Да еще учесть один ма-а-аленький пустяковый фактик: вдовой Гончарова заинтересовался питерский серый кардинал Коля Наумов. А Коля — мужик не простой.
Полковник Семенов вышел на поверхность, закурил. По улице спешили москвичи и гости столицы. Не скрываясь, орудовали наперсточники. Двое верхних легко и весело выигрывали у простоватого нижнего. Азартно блестели глаза у какого-то приезжего, ради которого, собственно, и разыгрывался весь спектакль. Дорогой гость столицы возбужденно смотрел, как глупо простак с наперстками — пластмассовыми стаканчиками — проигрывает деньги. Он отмусоливал купюры из толстой пачки, и деньги исчезали в руках выигравших. Гость столицы уже явно забыл те обещания, которые он давал дома перед поездкой — не влезать ни в какие темные сделки. Он сунул руку в карман, глаза горели.
Семенов ругнулся и подошел к наперсточникам. Нижний метнул на него быстрый оценивающий взгляд. Роман Константинович взял гостя столицы за локоть и коротко сказал:
— Быстро иди отсюда, мудак.
— А? — мужик одних с Семеновым лет смотрел непонимающе. В правой руке он держал потертый кожаный бумажник. Роман Константинович нисколько не сомневался, что в бумажнике не более трети денег. Остальное провинциал зашил в подкладку поношенного пиджака и в трусы. Когда его толстая (или тощая) жена провожала в столицу, то наверняка говорила: ты, мол, Коля, с деньгами-то поосторожней… А он кивал, соглашался.
— А? — непонимающе посмотрел мужик на Семенова.
— Иди отсюда, пока тебя не ограбили, чучело.
— Э-э, мужик, — сказал один из верхних грубо. — Ты куда лезешь? Сам не играешь — другим не мешай. Здесь все по-честному.
Гость столицы растерянно переводил взгляд с Семенова на счастливого, выигравшего у него на глазах уже кучу денег. Кто-то из случайных зрителей, подогревающих игру, поддержал — верхнего.
— Все видят: честная игра. Деньги из рук в руки. Проходи, дядя, мимо. Не мешай людям.
Случайный зритель смотрел точечными героиновыми зрачками… Кто-то быстро прижался к Семенову сзади, и он ощутил несильный, но болезненный удар по почкам. Одновременно ему наступили на ногу. Не оборачиваясь, полковник ударил локтем назад. За спину. Раздался утробный, всхлипывающий звук. Обратным движением Семенов воткнул два пальца в солнечное сплетение тому, кто наступил ему на ногу. Молодой парень охнул и мгновенно осел, сложился.
— Извините, — сказал Семенов и пристально посмотрел на нижнего. Тот оказался самым толковым, все понял.
— Пардон, гражданин начальник, ошибочка вышла, — быстро пробормотал он, поднимая с земли орудия производства: стаканчики и резиновый мячик. Гость столицы стоял с растерянным видом, так и держал в руке бумажник.
Семенов повернулся, пошел прочь. Напоследок он неловко зацепил носком ботинка колено придурка, который ударил его по почкам. Раздался вой вперемежку с матерщиной.
— Извините, — еще раз вежливо сказал полковник. Он не спеша шел по улице, подставляя лицо осеннему солнцу, и думал про себя: Дурак. Донкихот сраный. Чего ты ввязался? Тебе это надо? Одновременно в Москве работают сотни станков. Одновременно обувают сотни лохов… Ну и что? Наперсточники просто повторяют то, что вполне легально делают МММы и «Властелины». То, что делает со своими гражданами государство. Разница только в масштабах изымаемых сумм…
Семенов свернул за угол, осмотрелся, сел в свою машину, закурил. Вернулся мыслями к миллионам Гончаровой-Даллет. Роман Константинович пытался навскидку прикинуть возможные расходы предстоящей операции и вероятность ее успешной реализации. Даже оптимистические прогнозы выглядели, мягко говоря, не очень… Да еще фактор Наумова. Именно под руководством Николая Ивановича полковник Семенов осуществлял в восемьдесят седьмом — восемьдесят восьмом переброску денег на Запад. Наумов был одним из четырех людей, кто знал про счет N 164'355 ZARIN. Позже их осталось двое.
