Он посмотрел на листок бумаги, лежавший на столе, на котором было изображено лицо Лейлы и написано замечание Вернера о ней: «Садомазохистские наклонности». Он уже собирался было задать ей вопрос, но тут она твёрдым голосом сказала:
— Майор, два часа назад я узнала, что вас интересует этот человек, и решила вспомнить о нём всё, что только могла. Возьмите ручку, и я перечислю вам некоторые его особенности.
Немного удивлённый, Гудов приготовился писать.
Она начала:
— Его кожа была слишком бледной даже для европейца, как будто он долгое время не был на солнце. Пока он был в лагере, он немного загорел, но очень старался не обгорать. У него узкий шрам длиной примерно десять сантиметров на правой ягодице и ещё один, чуть повыше левого колена, раза в два короче, но достаточно широкий. Ноги у него нормальной длины для его роста, но очень крепкие. Пальцы достаточно тонкие, но сильные. У него много волос на теле, особенно на груди. Волосы в паху у него очень густые, очень тёмные и намного кудрявее, чем у обычного европейца. Половой член у него средней длины, не обрезан, мошонка довольно большая.
Она остановилась на секунду, пока Гудов быстро дописывал её слова. Он дописал «большая» и посмотрел на Лейлу. Она продолжала:
— Перед тем, как приехать в этот лагерь, он долгое время не был с женщиной. Я сделала этот вывод из сексуального опыта с мужчинами, и он тоже упоминал об этом. Его половая активность выше средней. Он может совершить два полноценных половых акта в течение двадцати минут, а третий — где-то через час. Но он не эгоист. Он знает, как доставить удовольствие женщине, и, видимо, ему нравится это делать.
Опять она выдержала небольшую паузу.
— Также я заметила, что в ходе подготовки он доводил себя до полного изнеможения, делая упражнения из последних сил. Такое наблюдается только у исламских фанатиков и японцев. Я думаю, что им руководила сильная ненависть или ещё какое-то чувство в этом роде.
Гудов записал слово «ненависть» и быстро спросил:
— А он не был садистом?
Лейла в ответ улыбнулась.
— Вы хотите знать, мазохистка ли я? Ну, в некоторой мере. Вернер не был садистом. Ему нравилось доминировать, но таков стиль большинства мужчин… И по правде, майор, это как раз и привлекает большинство женщин.
Гудов кивнул, как будто узнал что-то новое. Затем уголки губ у него грустно опустились. То, что она ему рассказала, можно было использовать лишь косвенно для составления общего портрета этого человека. А ведь он ожидал получить информацию о его прошлом, о его жизни, хоть какой-то след. Он надеялся, что вернётся к полковнику Замятину не только с фотографией и внешним описанием террориста. Но сейчас Вернер представился ему в виде волосатой груди и большой мошонки. Лейла заметила разочарование Гудова и сочувственно сказала:
— Извините, майор, но, как я заметила, мы с ним почти не разговаривали. Я сомневаюсь, что он вообще с кем-нибудь в лагере разговаривал.
Гудов закрыл колпачок ручки и спросил:
— Даже с этой молоденькой филиппинкой?
Тут он заметил блеснувшую у неё в глазах злость. Она быстро улетучилась, но это уверило Гудова в том, что он узнал всё, что знала Лейла. Оказывается, она не была такой уж бесстрастной. Ей было знакомо чувство ревности. Вернер имел власть над ней и пользовался ею, когда хотел того. Она ненавидела его. Он встал и сказал:
— Спасибо Лейла. Вы не попросите Фрэнка зайти сюда?
Они пожали друг другу руки, и она направилась к двери. Вдруг на полпути к двери она остановилась и повернулась к Гудову. Выглядела она при этом немного озадаченной.
— Майор, он сказал однажды что-то такое, что я совсем не поняла. Он сказал это, по-моему, дважды, каждый раз после оргазма… Он сказал это, обращаясь скорее сам к себе. Всего лишь три слова.
— И что же это были за слова?
— «Kurwa ale dupa» — что-то в этом роде.
