Срочно! Я перезвоню через пять минут. Спасибо.
По моим расчетам, второй звонок можно было сделать не раньше, чем минут через десять. Мою телефонограмму принял какой-то откровенно зевавший в трубку засранец. К тому же двоюродная сестра была нормальной женщиной. «Это еще плюс пять – семь минут!» – подумал я с тоской. В течение пятнадцати минут Йованка трижды прикладывалась к кружке. Когда она собралась сделать это в четвертый раз, я заскочил в телефонную будку, чуть не сбив с ног попавшуюся мне под ноги бабулю.
– Подхорунжий Дупереля слу…
– Это я!.. Ну кто-кто – молочный брат пани Ковалек… То есть двоюродный, холера!.. Вы нашли ее?
– Одну минуточку!
Нет, от радости я не подпрыгнул. К телефону мог подойти и майор Ольшевский, разгадавший незатейливую комбинацию. Или, что еще хуже, предупрежденный вышеупомянутой пани.
Но, к великому моему удивлению, ответила журналисточка:
– Алло, это ты, журавлик?
– Я, моя лягушечка! Буду краток: нужно поговорить с глазу на глаз, мы можем сейчас встретиться?
– Где?
– А куда ты в состоянии добраться без помощи армии?
– У меня есть машина. Красная «астра».
– Бинго! Как раз в цвет! Найди на карте деревню Црвена Драга. Вот там и встретимся.
Я вернулся к машине. Йованка уже сидела в ней. Бутылка, лежавшая у нее на коленях, пустой еще не была.
– Хватит пить, – сказал я. – Это водка, а не минералка.
– Ой, правда? А я и не заметила!.. А наши не проезжали?
– Какие еще наши?
– Ну в светло-зеленом джипе? – Язык у Йованки еще не заплетался.
– Прекрати комедию! И это… И не надо делать опрометчивых выводов!
– Опрометчивых? Из чего?
– Из того, что рассказал старик Булатович.
– Каких, например?
– Сама знаешь, – увернулся я от ответа. – И вообще, он был прав: тебе не нужно было слушать все это. Ну мало ли откуда могли взяться синяки?
– А может, это и не синяки вовсе? – Йованка смотрела на меня с откровенной издевкой. – Может, это… ну, скажем, засосы? Может, я была любительницей экстремального секса в угольном погребе? Оттуда и синяки, и всякие там царапины… Жаль, черт побери, что я все-все на свете взяла и позабыла. А то бы я такое показала в постели своему дорогому Ромеку! Слушай, он бы и думать забыл про свои сраные теплицы с редиской и луком! И с деньгами бы у меня проблем не было…
Мне стало тревожно. Женщины таких габаритов, как правило, пьют водку стаканами. Спиртное в бутылке уменьшалось на глазах.
– Йованка, послушай, – взывал я к ее разуму. – Я понимаю, что все это страшно, но ты же выжила… И потом, Оля!.. Оставь в покое водку, ну хотя бы до вечера! Я ведь за рулем!.. Не пей, говорят тебе!..
– А я пью? – Она опять приложилась к кружке. – Ты прав, женишок. Мало ли что было там, на войне. Все прошло и забыто, а в моем случае – забыто напрочь. Спасибо Тебе, Боженька! Да и что такого случилось, если разобраться. Ну изнасиловали, ну поизмывались!.. Но ведь такое выпало пережить тысячам боснийских женщин… И потом, кто знает, может, мне понравилось? Может, я по натуре своей – курва…
– Йованка!..
– Что «Йованка»? Все мы курвы, детектив Малкош! А вы – кобели!.. Слушай, попалась бы тебе такая, как я, в лесу на Печинаце, ты что, не воспользовался бы? А если б я потом родила от тебя, интересовала бы судьба твоего выблядка?… А почему его должна интересовать?
– О ком ты?
– О том, кого мы зачем-то ищем!..
Она уронила голову на грудь и замолчала. Господи, какое счастье, когда пьяная женщина замолкает наконец!.. До самой Црвеной Драги Йованка больше не произнесла ни слова. Опустив стекло, она позволила ветру выдувать из себя излишние градусы. А может быть, мысли, которые ей и трезвой не давали покоя. И лишь когда я свернул к знакомому зданию с решетками на окнах, Йованка вяло удивилась:
– А это еще зачем?
– Хочу спросить о тех ночных идиотах.