Гончаров погиб под КамАЗом, еще один носитель информации (пожалуй — самый главный) выпал из окна в августе девяносто первого. Теперь Гончаров погиб во второй раз. В борьбе за пятьдесят миллионов баксов остались всего два претендента: скромный банковский служащий Николай Иванович Наумов и не менее скромный директор агентства «Консультант» Роман Константинович Семенов.
— Вот такие пироги, полковник, — сказал вслух Семенов и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель восьмерки негромко заурчал. То и дело поглядывая в зеркала, Роман Константинович поехал в контору. Когда он направлялся на встречу с сотрудником ФАПСИ, то проверялся гораздо более тщательно.
…Итак, претендентов на первое место в турнире памяти Гончарова осталось двое: Наумов и Семенов. А двое ли? Гургена ты, что же, со счета сбрасываешь? Вопрос был непростой… полковник задумался. Гурген, бесспорно, обладал огромными средствами, связями, влиянием. Точно определить его возможности Семенов не взялся бы. Да и никто не взялся бы… Нет, Гургена сбрасывать со счета нельзя. Значит, претендентов осталось трое. Ну и плюс Резо. Он тоже в курсе этих дел.
Полковник напряженно обдумывал варианты решения. Один из лежащих на поверхности был предельно прост: сократить количество соперников. И в Москве, и в Питере продолжались гангстерские войны. Взрывы и выстрелы никого не удивляли. Списать конкурентов под видом криминальных разборок? Реально… вполне реально. Тем более реально потому, что никто не сможет заподозрить в этом директора агентства «Консультант». Хотя… кто знает? О пересечении интересов Семенов — Наумов известно генерал-лейтенанту П.
…Да, пожалуй, торопиться с решением о физическом устранении Наумова не стоит. Цена ошибки в этом деликатном вопросе слишком высока. Иное дело — Гурген… Откровенный уголовник. Вор законный. Даже в этическом плане здесь легко найти себе оправдание. Семенов улыбнулся. Улыбка вышла невеселой.
Ну а что решим с Николаем Ивановичем? В одной партии когда-то состояли. Коммунисты-ленинцы. Марксисты. Интернационалисты.
А с Колей-Ваней мы заключим союз, — подвел итог Семенов. — Если врага трудно победить, стоит сделать его союзником.
Вечером полковник позвонил в Санкт-Петербург. Начался второй этап битвы за несколько уменьшившийся, но все еще достаточно высокий долларовый холм.
Старший оперуполномоченный двенадцатого отдела УР капитан Виктор Чайковский сидел над бумагами. Рутинная бумажная работа — бич оперативников. Бюрократический молох требовал постоянной обильной жратвы в виде справок, отчетов, рапортов, докладных и т.п. Любой опер, ежели вы посидите вместе за литром водки с хорошей закуской (можно и вообще без закуски), признается вам, что самое страшное в его работе — бумаги. Не риск, не психологический пресс от общения с разной сволотой — бумаги.
Виктор Федорович Чайковский отпахал в розыске уже пятнадцать лет. Опыт по отписке имел огромный, бумаги строчил легко и почти весело. Блестяще образованный мальчик из профессорской петербургской семьи сознательно писал длинными предложениями с многочисленными причастными и деепричастными оборотами. Добраться до смысла фразы зачастую было очень нелегко. Чайковский обильно уснащал текст многочисленными лексическими и грамматическими ошибками. Он развлекался, он представлял себе некий карикатурно-кошмарный образ чудовища с названием Гувд. Этот страшный Гувд, покрытый чешуей генеральских погон, разевал пасть и проглатывал тонны бумаги. Он был всеяден: жрал и бумагу, и человеческие судьбы. Ненасытный Гувд обладал уникальным желудочно-пищеварительным аппаратом: переваривал людей, а бумагу откладывал в архивную жировую прослойку. Человечки как таковые интересовали Гувда очень мало — его прямая кишка выталкивала из организма страшную зловонную массу из полузадохшихся, измочаленных, изжеванных тел. Изувеченных физически и морально, беззубых, туберкулезных, озлобленных… Гувд пожирал не только спецконтингент, но и самое себя. Страшная морда в сверкающей чешуе генеральских погон чавкала, отрыгивала смрадно и снова раскрывала пасть.