Гудов облегчённо выдохнул воздух и поблагодарил свою счастливую звезду за четыре года, проведённых в Польше, и за польку, которой он увлёкся в последние два года командировки. Улыбнувшись, он сказал Лейле:
— «Kurwa ale dupa»… Лейла, это польский язык. Это значит, что он очень тебя ценил. Что-то в этом роде!
Лейла задумчиво кивнула.
— Значит, он поляк. Это может вам как-то помочь?
— Конечно, и даже очень. Спасибо вам, Лейла.
Спустя полчаса Фрэнк наблюдал прощальным взглядом за Гудовым, забирающимся в вертолёт. Майор был явно в приподнятом настроении, несмотря на жёсткий график визита. Очевидно, его поездка не прошла даром. Сам Фрэнк говорил с ним недолго. Он поделился с ним некоторыми своими наблюдениями в отношении Вернера… Но кое о чём Фрэнк всё-таки умолчал. Во-первых, он не рассказал Гудову о переданном Вернеру сигнале, в котором тому приказывалось не стричь волосы и отращивать усы. А во-вторых, он умолчал о ручке «Дэнби», которую подарил Вернеру. Наблюдая за облаком пыли, поднятым винтом вертолёта, он недоумевал, почему он решил не рассказывать Гудову об этих двух вещах. Было очевидно, что Вернер, кем бы он ни был, серьёзно заинтересовал КГБ. И инстинкт, видимо, подсказал Фрэнку, что в этом деле лучше побольше молчать.
Майор Борис Гудов оказался в Москве к шести часам вечера. Он не заснул в самолёте ни на секунду, проведя всё время полёта над составлением своего отчёта. Это была хорошая бумага, в которой, естественно, нашлось место для демонстрации блестящих способностей Гудова к дедукции. Он знал, что полковник будет проинформирован о времени прибытия самолёта, и тем не менее не отправился сразу к Замятину, а пошёл в подвальное помещение и побеседовал с маленькой, лет сорока, похожей на птичку женщиной, которая управляла компьютером «Ряд-400». Она внимательно просмотрела фотографии Вернера, понимающе кивая. В считанные минуты компьютер увеличил снимки и значительно улучшил их чёткость. В течение последующих десяти минут машина идентифицировала изображения Вернера с банком данных, включающим в себя десятки тысяч единиц. Женщина сказала Гудову, что операция может занять до получаса времени. Майор не мог столько ждать и нервничал. Он был очень обрадован, когда через десять минут компьютер выдал установочные данные подозреваемого. Гудов оторвал перфорационную ленту с информацией и прикрепил её к папке, в которой лежал его отчёт. В семь часов Замятин лично поздравил его в своём кабинете. В половине восьмого уже был у Чебрикова, тоже удостоившись поздравлений. Казалось, что в тот день весь КГБ работал допоздна. Лицо Чебрикова помрачнело, когда он прочитал имя убийцы. Замятин стал было излагать данные о его прошлом, но был резко оборван. Очевидно, Чебриков знал про этого человека все. В половине девятого Чебриков пил водку в кремлёвских апартаментах Андропова. Тот был облачён в цветастый шёлковый халат.
Как бы оправдываясь, он произнёс:
— Подарок жены.
Он закончил читать отчёт, захлопнул папку и посмотрел на Чебрикова, сказав:
— Виктор, иногда мы принимаем решения, которые кажутся нам в тот момент очень мудрыми, но через некоторое время…
Он не закончил фразу, и Чебриков дипломатично заметил:
— Юрий, но такого нельзя было ожидать.
Андропов похлопал по папке и сказал задумчиво:
— Мирек Скибор… Да, эти чёртовы попы не ошиблись в своём выборе. Они нашли человека с серьёзным мотивом. Виктор, ты должен поймать его и сразу убить. Никаких вопросов. Немедленная смерть.
— Мы схватим его, — сказал Чебриков, придав своему голосу максимум энтузиазма. — Теперь, когда мы выяснили, кто он такой, можно считать, что он уже мёртв.
Андропов подался вперёд:
— Я хочу увидеть его труп, и как можно быстрее.