– Не верю я Недичу…
– У него добрый пес. Не бывает, чтобы добрые псы были у злых людей.
Усташ оказался не только доброй, но и чуткой полицейской собакой: я еще не вылез из машины, когда он уже шел по дорожке, подметая ее большущим хвостом. Кобель улыбался широкой улыбкой, чего нельзя было сказать о двух подчиненных сержанта, стоявших на крыльце. На меня они смотрели довольно-таки хмуро. Когда я спросил полицейских по-сербски, на месте ли начальник, они переглянулись и сделали вид, что не поняли меня. Усташ оказался намного сообразительней: призывно гавкнув, он затрусил на задний двор.
– Недич там? – спросил я боснийских ментов, и они одновременно кивнули, а когда я пошел следом за псом, спустились с крыльца и перекрыли мне путь к отступлению. Широко расставив ноги, они встали посреди двора с совершенно непроницаемыми лицами.
– Здесь? – спросил я Усташа у дощатого сарая, практически скрытого от посторонних глаз кустами бузины.
Пес мотнул хвостом и вошел в приоткрытую дверь. Я последовал за своим провожатым.
Мило стоял у столба, на котором висела конская упряжь: удила, уздечки, хомут… Лошадьми в сарае уже и не пахло. Пахло кое-чем другим, куда менее приятным. Горелым человеческим мясом, как мне показалось.
– У меня для вас две новости, – сказал сержант Недич, глядя на меня сквозь прорезь прицела несколько устаревшего, но очень внушительного с виду нагана образца 1895 года. – Одна плохая, другая почти хорошая. С какой начинать?
– Если легкая и быстрая смерть, по-вашему, хорошая новость, начинайте с плохой, сержант.
– С плохой? Проше пана! – Недич с ловкостью фокусника высыпал патроны из револьвера на пол и кинул его мне.
Наган я поймал с поразившим меня самого проворством. Мне почему-то показалось, что сержант дорожит своим раритетом и крайне огорчится, увидев его лежащим в конском навозе.
Сержант Недич улыбнулся и вынул из кобуры своего «стечкина».
– Ах вот оно что! – запоздало сообразил я. – Из револьвера кого-то грохнули, и теперь на нем мои отпечатки…
– А потому у меня есть все основания застрелить вас? – Недич покачал головой. – Вы ошибаетесь, пан Малкош. Если б я хотел убить вас, я бы уже давно сделал это.
Я положил наган на стоявшую у стойла бочку из-под керосина и только в этот момент увидел, что мы с Недичем в сарае не одни. В стойле лежал обнаженный по пояс бородач. Руки его были связаны за спиной вожжами, шиколотки ног обмотаны электропроводом.
– Если у вас возникнет желание рассказать об увиденном полиции миротворцев, предупреждаю: я обвиню вас в убийстве, Малкош. Отпечатки на орудии преступления есть, жертва тоже…
– Йезус! Это не тот, у кого была сломана ключица?
– Тот самый. Так что я не думаю, что ваши отпечатки мне понадобятся.
– Вы не отвезли их в Добой?
– Чтобы они там потребовали адвоката? Адвокат посоветовал бы этим олухам держать язык за зубами… Зачем мне сложности, пан Малкош? Мне всего-то и нужно знать, кто они такие и зачем напали на вас. Такое у меня, знаете ли, нездоровое любопытство.
Бородач дернулся, застонал.
– Действительно нездоровое, – пробормотал я. – От такого любопытства, похоже, умирают, сержант…
– Вы еще не услышали хорошую новость, капитан. Напавшие на вас – мусульмане. Они пришли оттуда – из-за реки…
– И что из этого следует?
– Знаете, есть такая пословица: «Враг моего врага – мой друг». У этих типов, должно быть, есть повод не любить вас. А следовательно, мы с вами союзники, пан Малкош. О вашей спутнице речь пока не идет.
– Вот как? Но почему?
– Пани Бигосяк для меня – большой знак вопроса. – Полицейский пнул ногой лежавшего в луже крови пленника. – Красавец говорит, не знает, зачем она понадобилась шефу. Но кое-что он все же сказал. Они не должны были убивать пани Бигосяк, а относительно вас у них были другие инструкции. Чувствуете разницу?
– Они хотели убить меня? – (Ресницы у бородача дрогнули.) – И он вот так просто взял и сказал вам об этом?