Капитан Чайковский был блестящим оперативником… практически невостребованным системой. Тот Виктор Чайковский, который пришел работать в милицию пятнадцать лет назад, мало походил на седого, желчного мужика, что строчил нелепый отчет пятнадцатого сентября девяносто четвертого года…
Опер поставил точку в конце абсолютно бессмысленного предложения из сорока четырех слов, хмыкнул и откинулся на спинку стула. Он извлек из старенькой «Москвы» лист бумаги и внимательно перечитал текст. Полный идиотизм, — подумал с удовлетворением.
Зазвонил телефон. Капитан снял трубку. Этот звонок окажет очень большое влияние на его жизнь, но сейчас старший оперуполномоченный ничего об этом не знает.
— Чайковский, — сказал он официальным голосом.
— Здравствуй, композитор, — ответил телефон весело, и Виктор узнал голос полковника Тихорецкого. Ничего хорошего этот звонок не предвещал: нечасто первый заместитель начальника ГУВД звонит рядовому оперу. Чайковский поморщился и нехотя ответил:
— Здравствуйте, товарищ полковник.
— Что ты так официально, Виктор Федыч? Будь проще…
— Слушаю вас, Павел Сергеич, со всем вниманием.
— Уже лучше, композитор… Ты чем вечером занят?
— Да я как бы…
— Вот и хорошо, — перебил Тихорецкий. — Значит, часикам к двадцати двум подгребай ко мне. Разговор есть с глазу на глаз.
Из телефонной трубки пошли гудки отбоя. «Скотина!» — шепнул Чайковский. — «Жди! Хер ты меня дождешься». Он положил трубку на аппарат, достал из ящика стола блок «Мальборо». Распечатал, шурша целлофановой оберткой… Закурил. Он отлично знал, что идти на встречу с полковником все равно придется.
Звонок Семенова оказался полной неожиданностью для Николая Наумова. Нет, он, конечно, сразу вспомнил мелкого чиновника из ЦК КПСС, которого ему прикрепили в восемьдесят седьмом для организации тайных валютных операций. Вспомнил — и удивился: шесть лет прошло с их последней встречи. Но удивление свое скрыл.
— Ну как же, Роман Константинович, — сказал он. — Разумеется, узнал. Рад вас слышать через столько лет. Как вы? Что вы? Где вы?
Голос из прошлого насторожил Наумова. Он понимал, что звоночек чиновника связан с теми, давними, делами. Со счетом N 164'355 ZARIN. Что происходит? — пытался сообразить Николай Иванович. — Почему этот комитетский хмырь вылез именно сейчас? Пронюхал что-то? Да уж не иначе…
А Семенов ходить вокруг да около не стал.
— Николай Иваныч, — сказал он, — есть потребность встретиться и поговорить. Вы, наверно, догадываетесь, по какому вопросу?
— Э-э… догадываюсь.
— Завтра я прилетаю в Питер. Сможем мы встретиться завтра?
— Завтра… завтра… — Наумов лихорадочно пытался сообразить: стоит ли встречаться с этим странным человеком? Он тянул время, но уже понимал, что встреча неизбежна, что несколько коротких деловых контактов шесть лет назад должны иметь продолжение. Вот только какое?
— Если завтра вас не устраивает, — напористо сказал Семенов, — назначьте другой день. Но откладывать надолго крайне нежелательно.
— Ну что же, — решился Наумов, — давайте. Вас встретят.
— Спасибо, не нужно. По приезде я вам перезвоню.
Николай Иванович понял, что отказ от встречающих — мера предосторожности. Вспомнил, как вели себя помощники Семенова тогда, шесть лет назад… конспираторы хреновы!
— Хорошо, — сказал Наумов. — Жду вашего звонка.
