.. Короче, мне надо уходить, черт бы вас побрал!..
Она до того оторопела, что даже не выскочила за мной на лестничную клетку. И не крикнула вслед, когда я, рискуя проломить хлипкие деревянные ступени, сбегал вниз.
Я прошел через кабинет в помещение номер два – комнаты в моем логове располагались аристократической анфиладой, – в комнатуху, которую некоторые клиенты могли принять за оружейную комнату. На самом деле это была моя спальня. Я переступил ее порог и замер. То самое, что, нелепо скукожившись, чернело (или белело) у моего наполовину раскрытого дивана, было вовсе не опрокинутым креслом и не кухонным шкафчиком, свалившимся вдруг – но в общем-то совершенно закономерно – с едва державшегося в стене гвоздя.
– Это вы, пан Малкош? – услышал я.
Есть, есть оно в жизни – упоение! Упоение собственными силами, в частности когда водку запиваешь исключительно пивом. Оно пошевелилось – это нечто у дивана, – и я услышал вздох и повторный вопрос и голос с каким-то легким акцентом, скорее всего балканским. Будь я настоящим детективом, я бы, конечно, сразу же вытащил кольт из-за пояса. Но я, точнее, тот, кого она назвала паном Малкошем, как последний дилетант, щелкнул выключателем.
Комната выглядела ужасно. Честно говоря, и раньше о ней нельзя было сказать ничего хорошего, но я как-то уже привык к фигурным пятнам протечек на потолке, к отклеившимся обоям, к шифоньеру, дверцу которого нельзя было закрыть без газеты. В глаза бросались новые детали: раскисшая пицца на столе, рядом с ней нарезанный кружочками лук на доске, настежь открытый шкаф, он же шифоньер, и положенная на ночной столик пачка старых журналов из этого шкафа.
– Вы должны вызвать полицию, – сказала она.
На этот раз она выглядела совсем не так уверенно, как прежде. Сидя на корточках рядом с двуспальной лежанкой и подпирая полуприподнятую половину ее коленом, не была похожа на женщину из высшего общества. Последние вряд ли наносят визиты в ночных рубашках. И у них уж наверняка не бывает фонарей под глазами.
– А на кой черт мне полиция? – не понял я. – Я уж как-нибудь сам справлюсь… Господи, до чего же гудят ноги… Или это голова?
– Вы ничего не понимаете. – Она навалилась грудью на драную обивку дивана. – Там… там бомба!
– Бомба? Ну да, – хмыкнул я. – Полураздетая секс-бомба в соблазнительной позе…
– Я не шучу, – процедила она сквозь зубы.
Сейчас, когда на ней не было черных очков, я мог полюбоваться не только уже отдающим желтизной синяком у нее под глазом, но и самими глазами. Цвета светлой бронзы, они были довольно-таки оригинально расставлены. По-восточному широко.
– А думаете, я шучу? – Хорошее настроение не покидало меня. – Проникновение на чужую жилплощадь – это пахнет статьей. И ночная рубашка вам не поможет. Как вы сюда попали?
Нельзя было не отдать должное ее настойчивости. Хотела войти ко мне и поговорить – и добилась этого!
– Там, под диваном, что-то есть. Если это не пан спрятал…
– Я в такие игры не играю, – отрезал я, подходя к шкафу. – Позвольте полюбопытствовать, а что вы тут искали?
– Что… что вы там делаете? – Повернуть голову ей было крайне трудно.
– Проверяю, не рассохлись ли дверцы.
Я снял с вешалки широкий офицерский ремень и хлестнул им по шкафу. Акустический эффект превзошел все мои ожидания.
– Пшепрашам, пани, – извинился я.
– И ничего тут нет смешного.
– В этом вашем борцовском поединке с моим диваном – тоже. Но я ведь молчу.
Она показала глазами под диван:
– Если это сделал пан, то пусть пан скажет. У меня уже сил нет. Семь часов… Знаете, как у меня все болит?
– Послушайте, я малость выпил. – Я подошел к ней поближе и попытался улыбнуться. – И я устал. Я уже двадцать семь часов на ногах. Мне бы сейчас прилечь. Ну будьте хорошей девочкой: одевайтесь и идите отсюда…
– Вы не понимаете…
– Понимаю! Я все понимаю: твой шеф сначала показал мне палку, а теперь тебя – сочную, сладенькую морковку. Как тому ослу… Старый как мир номер!