– Вы думаете, я пытал его? Ну какая же это пытка! Я всего лишь втолковал ему, что терпеть не могу киллеров.
– С помощью электротока?
Сержант Недич удивленно воззрился на меня:
– Видите ли, Малкош, я полицейскую академию не заканчивал, а потому у меня в голове мозги, а не говно. Я считаю, убийц нужно расстреливать. И расстрелял одного. Из нагана, заметьте…
– Но они же не убили меня?
– Но собирались убить! В Библии сказано, что одна только мысль о грехе – величайший грех… А вы думаете по-другому?
Его серые глаза похолодели.
– Честно говоря… – Честно говоря, я не знал, как я думаю.
Выручил умница Усташ, сунувший свою огромную башку мне под руку. Его карие глазищи лучились греховным помыслом: он хотел, чтобы я немедленно почесал его за ухом.
– На большой войне, – тихо сказал Недич, – ваши соотечественники тоже не церемонились с бандитами, они не вели их за ухо в гестапо. Бандитов и убийц расстреливали в Варшаве на месте… Вы считаете преступниками тех, кто вершил такой самосуд?
– Я не считаю, но есть и такие, которые думают по-иному.
– Знаю, – усмехнулся сержант Недич. – И у нас есть такие, которые махали платочками вслед американским «томогавкам». К счастью, дядя Сэм не Господь Бог. Вряд ли ему ведомо, что в старой конюшне негодяй Недич попирает священную демократию и права человека… Кстати, вы напрасно думаете, что я пытал этого бандита с помощью электротока. Электричества здесь нет. Да и зачем оно, когда есть зажигалка?… Нет и хозяйки конюшни, тетушки Обрадович. Ее убили мусульмане. Ее и еще пятнадцать жителей Црвеной Драги. Вот здесь, на этом дворе… – Недич щелкнул курком «стечкина». – А вот теперь решайте, пан Малкош. Одно из двух: либо я отпускаю красавца, и он возвращается в Црвену Драгу мстить за товарища, либо я привожу приговор в исполнение.
Пес настойчиво толкнул мою безвольно отвисшую руку. «В хорошенькую историю ты влип, капитан!» – тоскливо подумал я.
– И если я скажу, как в Библии: «Не убий», вы не…
Сержант не дал мне договорить:
– Послушайте, я расскажу вам кое-что о нынешней Боснии. По ту сторону границы его отпустят еще до того, как вы закончите давать показания. Здесь, у нас, он посидит за решеткой подольше. Но поскольку судьями будут сербы, в один прекрасный момент появятся наши западные друзья, которые вежливо попросят незамедлительно перенести судебное разбирательство на территорию Хорватско-Мусульманской Федерации. Мы ведь, сербы, не сможем быть беспристрастными в этом деле…
– И что вам нужно от меня, сержант, помочь убить его?
– Вы должны забыть эту конюшню.
– А если не получится?
Сержант Недич развел руками:
– Я убил его дружка. Значит, либо я сейчас убью его, либо он убьет меня, моих ребят-полицейских и вырежет всех моих родственников… Выбора у меня, в сущности, нет. Не скажу, что я большой любитель стрелять кому-то в затылок, но зато я не посажу этого головореза на электрический стул, как это сделали бы ваши американские союзники. Убей убийцу – вот самое древнее и самое действенное правило самообороны. Если я не убью его, Малкош, никто мою мать кормить не будет. Никто не будет кормить мою бабку, племянника и пса… Я знаю, кто послал этих двоих. Знаю, это дело само собой не рассосется. Либо мы их, либо они нас. Вы отсюда уедете, и вас, может быть, оставят в покое. А мне уезжать из Боснии некуда… Вы думаете, мы убиваем друг друга потому, что нам нравится? Если б хотя тысячную часть того, что свалилось на нас с неба в виде американских бомб, выдали бы нам деньгами, если бы нам дали работу или открыли границы, уверяю вас – охотников пострелять резко поубавилось бы…
Сержант Недич замолчал, выжидающе глядя на меня. По толевой крыше сарая застучали редкие дождевые капли.
– Кто он? – спросил я. – Кто приказал убить меня?
