— Вы неважно чувствовали себя в последнее время, миледи? — Очень даже неважно. Ее постоянно тошнило. Но в последнюю неделю все как-то успокоилось.
Она слегка усмехнулась, глядя на своего мужа, отвечавшего за нее и так грозно смотревшего вокруг себя, будто ее спальня была полна разбойников.
— Сейчас я чувствую себя очень хорошо, доктор Рейвн, мне помог наш Баджи. Правда, я несколько быстрее устаю, чем раньше, но Баджи говорит, что это нормально.
— Баджи?
— Это наш повар, — сказал Марк.
— Да, и мой камердинер.
— Хм.., очень интересно, — отметил доктор Рейвн, продолжая прощупывать пальцами ее живот. Наконец он повернулся к Марку.
— Кажется, с ней все в порядке, милорд. Тем не менее я бы посоветовал ей не вставать с постели два дня. Срок беременности еще мал, и последствия могут проявиться не сразу. Первые три месяца всегда самые критические. Пока я ничего не могу сказать, кроме того, что ей надо оставаться в постели и соблюдать покой. Но если она почувствует боли или появится кровотечение, немедленно посылайте за мной.
— Доктор Рейвн, — вмешалась Дукесса, — почему бы вам не говорить прямо со мной? Я слышу достаточно хорошо и вполне способна понять то, что вы говорите.
— Да, я понимаю, миледи. Но ваш муж желает опекать вас. Боюсь, что, если буду обращаться прямо к вам, он обвинит меня в том, что я заигрываю с вами. Я только начинающий врач и вовсе не хочу быть прирезанным, не успев даже достичь вершин своего мастерства.
— Пожалуй, вы правы. Временами мой муж бывает очень несдержан. Но я готова последовать вашему совету и поваляться в постели два дня.
— Прекрасно. Я заеду проведать вас в среду. Возможно, за это время проявятся какие-то новые симптомы.
Марк проводил врача до двери спальни.
Она устало закрыла глаза, стараясь не чувствовать боли в голове. Вскоре появился Баджи с настойкой опия. Ей не очень хотелось прибегать к этому средству, но выбора не было. Черт побери, Марк начал заботиться о ней не хуже, чем тетя Вильгельмина об их зарытом где-то сокровище. Кажется, он считает ее частью своей собственности.
Дукесса лениво потягивала лимонад, приправленный опием. Проваливаясь в глубокий сон, она вдруг снова увидела какую-то неясную тень, ощутила чье-то легкое движение, предшествовавшее ее падению с лестницы. Дукесса как будто заново пережила этот момент. Да, она не могла оступиться сама. Кто-то толкнул ее между лопаток, теперь она ясно вспомнила свое ощущение от толчка, после которого покатилась по лестнице, беспомощно протягивая руки к перилам, не в силах ухватиться за них. Потом вдруг уже внизу ее подхватили чьи-то руки, и, теряя сознание, она провалилась в черноту.
* * *
— Не нравится мне этот случай.
— Мне он тоже не нравится, Марк. Это один из самых печальных случаев в моей жизни. Я стою в холле, робея перед портретами твоих предков, и вдруг слышу страшный крик. Повернувшись, я увидел твою жену, летящую, переворачиваясь, вниз по ступенькам. Я подхватил ее так быстро, как только смог.
— Счастье, что ступеньки были покрыты ковром. Если бы ты вовремя не подхватил ее, она могла гораздо сильнее удариться о мраморный пол внизу, возможно, разбилась бы насмерть, стукнувшись головой. Боже, у меня кровь стынет в жилах, как подумаю об этом! Спасибо, Норт.
— Но я ничего особенного не сделал, Марк.
— Думай как хочешь, но теперь я у тебя в долгу. Ты не представляешь, что я почувствовал, когда, войдя в холл, увидел ее безжизненно повисшей на твоих руках. Никогда в жизни мне не было так страшно. Нет, это не похоже на случайность. Дукесса прекрасно чувствовала себя в последнее время. Она не могла просто оступиться.
— У тебя есть какие-то подозрения?
Марк стал рассказывать ему о таинственном сокровище, о книге, найденной Дукессой в библиотеке, о том, как кто-то ударил ее и похитил книгу и как Джеймс нашел ее на заре без сознания лежащей на полу. Он рассказал об американских родственниках, о Вильгельмине.., возможно, отравившей своего соседа.