* * *
В Кракове профессор Стефан Шафер спешил закончить операцию. Он не то чтобы торопился в прямом смысле слова, просто действовал в более быстром, чем обычно, темпе. Это удивило хирурга-ассистента Вита Береду и хирургическую медсестру Дануту Песко. Но ещё больше их поразило то, что после снятия зажима с почечной артерии и проверки внутренних швов на почке он повернулся к Береде и сказал:
— Доктор, наложите за меня внешние швы. У меня сегодня важная встреча за обедом, так что я очень тороплюсь.
Он отошёл от операционного стола и направился в раздевалку. Береда через стол обменялся взглядами с Данутой Песко: та была крайне удивлена, как и он сам. Большинство известных хирургов оставляют право наложить внешние швы своим ассистентам, но профессор Стефан Шафер никогда не принадлежал к их числу и очень этим гордился. При операциях на почках разрезы бывают очень длинными и оставляют уродливые шрамы. А Шаферу удавалось накладывать швы так, словно он был хирургом в области пластических операций из Лос-Анджелеса.
— Наверняка что-то чертовски важное, — пробормотал Береда, принимаясь за дело.
Это что-то действительно было очень важным, но не в том смысле, что имел в виду Береда. Это была молодая начинающая актриса Халена Мареза, и Стефан Шафер был страстно увлечён ею.
Он приехал в ресторан «Вержинек» на пятнадцать минут раньше намеченного времени. Метрдотель узнал его и, поскольку Шафер был значительным лицом, провёл доктора к уютному столику. Необычным было то, что Шафер сегодня здесь обедал. Обычно он встречался с Халеной за ужином, а в обеденное время легко перекусывал в больничной столовой.
Шафер заказал водку с содовой. Ожидая её, он окинул взглядом элегантный зал. Это был дорогой ресторан. Здесь в основном бывали высшие чиновники, армейская верхушка, академики, а также люди, подобные ему, с высокой зарплатой. В отличие от большинства поляков его не особенно впечатляла роскошь интерьеров этого ресторана и высокое качество обслуживания. За время, что он провёл на Западе, Шафер стал к этим вещам равнодушен. И вообще, будучи идеалистом, он все это не одобрял. Ему было бы лучше в каком-нибудь более тихом, менее роскошном месте. Но он знал, что Халене здесь очень нравится. Он предложил сходить сюда во время их первой встречи, чтобы произвести на неё впечатление. Сначала он подумал, что она приняла это приглашение только из-за того, что он мог сводить её в это место. Но она быстро рассеяла эти его сомнения: со своей-то красотой она могла хоть каждый день бывать в подобных ресторанах. Её весёлость и внимание за тем ужином убедили его в том, что интерес Халены к нему был неподдельным.
В конце второй встречи она поцеловала его. Сначала легко, а затем все более страстно. Он пришёл к выводу, что его «проблема» её не волнует.
Ему принесли водку, и он взглянул на часы. До назначенного времени оставалось десять минут, а она всегда была точной. Это качество он в ней очень ценил. Он залез в карман пиджака, достал оттуда таблетку амплекса и быстро сунул её в рот. Эта таблетка и указывала на его «проблему» — хронический неприятный запах изо рта. Что только он не перепробовал, чтобы избавиться от него. Он был достаточно симпатичным мужчиной и вообще по своей натуре привлекал женщин, но знакомства с ними никогда не длились долго из-за этой самой «проблемы». Он пытался использовать специальные диеты, но неприятные проявления исчезали лишь на время. Кардинального средства он найти не смог. У его деда были подобные проблемы, так что Стефан решил, что это наследственное заболевание, повторяющееся через поколение. Он начинал думать, что его любовь к Халене была обусловлена не только её красотой, но и тем, что ей было явно мало дела до его недостатка. Стефан даже как-то сам упомянул о нём, но Халена просто рассмеялась и ответила:
— Наверное, у меня плохое обоняние. Я этого почти не замечаю. Выбрось это из головы, Стефан.