Недич горько усмехнулся:
– Мне пришлось застрелить раненого, чтобы узнать хоть что-нибудь… Бородатый – личность известная. Во время войны он расстреливал гражданских сербов. Стариков поубивал, а молодых девушек увел в лес. Тел их так и не нашли…
– Вы не ответили на мой вопрос, сержант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
По моим расчетам, второй звонок можно было сделать не раньше, чем минут через десять. Мою телефонограмму принял какой-то откровенно зевавший в трубку засранец. К тому же двоюродная сестра была нормальной женщиной. «Это еще плюс пять – семь минут!» – подумал я с тоской. В течение пятнадцати минут Йованка трижды прикладывалась к кружке. Когда она собралась сделать это в четвертый раз, я заскочил в телефонную будку, чуть не сбив с ног попавшуюся мне под ноги бабулю.
– Подхорунжий Дупереля слу…
– Это я!.. Ну кто-кто – молочный брат пани Ковалек… То есть двоюродный, холера!.. Вы нашли ее?
– Одну минуточку!
Нет, от радости я не подпрыгнул. К телефону мог подойти и майор Ольшевский, разгадавший незатейливую комбинацию. Или, что еще хуже, предупрежденный вышеупомянутой пани.
Но, к великому моему удивлению, ответила журналисточка:
– Алло, это ты, журавлик?
– Я, моя лягушечка! Буду краток: нужно поговорить с глазу на глаз, мы можем сейчас встретиться?
– Где?
– А куда ты в состоянии добраться без помощи армии?
– У меня есть машина. Красная «астра».
– Бинго! Как раз в цвет! Найди на карте деревню Црвена Драга. Вот там и встретимся.
Я вернулся к машине. Йованка уже сидела в ней. Бутылка, лежавшая у нее на коленях, пустой еще не была.
– Хватит пить, – сказал я. – Это водка, а не минералка.
– Ой, правда? А я и не заметила!.. А наши не проезжали?
– Какие еще наши?
– Ну в светло-зеленом джипе? – Язык у Йованки еще не заплетался.
– Прекрати комедию! И это… И не надо делать опрометчивых выводов!
– Опрометчивых? Из чего?
– Из того, что рассказал старик Булатович.
– Каких, например?
– Сама знаешь, – увернулся я от ответа. – И вообще, он был прав: тебе не нужно было слушать все это. Ну мало ли откуда могли взяться синяки?
– А может, это и не синяки вовсе? – Йованка смотрела на меня с откровенной издевкой. – Может, это… ну, скажем, засосы? Может, я была любительницей экстремального секса в угольном погребе? Оттуда и синяки, и всякие там царапины… Жаль, черт побери, что я все-все на свете взяла и позабыла. А то бы я такое показала в постели своему дорогому Ромеку! Слушай, он бы и думать забыл про свои сраные теплицы с редиской и луком! И с деньгами бы у меня проблем не было…
Мне стало тревожно. Женщины таких габаритов, как правило, пьют водку стаканами. Спиртное в бутылке уменьшалось на глазах.
– Йованка, послушай, – взывал я к ее разуму. – Я понимаю, что все это страшно, но ты же выжила… И потом, Оля!.. Оставь в покое водку, ну хотя бы до вечера! Я ведь за рулем!.. Не пей, говорят тебе!..
– А я пью? – Она опять приложилась к кружке. – Ты прав, женишок. Мало ли что было там, на войне. Все прошло и забыто, а в моем случае – забыто напрочь. Спасибо Тебе, Боженька! Да и что такого случилось, если разобраться. Ну изнасиловали, ну поизмывались!.. Но ведь такое выпало пережить тысячам боснийских женщин… И потом, кто знает, может, мне понравилось? Может, я по натуре своей – курва…
– Йованка!..
– Что «Йованка»? Все мы курвы, детектив Малкош! А вы – кобели!.. Слушай, попалась бы тебе такая, как я, в лесу на Печинаце, ты что, не воспользовался бы? А если б я потом родила от тебя, интересовала бы судьба твоего выблядка?… А почему его должна интересовать?
– О ком ты?
– О том, кого мы зачем-то ищем!..
Она уронила голову на грудь и замолчала. Господи, какое счастье, когда пьяная женщина замолкает наконец!.. До самой Црвеной Драги Йованка больше не произнесла ни слова. Опустив стекло, она позволила ветру выдувать из себя излишние градусы. А может быть, мысли, которые ей и трезвой не давали покоя. И лишь когда я свернул к знакомому зданию с решетками на окнах, Йованка вяло удивилась:
– А это еще зачем?
– Хочу спросить о тех ночных идиотах.