– Мой шеф?!
– Ну твой патрон, если хочешь. Ты ему скажи, что все у нас было как надо. А то еще не заплатит тебе… за работу. Это ведь не проверить…
Я присел, опершись спиной о подъемную часть дивана. Лицо подпиравшей ее женщины было рядом, совсем рядом. Брезгливую гримасу, искривившую ее губы, я разглядел хорошо. В ответ я по-волчьи ощерил зубы.
– Больно! – простонала черноволосая. – Не напирайте на диван, умоляю!..
– Знаешь, у меня вместо мозгов свиной студень. Я чего-то не схватываю…
– Вызови полицию, пьяный придурок! – В ее голосе послышались плачущие нотки. Диван у меня был и вправду тяжелый. – Позвони, или мы сейчас взорвемся вместе…
– Секс-бомба бабахнет? Ну хорошо, хорошо, раз ты такая добросовестная, можешь остаться на ночь. Но только уговор: передай Харварду, что я все равно не согласен. Передашь?
– Не-ет! – выдавила она. – Я не понимаю, о чем вы говорите.
– А я не могу лежать в постели с женщиной, до такой степени неискренней со мной…
Я попробовал облегчить ее тяготы. Хотя бы частично. Подъемная часть старой развалины, на которой я спал, весила около тонны. Вместе с грудями, каковые на ней возлежали. Фиксатор давным-давно не работал. Диван у меня постоянно находился в рабочем положении.
– Прошу вас, постарайтесь сосредоточиться, – прошептала она. – Извините за то, что вошла к вам без спросу. Я сделаю все, что вы захотите, честное слово!.. Только умоляю, слезьте, пожалуйста, с моей ноги и позвоните в полицию. Или скажите, что это розыгрыш. Я не знаю, что у вас там с этим вашим Хер…
– Харвардом, – подсказал я.
– Я не знаю, как там у вас принято. Если вы так шутите, конечно, ваше дело. Я не обижусь… Только, ради бога, помогите мне. Больно, так больно…
У нее были влажные глаза. И тонюсенькие, как паутинки, морщины в уголках. Она была слишком взрослой девочкой, чтобы с таким упорством играть во что-то, не сулящее ей успеха. Я обдумал диагноз и быстро сунул руку под лежавшую на матрасе подушку.
– В чем дело? – Она не сразу сообразила, но поскольку, в отличие от меня, была совершенно трезвой, растерянность не продлилась долго. – О господи!.. Вы что, думаете, я пришла вас…
– А почему бы и нет? Почему бы не положить туда чего-нибудь остренькое. Ножичек, к примеру…
Она горько усмехнулась:
– А моя ночная рубашка? Вы как это себе представляете: я слышу, кто-то идет, прячу под подушку нож, приподнимаю эту холеру, сажусь на корточки… Сижу и думаю: «Сейчас он войдет, удивится, подойдет ко мне… А я его в спину, когда отвернется!..» Так?
– Логично, – одобрил я.
– Нет, это не логика, это идиотизм. Куда проще встать в прихожей у дверей, чтобы сразу и в сердце!..
– Могли бы и не успеть. У меня хорошая реакция.
– А переодеться в ночнушку успела?
Я хмыкнул:
– Кто вас знает, может, вы профессиональная модельерша. Или стриптизерша. – Я возражал уже больше по инерции. – Они переодеваются быстро, быстрее, чем солдаты в армии.
– Слушайте, суньте лучше голову под кран. Я ведь правда не шучу.
– Хотите, чтобы я захлебнулся? – Уже нужно, нужно было останавливаться, но пикировка была мне в кайф.
– Вы опять?! – ойкнула моя посетительница. – Лучше уж давайте о моей ночной рубашке.
– Классная рубашка, – похвалил я. – Немножко длинноватая, чуточку старомодная, но, наверное, так и задумано. Клиент ожидает черт знает чего: кожаных плетей, ремешков, сексуальных безобразий, а тут вдруг совершеннейшая скромность…
– Вы угадали, – процедила сквозь зубы жгучая брюнетка с синяком под глазом. – Все так и есть. Только раздеваться, как у вас в армии, я не умею. Для того чтобы все с себя снять, требуется время. Слышите, кретин? Даже если б вы ползли по лестнице на карачках…
– Ну, здесь вы что-то путаете! На карачках это не я, это, скорее, вы…
Моя ухмылка стала вроде спускового крючка. Необъяснимым образом она высвободила свое многострадальное колено, в результате чего крыло дивана всей чудовищной тяжестью легло на ее левую грудь. Далее она, согнув ногу до предела, вдруг распрямила ее с неуловимой для глаз быстротой. Диван даже не дрогнул, а вот я, ударенный пяткой в лоб, отлетел через всю комнату, под окно.
