, что это должно быть нечто сладкое, как вишня, а оказалось – соленое и отвратительное. Потом я вырос, поумнел, и маслины стали моим самым любимым блюдом. Нечто подобное произошло с одной моей знакомой русской девушкой. Мы пошли обедать в ресторан на холме Монмартр. И из большого выбора блюд из рыбы, мяса и супов она почему-то взяла андуйет. Не знаю почему, наверное, ей просто понравилось название. А андуйет – это рулет из требухи с соответствующим специфическим запахом. И когда ей это принесли, она с отвращением склевала маленький кусочек, а остальное оставила в тарелке и, конечно, осталась голодная на целый день. Со мной, когда я первый раз ел андуйет, произошла точно такая же история. Это было, как сейчас помню, 13 декабря в Париже. В этот день я решил сделать себе, любимому, подарок на день рождения – купить «БМВ». А перед поездкой в магазин зашел в пивной ресторанчик и заказал андуйет. Ничего, кроме чувства глубокого отвращения и законной гордости гурмана-великоросса, я, попробовав это французское блюдо, не испытал. И хотя я потом все-таки купил себе замечательный «БМВ» пятой серии, день рождения у меня был отравлен воспоминаниями об этом андуйете. Но потом я подумал, что, наверное, французы не такие дураки, дай-ка я еще раз попробую. Заказал еще раз, и сейчас это одно из моих любимых блюд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43