Он положил трубку и глубоко задумался. Все последние события, закрутившиеся вокруг счета N 164'355 ZARIN, здорово его волновали. Сумма 60'000'000 способна взволновать кого угодно. Всего неделя прошла с того момента, как освободившийся из Крестов Антибиотик случайно вывел его на след гончаровских денег. Тогда казалось, что взять их будет просто… «Недооценил я этого щенка», — подумал Наумов про Обнорского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Полковник Семенов вышел на поверхность, закурил. По улице спешили москвичи и гости столицы. Не скрываясь, орудовали наперсточники. Двое верхних легко и весело выигрывали у простоватого нижнего. Азартно блестели глаза у какого-то приезжего, ради которого, собственно, и разыгрывался весь спектакль. Дорогой гость столицы возбужденно смотрел, как глупо простак с наперстками — пластмассовыми стаканчиками — проигрывает деньги. Он отмусоливал купюры из толстой пачки, и деньги исчезали в руках выигравших. Гость столицы уже явно забыл те обещания, которые он давал дома перед поездкой — не влезать ни в какие темные сделки. Он сунул руку в карман, глаза горели.
Семенов ругнулся и подошел к наперсточникам. Нижний метнул на него быстрый оценивающий взгляд. Роман Константинович взял гостя столицы за локоть и коротко сказал:
— Быстро иди отсюда, мудак.
— А? — мужик одних с Семеновым лет смотрел непонимающе. В правой руке он держал потертый кожаный бумажник. Роман Константинович нисколько не сомневался, что в бумажнике не более трети денег. Остальное провинциал зашил в подкладку поношенного пиджака и в трусы. Когда его толстая (или тощая) жена провожала в столицу, то наверняка говорила: ты, мол, Коля, с деньгами-то поосторожней… А он кивал, соглашался.
— А? — непонимающе посмотрел мужик на Семенова.
— Иди отсюда, пока тебя не ограбили, чучело.
— Э-э, мужик, — сказал один из верхних грубо. — Ты куда лезешь? Сам не играешь — другим не мешай. Здесь все по-честному.
Гость столицы растерянно переводил взгляд с Семенова на счастливого, выигравшего у него на глазах уже кучу денег. Кто-то из случайных зрителей, подогревающих игру, поддержал — верхнего.
— Все видят: честная игра. Деньги из рук в руки. Проходи, дядя, мимо. Не мешай людям.
Случайный зритель смотрел точечными героиновыми зрачками… Кто-то быстро прижался к Семенову сзади, и он ощутил несильный, но болезненный удар по почкам. Одновременно ему наступили на ногу. Не оборачиваясь, полковник ударил локтем назад. За спину. Раздался утробный, всхлипывающий звук. Обратным движением Семенов воткнул два пальца в солнечное сплетение тому, кто наступил ему на ногу. Молодой парень охнул и мгновенно осел, сложился.
— Извините, — сказал Семенов и пристально посмотрел на нижнего. Тот оказался самым толковым, все понял.
— Пардон, гражданин начальник, ошибочка вышла, — быстро пробормотал он, поднимая с земли орудия производства: стаканчики и резиновый мячик. Гость столицы стоял с растерянным видом, так и держал в руке бумажник.
Семенов повернулся, пошел прочь. Напоследок он неловко зацепил носком ботинка колено придурка, который ударил его по почкам. Раздался вой вперемежку с матерщиной.
— Извините, — еще раз вежливо сказал полковник. Он не спеша шел по улице, подставляя лицо осеннему солнцу, и думал про себя: Дурак. Донкихот сраный. Чего ты ввязался? Тебе это надо? Одновременно в Москве работают сотни станков. Одновременно обувают сотни лохов… Ну и что? Наперсточники просто повторяют то, что вполне легально делают МММы и «Властелины». То, что делает со своими гражданами государство. Разница только в масштабах изымаемых сумм…
Семенов свернул за угол, осмотрелся, сел в свою машину, закурил. Вернулся мыслями к миллионам Гончаровой-Даллет. Роман Константинович пытался навскидку прикинуть возможные расходы предстоящей операции и вероятность ее успешной реализации. Даже оптимистические прогнозы выглядели, мягко говоря, не очень… Да еще фактор Наумова. Именно под руководством Николая Ивановича полковник Семенов осуществлял в восемьдесят седьмом — восемьдесят восьмом переброску денег на Запад. Наумов был одним из четырех людей, кто знал про счет N 164'355 ZARIN. Позже их осталось двое.