Очнулся я на полу.
– Ну, теперь-то вы, надеюсь, видите это? Там, сзади… в глубине?
И я сначала увидел, а потом, когда по-пластунски подполз поближе, присмотрелся к увиденному повнимательней.
– Эти журналы лежали в шкафу, – сказал я, имея в виду рассыпанную по полу прессу. – А еще минуту назад – на столике…
Увы, опрокинутый столик оказался на траектории моего полета.
– И вы больше ничего не видите?!
Пакетик с контрацептивом был на виду, среди изданий, которые приличным гостям лучше не показывать. Всю эту мерзость, между прочим, я прятал на самом дне ящика с бельем.
– Это не мое, – сказал я, стараясь не смотреть ей в глаза. Я смотрел на пакетик, она тоже.
– Знаю. Это я купила, – созналась Черновласка.
Какое-то время комнату наполняла тишина ватной консистенции. Я не притрагивался к пакетику, и чем дольше он лежал между нами, тем неприличнее выглядел.
– Мы же не дети, – пояснила она. – Давайте отложим эти глупости на потом. Была бы признательна пану, если б он в конце концов посмотрел под диван. Там что-то есть…
– Вы положили презерватив на столик, и он упал. – Ничего более глупого сказать было нельзя. – Вы что, специально…
– О господи!.. Это у нас такой народный обычай: когда приходят в гости, переодеваются в ночное белье и кладут пачку… этих на столик у постели… Да посмотрите же наконец, что там!
Делать было нечего. Я лег на живот рядом с ногой в снежно-белом носочке. Удивительное дело, он был девственно чистым даже на подошве. О нет, не в них она пришла ко мне. Скорее всего носки были особым, секретным компонентом плана, с помощью которого меня собирались оболванить.
– Нет там ничего, – сообщил я, обозрев скомканные простыни, подушку и свою пижаму, почему-то оказавшуюся на полу.
– Неужели не видите?! Там, где защелка! Я начала поднимать диван, а оно как стукнет, нехорошо так… Ну, знаете, как это… Я туда заглянула, а оно там…
– Вы мне загораживаете, – буркнул я. – Ногой загораживаете…
Я придвинулся к ней совсем уж близко: мое ухо коснулось ее ноги. Я заглянул и затаил дыхание и медленно, одними глазами, проследил, куда тянется леска. На тот гвоздик я поначалу не обратил внимания, ища чего-то более существенного. Не зря же она просидела, скрючившись, семь часов подряд.
Эта штука оказалась совсем не там, где я ожидал ее увидеть. А гвоздик и вовсе!.. Он торчал как раз посреди доски, за которой находились пружины. Теоретически он мог находиться там со времен Гомулки и Циранкевича, когда и был произведен мой антик. Но во-первых, даже тогдашняя, напрочь оторванная от реалий жизни экономика не практиковала забивание гвоздей шляпкой вперед. Во-вторых, кто-то потратил время, чтобы затупить острие гвоздика. Ну и в-третьих, я бы уже давно разодрал подушку, зацепившись об это паскудство.
– Что вы там делаете? – прошептала потерявшая терпение черноволосая колдунья. Да-да, я так и назвал ее про себя – «колдунья», ибо, как полагалось сказочному персонажу, она одарила меня двумя совершенно бесценными дарами. Первым ее даром была, сами понимаете, любовь. Ну не очень чтобы сказочная, но уж точно – практически с первого взгляда. Ценность другого дара не имел права подвергать сомнению никто из живущих на свете. Жизнь – штука стоящая, а уж тем более для того, кому ее подарили. Точка. Абзац.
Был еще один подарочек, который я мог бы приписать колдунье, но уверенности в том, хочу ли быть трезвым, у меня не было.
– Вы что, заснули?
Слишком долго я лежал без движения.
– Зачем вы пришли?
– Я… я хотела нанять вас, – осторожно ответила Черновласка. – В качестве детектива. То есть… ну, не совсем детектива…
– Ясно, – сказал я.