– Не верю я Недичу…
– У него добрый пес. Не бывает, чтобы добрые псы были у злых людей.
Усташ оказался не только доброй, но и чуткой полицейской собакой: я еще не вылез из машины, когда он уже шел по дорожке, подметая ее большущим хвостом. Кобель улыбался широкой улыбкой, чего нельзя было сказать о двух подчиненных сержанта, стоявших на крыльце. На меня они смотрели довольно-таки хмуро. Когда я спросил полицейских по-сербски, на месте ли начальник, они переглянулись и сделали вид, что не поняли меня. Усташ оказался намного сообразительней: призывно гавкнув, он затрусил на задний двор.
– Недич там? – спросил я боснийских ментов, и они одновременно кивнули, а когда я пошел следом за псом, спустились с крыльца и перекрыли мне путь к отступлению. Широко расставив ноги, они встали посреди двора с совершенно непроницаемыми лицами.
– Здесь? – спросил я Усташа у дощатого сарая, практически скрытого от посторонних глаз кустами бузины.
Пес мотнул хвостом и вошел в приоткрытую дверь. Я последовал за своим провожатым.
Мило стоял у столба, на котором висела конская упряжь: удила, уздечки, хомут… Лошадьми в сарае уже и не пахло. Пахло кое-чем другим, куда менее приятным. Горелым человеческим мясом, как мне показалось.
– У меня для вас две новости, – сказал сержант Недич, глядя на меня сквозь прорезь прицела несколько устаревшего, но очень внушительного с виду нагана образца 1895 года. – Одна плохая, другая почти хорошая. С какой начинать?
– Если легкая и быстрая смерть, по-вашему, хорошая новость, начинайте с плохой, сержант.
– С плохой? Проше пана! – Недич с ловкостью фокусника высыпал патроны из револьвера на пол и кинул его мне.
Наган я поймал с поразившим меня самого проворством. Мне почему-то показалось, что сержант дорожит своим раритетом и крайне огорчится, увидев его лежащим в конском навозе.
Сержант Недич улыбнулся и вынул из кобуры своего «стечкина».
– Ах вот оно что! – запоздало сообразил я. – Из револьвера кого-то грохнули, и теперь на нем мои отпечатки…
– А потому у меня есть все основания застрелить вас? – Недич покачал головой. – Вы ошибаетесь, пан Малкош. Если б я хотел убить вас, я бы уже давно сделал это.
Я положил наган на стоявшую у стойла бочку из-под керосина и только в этот момент увидел, что мы с Недичем в сарае не одни. В стойле лежал обнаженный по пояс бородач. Руки его были связаны за спиной вожжами, шиколотки ног обмотаны электропроводом.
– Если у вас возникнет желание рассказать об увиденном полиции миротворцев, предупреждаю: я обвиню вас в убийстве, Малкош. Отпечатки на орудии преступления есть, жертва тоже…
– Йезус! Это не тот, у кого была сломана ключица?
– Тот самый. Так что я не думаю, что ваши отпечатки мне понадобятся.
– Вы не отвезли их в Добой?
– Чтобы они там потребовали адвоката? Адвокат посоветовал бы этим олухам держать язык за зубами… Зачем мне сложности, пан Малкош? Мне всего-то и нужно знать, кто они такие и зачем напали на вас. Такое у меня, знаете ли, нездоровое любопытство.
Бородач дернулся, застонал.
– Действительно нездоровое, – пробормотал я. – От такого любопытства, похоже, умирают, сержант…
– Вы еще не услышали хорошую новость, капитан. Напавшие на вас – мусульмане. Они пришли оттуда – из-за реки…
– И что из этого следует?
– Знаете, есть такая пословица: «Враг моего врага – мой друг». У этих типов, должно быть, есть повод не любить вас. А следовательно, мы с вами союзники, пан Малкош. О вашей спутнице речь пока не идет.
– Вот как? Но почему?
– Пани Бигосяк для меня – большой знак вопроса. – Полицейский пнул ногой лежавшего в луже крови пленника. – Красавец говорит, не знает, зачем она понадобилась шефу. Но кое-что он все же сказал. Они не должны были убивать пани Бигосяк, а относительно вас у них были другие инструкции. Чувствуете разницу?
– Они хотели убить меня? – (Ресницы у бородача дрогнули.) – И он вот так просто взял и сказал вам об этом?
– Вы думаете, я пытал его? Ну какая же это пытка! Я всего лишь втолковал ему, что терпеть не могу киллеров.