— Сначала я не хотел верить, что ее мог ударить кто-то из живущих в доме, но теперь все ясно… Тот, кто ударил ее в библиотеке, обнаглел до того, что уже посреди дня столкнул ее с лестницы.
— О Боже, я думал, у тебя теперь все в порядке, ты стал графом, женился, залечил свою рану, и вдруг выясняется, что кто-то хочет убить твою жену.
— Да, именно так. Хочешь бренди, Норт? У моего ублюдка дядюшки, предыдущего графа Чейза, сотри Бог в порошок его душу, остались неплохие запасы. Он покупал только самый лучший французский бренди.
— Марк, этот почтенный джентльмен, твой дворецкий, заламывал руки и чуть не заливался слезами, крича, что Дукесса была беременна. Это правда?
— Да.
— Прекрасно. С этим все в порядке?
— Надеюсь, что да. Доктор осмотрел ее и прописал лишь два дня постельного режима.
— Прими мои поздравления. Со счастливой женитьбой и скорым рождением сына или дочери! Марк усмехнулся.
— Итак, этот кто-то, желавший убить твою жену, надеется стянуть и сокровище? Я правильно понял?
— Не стоит забивать этим голову, у тебя хватает и своих дел, Норт.
— Разумеется. Например, я хотел бы принять ванну перед завтраком и немного отдохнуть. Необходимо набраться сил перед встречей с Вильгельминой. Как думаешь, она не подсыплет отравы в мой суп за то, что я спас Дукессу?
Марк рассмеялся.
— Этого не знает никто. Не могу точно сказать, какова ее роль в происшедшем, но ясно одно — она не очень-то чтит мою жену. — Твою беременную жену, Марк. Это очень важно.
— Проклятие. Довольно, Норт, иди к черту. Тот усмехнулся, но взгляд его был очень серьезным, когда он покидал комнату.
— Марк уверял, что вы очень молчаливы и загадочны, погружены в постоянные раздумья и что с вами опасно иметь дело.
— Вовсе нет, Урсула. По крайней мере, во мне нет ничего загадочного. Это он загадочный и таинственный, как жаба в пруду посреди лилий.
— О, какое романтическое сравнение. Вы всегда так находчивы, сэр?
— Возможно. Видишь ли, Урсула, я просто немного грустный и не очень умный парень, любящий мрачные шутки. Вильгельмина вдруг громко заявила на весь стол:
— Джентльмены, в особенности благородные, Урсула, находят особый шик в том, чтобы казаться мрачными и раздражительными в глазах юных леди. Они считают, что грубость делает их более романтичными.
— Но, мама, не путай грубость и мрачность с задумчивостью и загадочностью.
— Да, последнее — это уже предел наглости и настоящий вызов окружающим. Весьма достойно мужчины, не так ли? — Вильгельмина снова вернулась к своей ветчине, тщательно приправляя каждый ломтик абрикосовым желе.
Тревор рассмеялся.
— Поздравляю, милорд, вы положены на обе лопатки американской колонисткой.
— Можете называть меня просто Норт. Если я позволяю это Марку, то почему бы не оказать такую же любезность и его кузену?
Тревор кивнул, поднимая бокал с вином:
— Марк, как глава американской ветви семейства Уиндемов, я принял решение выехать из Чейза в пятницу. Да, дружище, всего каких-то четыре дня, и ты будешь свободен. Тебе останется избавиться лишь от Норта, чтобы без всяких помех наслаждаться обществом своей Дукессы.
— О нет! — вскрикнула тетушка Гвент. — Вилли, ты даже не предупредила меня, что собираешься уехать так скоро.
— Я не знала. Если бы она умерла, то я бы, пожалуй, осталась.
— Боже, что ты говоришь, мама?
— Моя дорогая девочка, я лишь сказала, что мы бы остались, если бы она не ревновала к нам Марка. Норт застыл с полуоткрытым ртом.
— Нет, это совершенно изумительно, почище отравления, — сказал он.
— Вы, кажется, претендовали на отстраненность и задумчивость! Не лучше ли вам продолжать в том же духе?
— Слушаюсь, мэм, — сказал Норт, возвращаясь к грушам, посыпанным корицей.
— Но, Вилли, ты не должна уезжать теперь, — вмешалась тетушка Гвент. — В Лондоне нет ничего хорошего летом.
— Дорогая тетя Гвент, — сказал Марк, улыбаясь ей. — Вы никогда не выезжали дальше Йорка. Лондон прекрасен в любое время года.