Он всегда раньше думал, что актрисы очень неразборчивые в связях женщины. Теперь он пришёл к выводу, что если это и правило, то Халена — исключение из него. Прошёл месяц с тех пор, как он впервые увидел её. У них состоялось восемь свиданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Майор, два часа назад я узнала, что вас интересует этот человек, и решила вспомнить о нём всё, что только могла. Возьмите ручку, и я перечислю вам некоторые его особенности.
Немного удивлённый, Гудов приготовился писать.
Она начала:
— Его кожа была слишком бледной даже для европейца, как будто он долгое время не был на солнце. Пока он был в лагере, он немного загорел, но очень старался не обгорать. У него узкий шрам длиной примерно десять сантиметров на правой ягодице и ещё один, чуть повыше левого колена, раза в два короче, но достаточно широкий. Ноги у него нормальной длины для его роста, но очень крепкие. Пальцы достаточно тонкие, но сильные. У него много волос на теле, особенно на груди. Волосы в паху у него очень густые, очень тёмные и намного кудрявее, чем у обычного европейца. Половой член у него средней длины, не обрезан, мошонка довольно большая.
Она остановилась на секунду, пока Гудов быстро дописывал её слова. Он дописал «большая» и посмотрел на Лейлу. Она продолжала:
— Перед тем, как приехать в этот лагерь, он долгое время не был с женщиной. Я сделала этот вывод из сексуального опыта с мужчинами, и он тоже упоминал об этом. Его половая активность выше средней. Он может совершить два полноценных половых акта в течение двадцати минут, а третий — где-то через час. Но он не эгоист. Он знает, как доставить удовольствие женщине, и, видимо, ему нравится это делать.
Опять она выдержала небольшую паузу.
— Также я заметила, что в ходе подготовки он доводил себя до полного изнеможения, делая упражнения из последних сил. Такое наблюдается только у исламских фанатиков и японцев. Я думаю, что им руководила сильная ненависть или ещё какое-то чувство в этом роде.
Гудов записал слово «ненависть» и быстро спросил:
— А он не был садистом?
Лейла в ответ улыбнулась.
— Вы хотите знать, мазохистка ли я? Ну, в некоторой мере. Вернер не был садистом. Ему нравилось доминировать, но таков стиль большинства мужчин… И по правде, майор, это как раз и привлекает большинство женщин.
Гудов кивнул, как будто узнал что-то новое. Затем уголки губ у него грустно опустились. То, что она ему рассказала, можно было использовать лишь косвенно для составления общего портрета этого человека. А ведь он ожидал получить информацию о его прошлом, о его жизни, хоть какой-то след. Он надеялся, что вернётся к полковнику Замятину не только с фотографией и внешним описанием террориста. Но сейчас Вернер представился ему в виде волосатой груди и большой мошонки. Лейла заметила разочарование Гудова и сочувственно сказала:
— Извините, майор, но, как я заметила, мы с ним почти не разговаривали. Я сомневаюсь, что он вообще с кем-нибудь в лагере разговаривал.
Гудов закрыл колпачок ручки и спросил:
— Даже с этой молоденькой филиппинкой?
Тут он заметил блеснувшую у неё в глазах злость. Она быстро улетучилась, но это уверило Гудова в том, что он узнал всё, что знала Лейла. Оказывается, она не была такой уж бесстрастной. Ей было знакомо чувство ревности. Вернер имел власть над ней и пользовался ею, когда хотел того. Она ненавидела его. Он встал и сказал:
— Спасибо Лейла. Вы не попросите Фрэнка зайти сюда?
Они пожали друг другу руки, и она направилась к двери. Вдруг на полпути к двери она остановилась и повернулась к Гудову. Выглядела она при этом немного озадаченной.
— Майор, он сказал однажды что-то такое, что я совсем не поняла. Он сказал это, по-моему, дважды, каждый раз после оргазма… Он сказал это, обращаясь скорее сам к себе. Всего лишь три слова.
— И что же это были за слова?
— «Kurwa ale dupa» — что-то в этом роде.