Поднявшись на ноги, я на глаз прикинул расстояние между полом и приподнятым крылом дивана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Она до того оторопела, что даже не выскочила за мной на лестничную клетку. И не крикнула вслед, когда я, рискуя проломить хлипкие деревянные ступени, сбегал вниз.
Я прошел через кабинет в помещение номер два – комнаты в моем логове располагались аристократической анфиладой, – в комнатуху, которую некоторые клиенты могли принять за оружейную комнату. На самом деле это была моя спальня. Я переступил ее порог и замер. То самое, что, нелепо скукожившись, чернело (или белело) у моего наполовину раскрытого дивана, было вовсе не опрокинутым креслом и не кухонным шкафчиком, свалившимся вдруг – но в общем-то совершенно закономерно – с едва державшегося в стене гвоздя.
– Это вы, пан Малкош? – услышал я.
Есть, есть оно в жизни – упоение! Упоение собственными силами, в частности когда водку запиваешь исключительно пивом. Оно пошевелилось – это нечто у дивана, – и я услышал вздох и повторный вопрос и голос с каким-то легким акцентом, скорее всего балканским. Будь я настоящим детективом, я бы, конечно, сразу же вытащил кольт из-за пояса. Но я, точнее, тот, кого она назвала паном Малкошем, как последний дилетант, щелкнул выключателем.
Комната выглядела ужасно. Честно говоря, и раньше о ней нельзя было сказать ничего хорошего, но я как-то уже привык к фигурным пятнам протечек на потолке, к отклеившимся обоям, к шифоньеру, дверцу которого нельзя было закрыть без газеты. В глаза бросались новые детали: раскисшая пицца на столе, рядом с ней нарезанный кружочками лук на доске, настежь открытый шкаф, он же шифоньер, и положенная на ночной столик пачка старых журналов из этого шкафа.
– Вы должны вызвать полицию, – сказала она.
На этот раз она выглядела совсем не так уверенно, как прежде. Сидя на корточках рядом с двуспальной лежанкой и подпирая полуприподнятую половину ее коленом, не была похожа на женщину из высшего общества. Последние вряд ли наносят визиты в ночных рубашках. И у них уж наверняка не бывает фонарей под глазами.
– А на кой черт мне полиция? – не понял я. – Я уж как-нибудь сам справлюсь… Господи, до чего же гудят ноги… Или это голова?
– Вы ничего не понимаете. – Она навалилась грудью на драную обивку дивана. – Там… там бомба!
– Бомба? Ну да, – хмыкнул я. – Полураздетая секс-бомба в соблазнительной позе…
– Я не шучу, – процедила она сквозь зубы.
Сейчас, когда на ней не было черных очков, я мог полюбоваться не только уже отдающим желтизной синяком у нее под глазом, но и самими глазами. Цвета светлой бронзы, они были довольно-таки оригинально расставлены. По-восточному широко.
– А думаете, я шучу? – Хорошее настроение не покидало меня. – Проникновение на чужую жилплощадь – это пахнет статьей. И ночная рубашка вам не поможет. Как вы сюда попали?
Нельзя было не отдать должное ее настойчивости. Хотела войти ко мне и поговорить – и добилась этого!
– Там, под диваном, что-то есть. Если это не пан спрятал…
– Я в такие игры не играю, – отрезал я, подходя к шкафу. – Позвольте полюбопытствовать, а что вы тут искали?
– Что… что вы там делаете? – Повернуть голову ей было крайне трудно.
– Проверяю, не рассохлись ли дверцы.
Я снял с вешалки широкий офицерский ремень и хлестнул им по шкафу. Акустический эффект превзошел все мои ожидания.
– Пшепрашам, пани, – извинился я.
– И ничего тут нет смешного.
– В этом вашем борцовском поединке с моим диваном – тоже. Но я ведь молчу.
Она показала глазами под диван:
– Если это сделал пан, то пусть пан скажет. У меня уже сил нет. Семь часов… Знаете, как у меня все болит?
– Послушайте, я малость выпил. – Я подошел к ней поближе и попытался улыбнуться. – И я устал. Я уже двадцать семь часов на ногах. Мне бы сейчас прилечь. Ну будьте хорошей девочкой: одевайтесь и идите отсюда…
– Вы не понимаете…
– Понимаю! Я все понимаю: твой шеф сначала показал мне палку, а теперь тебя – сочную, сладенькую морковку. Как тому ослу… Старый как мир номер!
– Мой шеф?!