— Но, Марк, летом в Лондоне слишком пыльно и жарко. И там так мало зелени… Нет, я не хочу, чтобы они сейчас уезжали. Что скажешь, Тревор?
— Ах, тетя Гвент, нам действительно пора. Все эти детские игры с наследством Уиндемов просто смешны. Кроме того, если какое-то сокровище и существует, оно принадлежит" Марку. Нас это не касается.
— Тревор!
— Успокойся, мама. Мы еще не совсем бедняки и можем поправить свое состояние. Я думаю, почему бы нам не женить Джеймса на богатой английской невесте? Как ты смотришь на это, брат?
Джеймс выглядел совсем растерянным.
— Женить, меня? Боже, Тревор, мне всего двадцать лет! Мне еще надо время, чтобы осмотреться.., для…
— Кутежей и диких выходок, — прервал его Тревор. — Я тоже не досыта вкусил свободной жизни, прежде чем был брошен на супружескую наковальню в двадцать два. Марк переводил глаза с одного брата на другого. Казалось, они оба получали удовольствие от столь раскованной беседы, однако Джеймс все же заметил:
— О Боже, но ты же хотел Хелен, Тревор! Ты бегал за ней как комнатный щенок, она олицетворяла все, о чем ты только мог мечтать.
Вмешалась Антония.
— Урсула рассказывала нам, что Хелен была самой красивой девушкой в Балтиморе. По ее словам, вы были прекрасной парой, как из романа миссис Рэдклиф.
— Она была красива? Хм.., не знаю. Помню лишь, что она была очень молода.
— Но, Тревор, — сказала Урсула со смущенной улыбкой. — Я всегда думала, что ты обожал Хелен, что она была самой прекрасной женщиной, которую ты только мог пожелать.
Фанни молчала, с вожделением поглядывая на груши, присыпанные корицей, но неожиданно для себя почему-то выбрала яблоко.
Тревор ничего не ответил.
Они стояли лицом к лицу в спальне Дукессы.
— Нет, я запрещаю. Это невозможно.
— Марк, я прекрасно чувствую себя, все будет в порядке, обещаю. Пожалуйста, мне очень нужно прогуляться верхом. Я буду очень осторожна.
Ему нужно было заняться делами со своим управляющим, мистером Фрэнксом, что заняло бы не менее двух часов. Кроме того, на нем висел еще и Криттакер с охапкой счетов и писем. Двое друзей-офицеров изъявляли желание увидеться с ним. И все же он сказал:
— Я поеду с тобой. Одну тебя отпускать нельзя. Дукесса в восторге протянула к нему руки:
— О, благодарю!
Он обнял ее в ответ и нежно прижал к себе.
— Как ты хитра, Дукесса.
— Это не займет много времени. Я лишь хочу проехаться вокруг тыквенных полей мистера Поплвела.
Он молча смотрел на нее, не выпуская из рук.
— Но… Марк…
Она потянулась к нему навстречу, и он увидел в ее темно-голубых глазах, казавшихся сейчас особенно глубокими, желание. Желание? Почему бы и нет? Разве она не была его женой? Но вот так, посреди дня? Подобная несдержанность вполне извинительна для мужчины, но чтобы женщина… Как это согласуется с ее честью? Он не знал как, но в ее женской чести больше не сомневался. Марк поцеловал ее, скользя языком между ее губ.
— Я не занимался с тобой любовью с визита этого молодого дарования — доктора Рейвна. Нет, Дукесса, не теперь. Ах, если бы ты знала, какие вкусные у тебя губы, какая ты вся до невозможности нежная и податливая! Тебе приятно со мной?
— Такого, как ты, нет в мире, Марк! Даже искатель чужих наследств Тревор и байроновский тип Норт Найтингаль не могут сравниться с тобой.
Он усмехнулся, продолжая целовать ее, слегка покусывая ее нижнюю губу, проводя языком внутри ее рта.
— Это комплимент мне или насмешка над моими друзьями? Как я должен понимать?
— Как хочешь, Марк. Я чувствую тебя.
— Еще бы тебе меня не чувствовать! Я хочу тебя каждый раз, как только подумаю о тебе, а думаю я о тебе почти всегда. Хочу, стоит лишь мне почувствовать запах твоих духов или услышать шорох юбок.
"Да, но ты не хочешь ребенка, которого я ношу, потому что ненавидишь моего отца”, — подумала Дукесса. Она удивлялась, не понимая, как он может желать ее и не хотеть их ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51