Гудов облегчённо выдохнул воздух и поблагодарил свою счастливую звезду за четыре года, проведённых в Польше, и за польку, которой он увлёкся в последние два года командировки. Улыбнувшись, он сказал Лейле:
— «Kurwa ale dupa»… Лейла, это польский язык. Это значит, что он очень тебя ценил. Что-то в этом роде!
Лейла задумчиво кивнула.
— Значит, он поляк. Это может вам как-то помочь?
— Конечно, и даже очень. Спасибо вам, Лейла.
Спустя полчаса Фрэнк наблюдал прощальным взглядом за Гудовым, забирающимся в вертолёт. Майор был явно в приподнятом настроении, несмотря на жёсткий график визита. Очевидно, его поездка не прошла даром. Сам Фрэнк говорил с ним недолго. Он поделился с ним некоторыми своими наблюдениями в отношении Вернера… Но кое о чём Фрэнк всё-таки умолчал. Во-первых, он не рассказал Гудову о переданном Вернеру сигнале, в котором тому приказывалось не стричь волосы и отращивать усы. А во-вторых, он умолчал о ручке «Дэнби», которую подарил Вернеру. Наблюдая за облаком пыли, поднятым винтом вертолёта, он недоумевал, почему он решил не рассказывать Гудову об этих двух вещах. Было очевидно, что Вернер, кем бы он ни был, серьёзно заинтересовал КГБ. И инстинкт, видимо, подсказал Фрэнку, что в этом деле лучше побольше молчать.
Майор Борис Гудов оказался в Москве к шести часам вечера. Он не заснул в самолёте ни на секунду, проведя всё время полёта над составлением своего отчёта. Это была хорошая бумага, в которой, естественно, нашлось место для демонстрации блестящих способностей Гудова к дедукции. Он знал, что полковник будет проинформирован о времени прибытия самолёта, и тем не менее не отправился сразу к Замятину, а пошёл в подвальное помещение и побеседовал с маленькой, лет сорока, похожей на птичку женщиной, которая управляла компьютером «Ряд-400». Она внимательно просмотрела фотографии Вернера, понимающе кивая. В считанные минуты компьютер увеличил снимки и значительно улучшил их чёткость. В течение последующих десяти минут машина идентифицировала изображения Вернера с банком данных, включающим в себя десятки тысяч единиц. Женщина сказала Гудову, что операция может занять до получаса времени. Майор не мог столько ждать и нервничал. Он был очень обрадован, когда через десять минут компьютер выдал установочные данные подозреваемого. Гудов оторвал перфорационную ленту с информацией и прикрепил её к папке, в которой лежал его отчёт. В семь часов Замятин лично поздравил его в своём кабинете. В половине восьмого уже был у Чебрикова, тоже удостоившись поздравлений. Казалось, что в тот день весь КГБ работал допоздна. Лицо Чебрикова помрачнело, когда он прочитал имя убийцы. Замятин стал было излагать данные о его прошлом, но был резко оборван. Очевидно, Чебриков знал про этого человека все. В половине девятого Чебриков пил водку в кремлёвских апартаментах Андропова. Тот был облачён в цветастый шёлковый халат.
Как бы оправдываясь, он произнёс:
— Подарок жены.
Он закончил читать отчёт, захлопнул папку и посмотрел на Чебрикова, сказав:
— Виктор, иногда мы принимаем решения, которые кажутся нам в тот момент очень мудрыми, но через некоторое время…
Он не закончил фразу, и Чебриков дипломатично заметил:
— Юрий, но такого нельзя было ожидать.
Андропов похлопал по папке и сказал задумчиво:
— Мирек Скибор… Да, эти чёртовы попы не ошиблись в своём выборе. Они нашли человека с серьёзным мотивом. Виктор, ты должен поймать его и сразу убить. Никаких вопросов. Немедленная смерть.
— Мы схватим его, — сказал Чебриков, придав своему голосу максимум энтузиазма. — Теперь, когда мы выяснили, кто он такой, можно считать, что он уже мёртв.
Андропов подался вперёд:
— Я хочу увидеть его труп, и как можно быстрее.