Гончаров погиб под КамАЗом, еще один носитель информации (пожалуй — самый главный) выпал из окна в августе девяносто первого. Теперь Гончаров погиб во второй раз. В борьбе за пятьдесят миллионов баксов остались всего два претендента: скромный банковский служащий Николай Иванович Наумов и не менее скромный директор агентства «Консультант» Роман Константинович Семенов.
— Вот такие пироги, полковник, — сказал вслух Семенов и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель восьмерки негромко заурчал. То и дело поглядывая в зеркала, Роман Константинович поехал в контору. Когда он направлялся на встречу с сотрудником ФАПСИ, то проверялся гораздо более тщательно.
…Итак, претендентов на первое место в турнире памяти Гончарова осталось двое: Наумов и Семенов. А двое ли? Гургена ты, что же, со счета сбрасываешь? Вопрос был непростой… полковник задумался. Гурген, бесспорно, обладал огромными средствами, связями, влиянием. Точно определить его возможности Семенов не взялся бы. Да и никто не взялся бы… Нет, Гургена сбрасывать со счета нельзя. Значит, претендентов осталось трое. Ну и плюс Резо. Он тоже в курсе этих дел.
Полковник напряженно обдумывал варианты решения. Один из лежащих на поверхности был предельно прост: сократить количество соперников. И в Москве, и в Питере продолжались гангстерские войны. Взрывы и выстрелы никого не удивляли. Списать конкурентов под видом криминальных разборок? Реально… вполне реально. Тем более реально потому, что никто не сможет заподозрить в этом директора агентства «Консультант». Хотя… кто знает? О пересечении интересов Семенов — Наумов известно генерал-лейтенанту П.
…Да, пожалуй, торопиться с решением о физическом устранении Наумова не стоит. Цена ошибки в этом деликатном вопросе слишком высока. Иное дело — Гурген… Откровенный уголовник. Вор законный. Даже в этическом плане здесь легко найти себе оправдание. Семенов улыбнулся. Улыбка вышла невеселой.
Ну а что решим с Николаем Ивановичем? В одной партии когда-то состояли. Коммунисты-ленинцы. Марксисты. Интернационалисты.
А с Колей-Ваней мы заключим союз, — подвел итог Семенов. — Если врага трудно победить, стоит сделать его союзником.
Вечером полковник позвонил в Санкт-Петербург. Начался второй этап битвы за несколько уменьшившийся, но все еще достаточно высокий долларовый холм.
Старший оперуполномоченный двенадцатого отдела УР капитан Виктор Чайковский сидел над бумагами. Рутинная бумажная работа — бич оперативников. Бюрократический молох требовал постоянной обильной жратвы в виде справок, отчетов, рапортов, докладных и т.п. Любой опер, ежели вы посидите вместе за литром водки с хорошей закуской (можно и вообще без закуски), признается вам, что самое страшное в его работе — бумаги. Не риск, не психологический пресс от общения с разной сволотой — бумаги.
Виктор Федорович Чайковский отпахал в розыске уже пятнадцать лет. Опыт по отписке имел огромный, бумаги строчил легко и почти весело. Блестяще образованный мальчик из профессорской петербургской семьи сознательно писал длинными предложениями с многочисленными причастными и деепричастными оборотами. Добраться до смысла фразы зачастую было очень нелегко. Чайковский обильно уснащал текст многочисленными лексическими и грамматическими ошибками. Он развлекался, он представлял себе некий карикатурно-кошмарный образ чудовища с названием Гувд. Этот страшный Гувд, покрытый чешуей генеральских погон, разевал пасть и проглатывал тонны бумаги. Он был всеяден: жрал и бумагу, и человеческие судьбы. Ненасытный Гувд обладал уникальным желудочно-пищеварительным аппаратом: переваривал людей, а бумагу откладывал в архивную жировую прослойку. Человечки как таковые интересовали Гувда очень мало — его прямая кишка выталкивала из организма страшную зловонную массу из полузадохшихся, измочаленных, изжеванных тел. Изувеченных физически и морально, беззубых, туберкулезных, озлобленных… Гувд пожирал не только спецконтингент, но и самое себя. Страшная морда в сверкающей чешуе генеральских погон чавкала, отрыгивала смрадно и снова раскрывала пасть.
