Ничего трагичного нет. Такие вещи случаются в жизни. Люди приходят и уходят.
Более убедительный голос Беатрис не был услышан. Не прошел еще шок после первого ее приказа, сказанного по слогам: «Под-чи-нять-ся». Флоренс была в состоянии только сделать заключение, что мисс Медуэй совершила что-то нехорошее. Между тем папа, очевидно, так не считал, иначе он не пошел бы вечером на ее поиски.
Вернется ли он домой?
Слезы лились по щекам Флоренс. Она услышала шуршание накрахмаленного фартука Лиззи, шипение маленькой спиртовки, и молоко было согрето. Под привычные звуки в детской ее опухшие от слез глаза закрывались.
Возможно, это были сновидения о театре. Куда-то исчез папа. Наконец она подумала с удовлетворением, что ее перестало тошнить.
Очень ранним утром дверь голубой комнаты шумно закрылась. Но это были служанки, задолго до этого вставшие с постелей. Они говорили, что мистер из театра пошел в свой клуб, и только Беатрис, лежа в кровати, слышала этот утешительный шум.
Как и Флоренс, она тоже боялась, что Уильям исчез и никогда не вернется.
Три часа утра – время, не располагающее к мудрости. Беспокойство и горе заняли ее место.
Беатрис тихонько постучала в дверь к Уильяму, затем громче.
– Уильям, это я. Думаю, ты не видишь через закрытую дверь.
Его голос неохотно ответил:
– О Господи, конечно, не вижу.
Она вошла и увидела его стоящим за бюро. Он что-то писал при свете лампы. Подумав, она сказала:
– Где ты был? Что ты делал? – И необдуманно у нее вырвались слова: – Что ты пишешь?
– Письмо.
– В этот час ночи?
Он был еще одет в вечерний костюм и выглядел болезненно-усталым и опустошенно-сдержанным. В глазах жгучая напряженность.
– Это в отель, в Рим. – Он помахал перед ней листком письма, показывая головой на строки, написанные его прекрасным почерком: «Управляющему Гранд-отеля…». – Чтобы ты не думала, что это письмо к Мэри Медуэй, ставшей между нами.
– Ты уезжаешь?
– Я так думаю.
– Возможно, это хорошая идея.
Что еще могла она сказать, встретив взгляд его страдающих глаз?
– Мама могла ошибиться, ты же ее знаешь, – сказала она.
Он слегка кивнул. Потом сказал невнятно:
– Может быть, она вернулась, чтобы посмотреть на младенца? Если, конечно, она приехала. В остальном она не нарушит слова.
– Это все равно не по правилам, смотреть на ребенка! – крикнула Беатрис в ярости.
Он отошел от лампы так, что его голова осталась в тени, невозможно было разобрать, какое у него выражение на лице.
– Уильям! Ты должен забыть о ней!
– Не проси невозможного, Беа. Я сделал все, что мог.
– Тогда почему она просит об этом? Нет, почему я прошу об этом? И не было ли это с твоего согласия? – вырвались горькие слова ревности, и казалось, он никогда не ответит на них.
Но он ответил. И затем она услышала то, чего он никогда не говорил, – для него горькое, для нее невыносимое.
– Я думаю, ты знаешь о любви? – сказал он. Она знала о любви. Но только другого рода, о своей любви, сильной, терпеливой, которая не имеет ничего общего с этой романтической фантазией, испытываемой им. Все это было. Романтическая преданность раздражала своей навязчивостью.
Он не должен думать, что она бесчувственный монстр. Она делает только так, чтобы было хорошо всем. Время, которое медленно тащилось, подытожило прошлое, рассказывало о нем. Если бы только они стали старше на десять лет и эта мука потускнела бы и забылась!
– Правда, лучше тебе уехать, мой драгоценный, – сказала она с бесконечной нежностью.
И через неделю он уехал, а на следующий день новая няня Хильда сказала Лиззи, что молодая женщина каждый раз, когда Хильда катит коляску вниз по Хис-стрит, обращает внимание на ребенка. Она останавливается и смотрит в коляску, и девочка издает радостные звуки, такой ангелочек этот ребенок. Но там всегда кто-нибудь восхищается мисс Дези. Это довольно странно, надо сказать миссис. Жалко ее, конечно, но если Хильда сделает это, можно предотвратить какие-нибудь последствия.