* * *
В Кракове профессор Стефан Шафер спешил закончить операцию. Он не то чтобы торопился в прямом смысле слова, просто действовал в более быстром, чем обычно, темпе. Это удивило хирурга-ассистента Вита Береду и хирургическую медсестру Дануту Песко. Но ещё больше их поразило то, что после снятия зажима с почечной артерии и проверки внутренних швов на почке он повернулся к Береде и сказал:
— Доктор, наложите за меня внешние швы. У меня сегодня важная встреча за обедом, так что я очень тороплюсь.
Он отошёл от операционного стола и направился в раздевалку. Береда через стол обменялся взглядами с Данутой Песко: та была крайне удивлена, как и он сам. Большинство известных хирургов оставляют право наложить внешние швы своим ассистентам, но профессор Стефан Шафер никогда не принадлежал к их числу и очень этим гордился. При операциях на почках разрезы бывают очень длинными и оставляют уродливые шрамы. А Шаферу удавалось накладывать швы так, словно он был хирургом в области пластических операций из Лос-Анджелеса.
— Наверняка что-то чертовски важное, — пробормотал Береда, принимаясь за дело.
Это что-то действительно было очень важным, но не в том смысле, что имел в виду Береда. Это была молодая начинающая актриса Халена Мареза, и Стефан Шафер был страстно увлечён ею.
Он приехал в ресторан «Вержинек» на пятнадцать минут раньше намеченного времени. Метрдотель узнал его и, поскольку Шафер был значительным лицом, провёл доктора к уютному столику. Необычным было то, что Шафер сегодня здесь обедал. Обычно он встречался с Халеной за ужином, а в обеденное время легко перекусывал в больничной столовой.
Шафер заказал водку с содовой. Ожидая её, он окинул взглядом элегантный зал. Это был дорогой ресторан. Здесь в основном бывали высшие чиновники, армейская верхушка, академики, а также люди, подобные ему, с высокой зарплатой. В отличие от большинства поляков его не особенно впечатляла роскошь интерьеров этого ресторана и высокое качество обслуживания. За время, что он провёл на Западе, Шафер стал к этим вещам равнодушен. И вообще, будучи идеалистом, он все это не одобрял. Ему было бы лучше в каком-нибудь более тихом, менее роскошном месте. Но он знал, что Халене здесь очень нравится. Он предложил сходить сюда во время их первой встречи, чтобы произвести на неё впечатление. Сначала он подумал, что она приняла это приглашение только из-за того, что он мог сводить её в это место. Но она быстро рассеяла эти его сомнения: со своей-то красотой она могла хоть каждый день бывать в подобных ресторанах. Её весёлость и внимание за тем ужином убедили его в том, что интерес Халены к нему был неподдельным.
В конце второй встречи она поцеловала его. Сначала легко, а затем все более страстно. Он пришёл к выводу, что его «проблема» её не волнует.
Ему принесли водку, и он взглянул на часы. До назначенного времени оставалось десять минут, а она всегда была точной. Это качество он в ней очень ценил. Он залез в карман пиджака, достал оттуда таблетку амплекса и быстро сунул её в рот. Эта таблетка и указывала на его «проблему» — хронический неприятный запах изо рта. Что только он не перепробовал, чтобы избавиться от него. Он был достаточно симпатичным мужчиной и вообще по своей натуре привлекал женщин, но знакомства с ними никогда не длились долго из-за этой самой «проблемы». Он пытался использовать специальные диеты, но неприятные проявления исчезали лишь на время. Кардинального средства он найти не смог. У его деда были подобные проблемы, так что Стефан решил, что это наследственное заболевание, повторяющееся через поколение. Он начинал думать, что его любовь к Халене была обусловлена не только её красотой, но и тем, что ей было явно мало дела до его недостатка. Стефан даже как-то сам упомянул о нём, но Халена просто рассмеялась и ответила:
— Наверное, у меня плохое обоняние. Я этого почти не замечаю. Выбрось это из головы, Стефан.
Он всегда раньше думал, что актрисы очень неразборчивые в связях женщины. Теперь он пришёл к выводу, что если это и правило, то Халена — исключение из него. Прошёл месяц с тех пор, как он впервые увидел её. У них состоялось восемь свиданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55