– Ну твой патрон, если хочешь. Ты ему скажи, что все у нас было как надо. А то еще не заплатит тебе… за работу. Это ведь не проверить…
Я присел, опершись спиной о подъемную часть дивана. Лицо подпиравшей ее женщины было рядом, совсем рядом. Брезгливую гримасу, искривившую ее губы, я разглядел хорошо. В ответ я по-волчьи ощерил зубы.
– Больно! – простонала черноволосая. – Не напирайте на диван, умоляю!..
– Знаешь, у меня вместо мозгов свиной студень. Я чего-то не схватываю…
– Вызови полицию, пьяный придурок! – В ее голосе послышались плачущие нотки. Диван у меня был и вправду тяжелый. – Позвони, или мы сейчас взорвемся вместе…
– Секс-бомба бабахнет? Ну хорошо, хорошо, раз ты такая добросовестная, можешь остаться на ночь. Но только уговор: передай Харварду, что я все равно не согласен. Передашь?
– Не-ет! – выдавила она. – Я не понимаю, о чем вы говорите.
– А я не могу лежать в постели с женщиной, до такой степени неискренней со мной…
Я попробовал облегчить ее тяготы. Хотя бы частично. Подъемная часть старой развалины, на которой я спал, весила около тонны. Вместе с грудями, каковые на ней возлежали. Фиксатор давным-давно не работал. Диван у меня постоянно находился в рабочем положении.
– Прошу вас, постарайтесь сосредоточиться, – прошептала она. – Извините за то, что вошла к вам без спросу. Я сделаю все, что вы захотите, честное слово!.. Только умоляю, слезьте, пожалуйста, с моей ноги и позвоните в полицию. Или скажите, что это розыгрыш. Я не знаю, что у вас там с этим вашим Хер…
– Харвардом, – подсказал я.
– Я не знаю, как там у вас принято. Если вы так шутите, конечно, ваше дело. Я не обижусь… Только, ради бога, помогите мне. Больно, так больно…
У нее были влажные глаза. И тонюсенькие, как паутинки, морщины в уголках. Она была слишком взрослой девочкой, чтобы с таким упорством играть во что-то, не сулящее ей успеха. Я обдумал диагноз и быстро сунул руку под лежавшую на матрасе подушку.
– В чем дело? – Она не сразу сообразила, но поскольку, в отличие от меня, была совершенно трезвой, растерянность не продлилась долго. – О господи!.. Вы что, думаете, я пришла вас…
– А почему бы и нет? Почему бы не положить туда чего-нибудь остренькое. Ножичек, к примеру…
Она горько усмехнулась:
– А моя ночная рубашка? Вы как это себе представляете: я слышу, кто-то идет, прячу под подушку нож, приподнимаю эту холеру, сажусь на корточки… Сижу и думаю: «Сейчас он войдет, удивится, подойдет ко мне… А я его в спину, когда отвернется!..» Так?
– Логично, – одобрил я.
– Нет, это не логика, это идиотизм. Куда проще встать в прихожей у дверей, чтобы сразу и в сердце!..
– Могли бы и не успеть. У меня хорошая реакция.
– А переодеться в ночнушку успела?
Я хмыкнул:
– Кто вас знает, может, вы профессиональная модельерша. Или стриптизерша. – Я возражал уже больше по инерции. – Они переодеваются быстро, быстрее, чем солдаты в армии.
– Слушайте, суньте лучше голову под кран. Я ведь правда не шучу.
– Хотите, чтобы я захлебнулся? – Уже нужно, нужно было останавливаться, но пикировка была мне в кайф.
– Вы опять?! – ойкнула моя посетительница. – Лучше уж давайте о моей ночной рубашке.
– Классная рубашка, – похвалил я. – Немножко длинноватая, чуточку старомодная, но, наверное, так и задумано. Клиент ожидает черт знает чего: кожаных плетей, ремешков, сексуальных безобразий, а тут вдруг совершеннейшая скромность…
– Вы угадали, – процедила сквозь зубы жгучая брюнетка с синяком под глазом. – Все так и есть. Только раздеваться, как у вас в армии, я не умею. Для того чтобы все с себя снять, требуется время. Слышите, кретин? Даже если б вы ползли по лестнице на карачках…
– Ну, здесь вы что-то путаете! На карачках это не я, это, скорее, вы…
Моя ухмылка стала вроде спускового крючка. Необъяснимым образом она высвободила свое многострадальное колено, в результате чего крыло дивана всей чудовищной тяжестью легло на ее левую грудь. Далее она, согнув ногу до предела, вдруг распрямила ее с неуловимой для глаз быстротой. Диван даже не дрогнул, а вот я, ударенный пяткой в лоб, отлетел через всю комнату, под окно.