Через два дня Хильда с Лиззи и Флоренс с Эдвином покатали Дези в коляске в Хис на вересковую поляну. Там была небольшая группа людей, окруживших палатку, где кукольный театр представлял «Пинч и Джуди».
Зачарованные усилиями маленьких деревянных кукол, дети требовали дождаться конца спектакля. Эдвин неистово хлопал. Когда представление было окончено, он захотел остаться и посмотреть еще раз и пронзительно закричал, когда Лиззи потащила его домой.
– Маленький монстр, не правда ли? – сказала она с добродушным юмором.
Флоренс, стоявшая немного позади от толпы, подумала: «Эдвин опять начал кричать», но в это время завопила Хильда.
– Мать милосердная! – кричала она как обезумевшая. – Ребенка украли!
Это была правда. Коляска стояла пустая, словно Дези было не три месяца и, очень смышленая для своего возраста, она выбралась из коляски и ушла.
Хильда немедленно впала в истерику, но Лиззи была практичной женщиной и сразу перешла к действию. Она увидела полисмена у края толпы и бросилась к нему со своим экстраординарным происшествием.
– Цыгане украли ребенка! – задыхаясь сказала она. – Быстро идите, господин офицер!
– Ребенок остался без присмотра? – спросил полисмен. Затем он сделал предварительный осмотр: пощупал мягкий ворс одеяла, посмотрел на углубление в подушке, где только что лежала Дези.
– Мы только посмотрели «Пинч и Джуди», – сказала Лиззи. – Мы только отошли и вернулись через пять минут.
– Для кражи, мне кажется, вполне достаточно времени, – сказал полисмен. – Но кого вы имели в виду, когда сказали, что цыгане украли вашего ребенка?
– Это не мой ребенок, господин офицер, это мисс Дези Овертон из большого дома на Хис-стрит. Я только служанка в детской. Вот мисс Флоренс и мистер Эдвин. Они расскажут вам, что пять минут назад здесь лежала Дези. И это цыгане, которые крадут детей, не так ли?
– Спрашивать детей нет необходимости, мадам.
Лиззи издала высокий пронзительный смешок, когда ее назвали «мадам». Полицейский вернулся назад, к толпе, собирать свидетелей.
– Вернитесь, пожалуйста, прошу вас. Может, кто-нибудь из вас видел что-нибудь подозрительное, как, например, кто-то отошел с ребенком от этого перевозочного средства?
Флоренс показалось, что она слышит слабые кудахтающие смешки, как эхо от представления «Пинч и Джуди». Затем один старый мужчина в довольно поношенной одежде и грязный, из тех, от кого сильно предостерегали Флоренс, сказал, что он видел молодую женщину, качающую ребенка.
– И она хорошо выглядела, как порядочная молодая особа, – сказал он. – Похоже было, что это ее собственный ребенок, она обнимала его.
– Куда она пошла?
Старик торжественно поднял грязный палец и показал:
– По направлению к деревне.
Холодное зимнее солнце сияло сквозь легкую дымку над тихим вересковым лугом. Флоренс дрожала, у нее замерзли ноги. Хильда очнулась после истерики, но к ней еще не вернулся дар речи. Оставалась только Лиззи с вытаращенными глазами, но разумно спокойная. Она повиновалась приказу полисмена и повела детей домой.
Полисмен сам собирался везти коляску. Он выглядел очень глупым, как можно было ожидать, и большим мужчиной. В полицейской каске он толкал пустую коляску. Он сказал, что возьмет воровку у станции. Его коллеги окружат Овертон Хауз на короткий период.
– Мистер за границей, – сказала Лиззи, – а миссис в магазине.
– Тогда позовите ее домой, мои дорогие женщины. Диксон сказал, что он будет погонять во всю мочь с такими ужасными новостями. Мисс Дези украдена! В это невозможно поверить! Кто не следил за ребенком, Лиззи или Хильда, или обе вместе?
– Но кто мог подумать, что вы оставите ребенка посреди белого дня? – Повар и Энни, и Хокенс никогда не слышали ничего подобного.