– С помощью электротока?
Сержант Недич удивленно воззрился на меня:
– Видите ли, Малкош, я полицейскую академию не заканчивал, а потому у меня в голове мозги, а не говно. Я считаю, убийц нужно расстреливать. И расстрелял одного. Из нагана, заметьте…
– Но они же не убили меня?
– Но собирались убить! В Библии сказано, что одна только мысль о грехе – величайший грех… А вы думаете по-другому?
Его серые глаза похолодели.
– Честно говоря… – Честно говоря, я не знал, как я думаю.
Выручил умница Усташ, сунувший свою огромную башку мне под руку. Его карие глазищи лучились греховным помыслом: он хотел, чтобы я немедленно почесал его за ухом.
– На большой войне, – тихо сказал Недич, – ваши соотечественники тоже не церемонились с бандитами, они не вели их за ухо в гестапо. Бандитов и убийц расстреливали в Варшаве на месте… Вы считаете преступниками тех, кто вершил такой самосуд?
– Я не считаю, но есть и такие, которые думают по-иному.
– Знаю, – усмехнулся сержант Недич. – И у нас есть такие, которые махали платочками вслед американским «томогавкам». К счастью, дядя Сэм не Господь Бог. Вряд ли ему ведомо, что в старой конюшне негодяй Недич попирает священную демократию и права человека… Кстати, вы напрасно думаете, что я пытал этого бандита с помощью электротока. Электричества здесь нет. Да и зачем оно, когда есть зажигалка?… Нет и хозяйки конюшни, тетушки Обрадович. Ее убили мусульмане. Ее и еще пятнадцать жителей Црвеной Драги. Вот здесь, на этом дворе… – Недич щелкнул курком «стечкина». – А вот теперь решайте, пан Малкош. Одно из двух: либо я отпускаю красавца, и он возвращается в Црвену Драгу мстить за товарища, либо я привожу приговор в исполнение.
Пес настойчиво толкнул мою безвольно отвисшую руку. «В хорошенькую историю ты влип, капитан!» – тоскливо подумал я.
– И если я скажу, как в Библии: «Не убий», вы не…
Сержант не дал мне договорить:
– Послушайте, я расскажу вам кое-что о нынешней Боснии. По ту сторону границы его отпустят еще до того, как вы закончите давать показания. Здесь, у нас, он посидит за решеткой подольше. Но поскольку судьями будут сербы, в один прекрасный момент появятся наши западные друзья, которые вежливо попросят незамедлительно перенести судебное разбирательство на территорию Хорватско-Мусульманской Федерации. Мы ведь, сербы, не сможем быть беспристрастными в этом деле…
– И что вам нужно от меня, сержант, помочь убить его?
– Вы должны забыть эту конюшню.
– А если не получится?
Сержант Недич развел руками:
– Я убил его дружка. Значит, либо я сейчас убью его, либо он убьет меня, моих ребят-полицейских и вырежет всех моих родственников… Выбора у меня, в сущности, нет. Не скажу, что я большой любитель стрелять кому-то в затылок, но зато я не посажу этого головореза на электрический стул, как это сделали бы ваши американские союзники. Убей убийцу – вот самое древнее и самое действенное правило самообороны. Если я не убью его, Малкош, никто мою мать кормить не будет. Никто не будет кормить мою бабку, племянника и пса… Я знаю, кто послал этих двоих. Знаю, это дело само собой не рассосется. Либо мы их, либо они нас. Вы отсюда уедете, и вас, может быть, оставят в покое. А мне уезжать из Боснии некуда… Вы думаете, мы убиваем друг друга потому, что нам нравится? Если б хотя тысячную часть того, что свалилось на нас с неба в виде американских бомб, выдали бы нам деньгами, если бы нам дали работу или открыли границы, уверяю вас – охотников пострелять резко поубавилось бы…
Сержант Недич замолчал, выжидающе глядя на меня. По толевой крыше сарая застучали редкие дождевые капли.
– Кто он? – спросил я. – Кто приказал убить меня?
Недич горько усмехнулся:
– Мне пришлось застрелить раненого, чтобы узнать хоть что-нибудь… Бородатый – личность известная. Во время войны он расстреливал гражданских сербов. Стариков поубивал, а молодых девушек увел в лес. Тел их так и не нашли…
– Вы не ответили на мой вопрос, сержант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53