Очнулся я на полу.
– Ну, теперь-то вы, надеюсь, видите это? Там, сзади… в глубине?
И я сначала увидел, а потом, когда по-пластунски подполз поближе, присмотрелся к увиденному повнимательней.
– Эти журналы лежали в шкафу, – сказал я, имея в виду рассыпанную по полу прессу. – А еще минуту назад – на столике…
Увы, опрокинутый столик оказался на траектории моего полета.
– И вы больше ничего не видите?!
Пакетик с контрацептивом был на виду, среди изданий, которые приличным гостям лучше не показывать. Всю эту мерзость, между прочим, я прятал на самом дне ящика с бельем.
– Это не мое, – сказал я, стараясь не смотреть ей в глаза. Я смотрел на пакетик, она тоже.
– Знаю. Это я купила, – созналась Черновласка.
Какое-то время комнату наполняла тишина ватной консистенции. Я не притрагивался к пакетику, и чем дольше он лежал между нами, тем неприличнее выглядел.
– Мы же не дети, – пояснила она. – Давайте отложим эти глупости на потом. Была бы признательна пану, если б он в конце концов посмотрел под диван. Там что-то есть…
– Вы положили презерватив на столик, и он упал. – Ничего более глупого сказать было нельзя. – Вы что, специально…
– О господи!.. Это у нас такой народный обычай: когда приходят в гости, переодеваются в ночное белье и кладут пачку… этих на столик у постели… Да посмотрите же наконец, что там!
Делать было нечего. Я лег на живот рядом с ногой в снежно-белом носочке. Удивительное дело, он был девственно чистым даже на подошве. О нет, не в них она пришла ко мне. Скорее всего носки были особым, секретным компонентом плана, с помощью которого меня собирались оболванить.
– Нет там ничего, – сообщил я, обозрев скомканные простыни, подушку и свою пижаму, почему-то оказавшуюся на полу.
– Неужели не видите?! Там, где защелка! Я начала поднимать диван, а оно как стукнет, нехорошо так… Ну, знаете, как это… Я туда заглянула, а оно там…
– Вы мне загораживаете, – буркнул я. – Ногой загораживаете…
Я придвинулся к ней совсем уж близко: мое ухо коснулось ее ноги. Я заглянул и затаил дыхание и медленно, одними глазами, проследил, куда тянется леска. На тот гвоздик я поначалу не обратил внимания, ища чего-то более существенного. Не зря же она просидела, скрючившись, семь часов подряд.
Эта штука оказалась совсем не там, где я ожидал ее увидеть. А гвоздик и вовсе!.. Он торчал как раз посреди доски, за которой находились пружины. Теоретически он мог находиться там со времен Гомулки и Циранкевича, когда и был произведен мой антик. Но во-первых, даже тогдашняя, напрочь оторванная от реалий жизни экономика не практиковала забивание гвоздей шляпкой вперед. Во-вторых, кто-то потратил время, чтобы затупить острие гвоздика. Ну и в-третьих, я бы уже давно разодрал подушку, зацепившись об это паскудство.
– Что вы там делаете? – прошептала потерявшая терпение черноволосая колдунья. Да-да, я так и назвал ее про себя – «колдунья», ибо, как полагалось сказочному персонажу, она одарила меня двумя совершенно бесценными дарами. Первым ее даром была, сами понимаете, любовь. Ну не очень чтобы сказочная, но уж точно – практически с первого взгляда. Ценность другого дара не имел права подвергать сомнению никто из живущих на свете. Жизнь – штука стоящая, а уж тем более для того, кому ее подарили. Точка. Абзац.
Был еще один подарочек, который я мог бы приписать колдунье, но уверенности в том, хочу ли быть трезвым, у меня не было.
– Вы что, заснули?
Слишком долго я лежал без движения.
– Зачем вы пришли?
– Я… я хотела нанять вас, – осторожно ответила Черновласка. – В качестве детектива. То есть… ну, не совсем детектива…
– Ясно, – сказал я.
Поднявшись на ноги, я на глаз прикинул расстояние между полом и приподнятым крылом дивана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53