– Это не могут быть цыгане, это только Лиззино воображение. Здесь умышленная кража, – сказала мисс Слоун, которой казалось, что она знает все о таких невероятных происшествиях. – Они хотят попросить за нее выкуп. А это не такой богатый дом, как у князя из Девоншира, например, но такое богатство, как здесь, у многих людей.
Мисс Слоун слышала, что повар назвал причину: «Нет ли тут связи с социализмом?» Флоренс находила, что ее окоченевшие пальцы на ногах и на руках лишили ее способности понимать что-либо.
Хотя всем было плохо из-за случившегося, мисс Слоун говорила в своей бесстрастной неприятной манере, Флоренс, несмотря на спокойствие мисс Слоун, хотелось только плакать о дорогой, невинной, пропавшей Дези.
Первое, что сказала мама, когда она мгновенно приехала в экипаже и ворвалась в дверь, – не нужно давать папе телеграмму. Пока, во всяком случае; ведь это дело нескольких часов, а папа будет напрасно волноваться.
Затем она надолго закрылась в библиотеке с полисменом и, когда вышла оттуда, резко сказала слугам, которые столпились в холле:
– Вам не надо беспокоиться. Мы совершенно уверены, что Дези была украдена этой… этой женщиной. Я не думаю, что это похищение с целью выкупа, но просто действия какой-то неуравновешенной женщины.
– Но почему эта женщина взяла нашего ребенка? – возмущенно спросил повар.
– Она, вероятно, бездетная бедная женщина. Некоторые женщины из-за этого странно себя ведут. Очень мило с вашей стороны, что вы здесь все собрались, но сейчас возвращайтесь к своей работе. У меня был доверительный разговор в полиции. Ребенок должен быть дома до наступления ночи.
Беатрис была расстроена, задумчива, несмотря на желание выглядеть спокойной. Щеки у нее покрылись пятнами, в глазах смущение и тревога. Она спрашивала Флоренс и Эдвина, но Флоренс знала только то, о чем говорилось: что молодая женщина взяла Дези в руки и побежала с ней.
– Мисс Слоун, – сказала Беатрис, – возьмите детей в детскую и почитайте им или поиграйте с ними. Лиззи, вы тоже идите. Зажгите свет, скоро станет темно.
Видно было, как ее охватила дрожь при мысли, что бедная маленькая Дези где-то в холодных туманных сумерках. Тогда она взяла Флоренс за руку и пошла с ней, прихватив и мисс Слоун.
– Бежим дальше, дорогая. Делай, как я прошу.
Ее рука, держащая Флоренс, была холоднее камня, как у мертвеца, как у бабушки миссис Овертон, до которой Нэнни Блэр дала дотронуться Флоренс, прежде чем закрыли гроб.
Страх объял Флоренс. Она стала всхлипывать и громко заговорила убитым голосом, что она хочет, чтобы у них была мисс Медуэй, это неправильно, что мисс Медуэй, которая так дорога, так любима ею, уехала.
– Де-зи никогда бы не украли, если бы здесь была мисс Медуэй, – заикаясь бормотала она.
– Успокойся! – услышала она, как мама повысила голос. Флоренс всхлипнула и замолчала. – Какая чепуха! Отправляйся в детскую в таком случае.
Позже доктор Ловегров надел на себя халат и шапочку, затем вошел в детскую, где горел только камин. Он пощупал у Флоренс лоб, посмотрел на руины, оставшиеся на поле боя, где Эдвин, пронзительно крича, руководил сражением, и сказал обычным для него, низким веселым голосом:
– Я думаю, это план для небольшого состязания в стрельбе для двоих вояк. Лиззи, давайте ей по две капли на стакан молока. А вы, мисс, постарайтесь хорошенько заснуть.
– А беби? – с тревогой спросила Флоренс.
– О, беби? Ее нашли, разве вы не знаете? Она молодцом и франтиха.
Было уже после полуночи, а Беатрис все еще сидела в библиотеке и билась над письмом Уильяму, которое она должна была написать.
Она дорожила его покоем, но как сообщить ему о подобном ужасном событии? Казалось, это невозможно. Ее муж должен приехать домой, сказал офицер полиции. Возможно, он понадобится на судебном процессе.
Судебный процесс!