Капитан Чайковский был блестящим оперативником… практически невостребованным системой. Тот Виктор Чайковский, который пришел работать в милицию пятнадцать лет назад, мало походил на седого, желчного мужика, что строчил нелепый отчет пятнадцатого сентября девяносто четвертого года…
Опер поставил точку в конце абсолютно бессмысленного предложения из сорока четырех слов, хмыкнул и откинулся на спинку стула. Он извлек из старенькой «Москвы» лист бумаги и внимательно перечитал текст. Полный идиотизм, — подумал с удовлетворением.
Зазвонил телефон. Капитан снял трубку. Этот звонок окажет очень большое влияние на его жизнь, но сейчас старший оперуполномоченный ничего об этом не знает.
— Чайковский, — сказал он официальным голосом.
— Здравствуй, композитор, — ответил телефон весело, и Виктор узнал голос полковника Тихорецкого. Ничего хорошего этот звонок не предвещал: нечасто первый заместитель начальника ГУВД звонит рядовому оперу. Чайковский поморщился и нехотя ответил:
— Здравствуйте, товарищ полковник.
— Что ты так официально, Виктор Федыч? Будь проще…
— Слушаю вас, Павел Сергеич, со всем вниманием.
— Уже лучше, композитор… Ты чем вечером занят?
— Да я как бы…
— Вот и хорошо, — перебил Тихорецкий. — Значит, часикам к двадцати двум подгребай ко мне. Разговор есть с глазу на глаз.
Из телефонной трубки пошли гудки отбоя. «Скотина!» — шепнул Чайковский. — «Жди! Хер ты меня дождешься». Он положил трубку на аппарат, достал из ящика стола блок «Мальборо». Распечатал, шурша целлофановой оберткой… Закурил. Он отлично знал, что идти на встречу с полковником все равно придется.
Звонок Семенова оказался полной неожиданностью для Николая Наумова. Нет, он, конечно, сразу вспомнил мелкого чиновника из ЦК КПСС, которого ему прикрепили в восемьдесят седьмом для организации тайных валютных операций. Вспомнил — и удивился: шесть лет прошло с их последней встречи. Но удивление свое скрыл.
— Ну как же, Роман Константинович, — сказал он. — Разумеется, узнал. Рад вас слышать через столько лет. Как вы? Что вы? Где вы?
Голос из прошлого насторожил Наумова. Он понимал, что звоночек чиновника связан с теми, давними, делами. Со счетом N 164'355 ZARIN. Что происходит? — пытался сообразить Николай Иванович. — Почему этот комитетский хмырь вылез именно сейчас? Пронюхал что-то? Да уж не иначе…
А Семенов ходить вокруг да около не стал.
— Николай Иваныч, — сказал он, — есть потребность встретиться и поговорить. Вы, наверно, догадываетесь, по какому вопросу?
— Э-э… догадываюсь.
— Завтра я прилетаю в Питер. Сможем мы встретиться завтра?
— Завтра… завтра… — Наумов лихорадочно пытался сообразить: стоит ли встречаться с этим странным человеком? Он тянул время, но уже понимал, что встреча неизбежна, что несколько коротких деловых контактов шесть лет назад должны иметь продолжение. Вот только какое?
— Если завтра вас не устраивает, — напористо сказал Семенов, — назначьте другой день. Но откладывать надолго крайне нежелательно.
— Ну что же, — решился Наумов, — давайте. Вас встретят.
— Спасибо, не нужно. По приезде я вам перезвоню.
Николай Иванович понял, что отказ от встречающих — мера предосторожности. Вспомнил, как вели себя помощники Семенова тогда, шесть лет назад… конспираторы хреновы!
— Хорошо, — сказал Наумов. — Жду вашего звонка.
Он положил трубку и глубоко задумался. Все последние события, закрутившиеся вокруг счета N 164'355 ZARIN, здорово его волновали. Сумма 60'000'000 способна взволновать кого угодно. Всего неделя прошла с того момента, как освободившийся из Крестов Антибиотик случайно вывел его на след гончаровских денег. Тогда казалось, что взять их будет просто… «Недооценил я этого щенка», — подумал Наумов про Обнорского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59