Молодая женщина ответственна за похищение ребенка с преступной целью…
Она протестовала, говорила, что хотела взять ребенка только на ночь, всего на несколько часов. Что она собиралась вернуть его невредимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Более убедительный голос Беатрис не был услышан. Не прошел еще шок после первого ее приказа, сказанного по слогам: «Под-чи-нять-ся». Флоренс была в состоянии только сделать заключение, что мисс Медуэй совершила что-то нехорошее. Между тем папа, очевидно, так не считал, иначе он не пошел бы вечером на ее поиски.
Вернется ли он домой?
Слезы лились по щекам Флоренс. Она услышала шуршание накрахмаленного фартука Лиззи, шипение маленькой спиртовки, и молоко было согрето. Под привычные звуки в детской ее опухшие от слез глаза закрывались.
Возможно, это были сновидения о театре. Куда-то исчез папа. Наконец она подумала с удовлетворением, что ее перестало тошнить.
Очень ранним утром дверь голубой комнаты шумно закрылась. Но это были служанки, задолго до этого вставшие с постелей. Они говорили, что мистер из театра пошел в свой клуб, и только Беатрис, лежа в кровати, слышала этот утешительный шум.
Как и Флоренс, она тоже боялась, что Уильям исчез и никогда не вернется.
Три часа утра – время, не располагающее к мудрости. Беспокойство и горе заняли ее место.
Беатрис тихонько постучала в дверь к Уильяму, затем громче.
– Уильям, это я. Думаю, ты не видишь через закрытую дверь.
Его голос неохотно ответил:
– О Господи, конечно, не вижу.
Она вошла и увидела его стоящим за бюро. Он что-то писал при свете лампы. Подумав, она сказала:
– Где ты был? Что ты делал? – И необдуманно у нее вырвались слова: – Что ты пишешь?
– Письмо.
– В этот час ночи?
Он был еще одет в вечерний костюм и выглядел болезненно-усталым и опустошенно-сдержанным. В глазах жгучая напряженность.
– Это в отель, в Рим. – Он помахал перед ней листком письма, показывая головой на строки, написанные его прекрасным почерком: «Управляющему Гранд-отеля…». – Чтобы ты не думала, что это письмо к Мэри Медуэй, ставшей между нами.
– Ты уезжаешь?
– Я так думаю.
– Возможно, это хорошая идея.
Что еще могла она сказать, встретив взгляд его страдающих глаз?
– Мама могла ошибиться, ты же ее знаешь, – сказала она.
Он слегка кивнул. Потом сказал невнятно:
– Может быть, она вернулась, чтобы посмотреть на младенца? Если, конечно, она приехала. В остальном она не нарушит слова.
– Это все равно не по правилам, смотреть на ребенка! – крикнула Беатрис в ярости.
Он отошел от лампы так, что его голова осталась в тени, невозможно было разобрать, какое у него выражение на лице.
– Уильям! Ты должен забыть о ней!
– Не проси невозможного, Беа. Я сделал все, что мог.
– Тогда почему она просит об этом? Нет, почему я прошу об этом? И не было ли это с твоего согласия? – вырвались горькие слова ревности, и казалось, он никогда не ответит на них.
Но он ответил. И затем она услышала то, чего он никогда не говорил, – для него горькое, для нее невыносимое.
– Я думаю, ты знаешь о любви? – сказал он. Она знала о любви. Но только другого рода, о своей любви, сильной, терпеливой, которая не имеет ничего общего с этой романтической фантазией, испытываемой им. Все это было. Романтическая преданность раздражала своей навязчивостью.
Он не должен думать, что она бесчувственный монстр. Она делает только так, чтобы было хорошо всем. Время, которое медленно тащилось, подытожило прошлое, рассказывало о нем. Если бы только они стали старше на десять лет и эта мука потускнела бы и забылась!
– Правда, лучше тебе уехать, мой драгоценный, – сказала она с бесконечной нежностью.
И через неделю он уехал, а на следующий день новая няня Хильда сказала Лиззи, что молодая женщина каждый раз, когда Хильда катит коляску вниз по Хис-стрит, обращает внимание на ребенка. Она останавливается и смотрит в коляску, и девочка издает радостные звуки, такой ангелочек этот ребенок. Но там всегда кто-нибудь восхищается мисс Дези. Это довольно странно, надо сказать миссис. Жалко ее, конечно, но если Хильда сделает это, можно предотвратить какие-нибудь последствия.
Через два дня Хильда с Лиззи и Флоренс с Эдвином покатали Дези в коляске в Хис на вересковую поляну. Там была небольшая группа людей, окруживших палатку, где кукольный театр представлял «Пинч и Джуди».
Зачарованные усилиями маленьких деревянных кукол, дети требовали дождаться конца спектакля. Эдвин неистово хлопал. Когда представление было окончено, он захотел остаться и посмотреть еще раз и пронзительно закричал, когда Лиззи потащила его домой.
– Маленький монстр, не правда ли? – сказала она с добродушным юмором.
Флоренс, стоявшая немного позади от толпы, подумала: «Эдвин опять начал кричать», но в это время завопила Хильда.
– Мать милосердная! – кричала она как обезумевшая. – Ребенка украли!
Это была правда. Коляска стояла пустая, словно Дези было не три месяца и, очень смышленая для своего возраста, она выбралась из коляски и ушла.
Хильда немедленно впала в истерику, но Лиззи была практичной женщиной и сразу перешла к действию. Она увидела полисмена у края толпы и бросилась к нему со своим экстраординарным происшествием.
– Цыгане украли ребенка! – задыхаясь сказала она. – Быстро идите, господин офицер!
– Ребенок остался без присмотра? – спросил полисмен. Затем он сделал предварительный осмотр: пощупал мягкий ворс одеяла, посмотрел на углубление в подушке, где только что лежала Дези.
– Мы только посмотрели «Пинч и Джуди», – сказала Лиззи. – Мы только отошли и вернулись через пять минут.
– Для кражи, мне кажется, вполне достаточно времени, – сказал полисмен. – Но кого вы имели в виду, когда сказали, что цыгане украли вашего ребенка?
– Это не мой ребенок, господин офицер, это мисс Дези Овертон из большого дома на Хис-стрит. Я только служанка в детской. Вот мисс Флоренс и мистер Эдвин. Они расскажут вам, что пять минут назад здесь лежала Дези. И это цыгане, которые крадут детей, не так ли?
– Спрашивать детей нет необходимости, мадам.
Лиззи издала высокий пронзительный смешок, когда ее назвали «мадам». Полицейский вернулся назад, к толпе, собирать свидетелей.
– Вернитесь, пожалуйста, прошу вас. Может, кто-нибудь из вас видел что-нибудь подозрительное, как, например, кто-то отошел с ребенком от этого перевозочного средства?
Флоренс показалось, что она слышит слабые кудахтающие смешки, как эхо от представления «Пинч и Джуди». Затем один старый мужчина в довольно поношенной одежде и грязный, из тех, от кого сильно предостерегали Флоренс, сказал, что он видел молодую женщину, качающую ребенка.
– И она хорошо выглядела, как порядочная молодая особа, – сказал он. – Похоже было, что это ее собственный ребенок, она обнимала его.
– Куда она пошла?
Старик торжественно поднял грязный палец и показал:
– По направлению к деревне.
Холодное зимнее солнце сияло сквозь легкую дымку над тихим вересковым лугом. Флоренс дрожала, у нее замерзли ноги. Хильда очнулась после истерики, но к ней еще не вернулся дар речи. Оставалась только Лиззи с вытаращенными глазами, но разумно спокойная. Она повиновалась приказу полисмена и повела детей домой.
Полисмен сам собирался везти коляску. Он выглядел очень глупым, как можно было ожидать, и большим мужчиной. В полицейской каске он толкал пустую коляску. Он сказал, что возьмет воровку у станции. Его коллеги окружат Овертон Хауз на короткий период.
– Мистер за границей, – сказала Лиззи, – а миссис в магазине.
– Тогда позовите ее домой, мои дорогие женщины. Диксон сказал, что он будет погонять во всю мочь с такими ужасными новостями. Мисс Дези украдена! В это невозможно поверить! Кто не следил за ребенком, Лиззи или Хильда, или обе вместе?
– Но кто мог подумать, что вы оставите ребенка посреди белого дня? – Повар и Энни, и Хокенс никогда не слышали ничего подобного.
– Это не могут быть цыгане, это только Лиззино воображение. Здесь умышленная кража, – сказала мисс Слоун, которой казалось, что она знает все о таких невероятных происшествиях. – Они хотят попросить за нее выкуп. А это не такой богатый дом, как у князя из Девоншира, например, но такое богатство, как здесь, у многих людей.
Мисс Слоун слышала, что повар назвал причину: «Нет ли тут связи с социализмом?» Флоренс находила, что ее окоченевшие пальцы на ногах и на руках лишили ее способности понимать что-либо.
Хотя всем было плохо из-за случившегося, мисс Слоун говорила в своей бесстрастной неприятной манере, Флоренс, несмотря на спокойствие мисс Слоун, хотелось только плакать о дорогой, невинной, пропавшей Дези.
Первое, что сказала мама, когда она мгновенно приехала в экипаже и ворвалась в дверь, – не нужно давать папе телеграмму. Пока, во всяком случае; ведь это дело нескольких часов, а папа будет напрасно волноваться.
Затем она надолго закрылась в библиотеке с полисменом и, когда вышла оттуда, резко сказала слугам, которые столпились в холле:
– Вам не надо беспокоиться. Мы совершенно уверены, что Дези была украдена этой… этой женщиной. Я не думаю, что это похищение с целью выкупа, но просто действия какой-то неуравновешенной женщины.
– Но почему эта женщина взяла нашего ребенка? – возмущенно спросил повар.
– Она, вероятно, бездетная бедная женщина. Некоторые женщины из-за этого странно себя ведут. Очень мило с вашей стороны, что вы здесь все собрались, но сейчас возвращайтесь к своей работе. У меня был доверительный разговор в полиции. Ребенок должен быть дома до наступления ночи.
Беатрис была расстроена, задумчива, несмотря на желание выглядеть спокойной. Щеки у нее покрылись пятнами, в глазах смущение и тревога. Она спрашивала Флоренс и Эдвина, но Флоренс знала только то, о чем говорилось: что молодая женщина взяла Дези в руки и побежала с ней.
– Мисс Слоун, – сказала Беатрис, – возьмите детей в детскую и почитайте им или поиграйте с ними. Лиззи, вы тоже идите. Зажгите свет, скоро станет темно.
Видно было, как ее охватила дрожь при мысли, что бедная маленькая Дези где-то в холодных туманных сумерках. Тогда она взяла Флоренс за руку и пошла с ней, прихватив и мисс Слоун.
– Бежим дальше, дорогая. Делай, как я прошу.
Ее рука, держащая Флоренс, была холоднее камня, как у мертвеца, как у бабушки миссис Овертон, до которой Нэнни Блэр дала дотронуться Флоренс, прежде чем закрыли гроб.
Страх объял Флоренс. Она стала всхлипывать и громко заговорила убитым голосом, что она хочет, чтобы у них была мисс Медуэй, это неправильно, что мисс Медуэй, которая так дорога, так любима ею, уехала.
– Де-зи никогда бы не украли, если бы здесь была мисс Медуэй, – заикаясь бормотала она.
– Успокойся! – услышала она, как мама повысила голос. Флоренс всхлипнула и замолчала. – Какая чепуха! Отправляйся в детскую в таком случае.
Позже доктор Ловегров надел на себя халат и шапочку, затем вошел в детскую, где горел только камин. Он пощупал у Флоренс лоб, посмотрел на руины, оставшиеся на поле боя, где Эдвин, пронзительно крича, руководил сражением, и сказал обычным для него, низким веселым голосом:
– Я думаю, это план для небольшого состязания в стрельбе для двоих вояк. Лиззи, давайте ей по две капли на стакан молока. А вы, мисс, постарайтесь хорошенько заснуть.
– А беби? – с тревогой спросила Флоренс.
– О, беби? Ее нашли, разве вы не знаете? Она молодцом и франтиха.
Было уже после полуночи, а Беатрис все еще сидела в библиотеке и билась над письмом Уильяму, которое она должна была написать.
Она дорожила его покоем, но как сообщить ему о подобном ужасном событии? Казалось, это невозможно. Ее муж должен приехать домой, сказал офицер полиции. Возможно, он понадобится на судебном процессе.
Судебный процесс!
Молодая женщина ответственна за похищение ребенка с преступной целью…
Она протестовала, говорила, что хотела взять ребенка только на ночь, всего на несколько часов. Что она собиралась вернуть его невредимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56