Знаете, почему? Потому что мы теперь будем говорить о женщинах, и я надеюсь, одними разговорами дело не кончится. С тех пор как я последний раз держал за руку девушку, минуло три с лишним года, если быть точным – сорок один месяц. Я проснулся рядом с ней и увидел, что держу ее за руку. Она еще спала, а потом проснулась и убрала руку. С тех пор прошел сорок один месяц. Не думаю, что смогу и дальше соблюдать это отнюдь не добровольное воздержание.
Ему показалось, что он вот-вот проникнет в бункер, где забаррикадировался мальчик.
– По-моему, тут вам больших возможностей не представится. – Ответ был чересчур длинный для Давида.
– А вот мы сейчас проверим.
Дука вновь оставил его одного под звездами и через бар прошел на танцплощадку. Она понемногу заполнялась, но мужчин было немного, хотя они очень шумели. Одну за другой он пересмотрел всех более или менее приличных девиц. Если не считать слишком чопорных миланок (к тому же все они были со спутниками), вид у остальных девиц уж очень простецкий – пластмассовые бусы, прически, сооруженные какой-нибудь подружкой – ученицей парикмахера, марсианские позолоченные сандалии. Но Дука и простушкам давно перестал доверять. Вернувшись за столик, он с удовлетворением обнаружил, что Давид прикончил свой стакан, и потащил его танцевать. Тот шатался не больше прежнего: после определенной дозы люди либо вновь обретают равновесие, либо засыпают.
– Я не умею танцевать, – сказал Давид.
Они уселись за новый столик, поодаль от оркестра, в одном из самых интимных уголков ресторана.
– Зато я умею.
Поскольку официант жадно пожирал их глазами, он заказал еще бутылку виски и затем пригласил на танец самую что ни на есть простушку, даже ненакрашенную. По окончании танца та соблаговолила угоститься лимонадом за их столиком.
– Только ненадолго. Меня отец отпускает до одиннадцати, я, бывает, на часок задержусь, но не дай Бог, если он проснется!
– Какая жалость! – вздохнул он. – Мой друг живет тут неподалеку, на вилле, и у него есть стереопроигрыватель с потрясающими пластинками.
При слове «вилла» девица впала в задумчивость; при первых звуках оркестра он снова повел ее на площадку и, нежно обняв, стал что-то нашептывать ей на ухо. Простушка оказалась не так проста, чтоб не понять устремления двоих мужчин в такую звездную ночь, и еще до окончания танца согласилась поехать на виллу, прихватив с собой подругу.
– Только ненадолго, самое позднее – в половине первого вы проводите нас домой, – твердила она уже явно для очистки совести, причем срок возвращения продлила на полчаса.
Оставив его минуты на три, она явилась с подругой. Они были как два платья, сшитых по одной выкройке, только разного цвета – одна блондинка, вторая брюнетка. Впрочем, схожесть проявлялась не в чертах и не в одежде, а в общем облике. Девицы страшно обрадовались, когда он закупил всяких бутылочек, очень одобрили «джульетту» и приготовились к приятной беседе в машине, однако скорость сто двадцать километров в час отбила у них охоту разговаривать, и они перевели дух только уже перед воротами виллы.
– Не люблю такие гонки, – сказала брюнетка (кажется, ее звали Мариолина, а может, Мариолина – это подруга?). – На обратном пути обещайте ехать помедленней, не то мы пойдем пешком.
Давид стойко сохранял равновесие, разве что был немного напряжен и не произнес ни одного слова. Зато Дука говорил за всех: раз уж ты решил посвятить себя делу социального возрождения, так иди по этой стезе до конца. Не правда ли, доктор Дука Ламберти (встряхивание головой), кому как не вам, доктор Дука Ламберти (снова встряхивание), стать зачинателем социального возрождения (ах, какой тонкий юмор!), освободить человечество, воплощенное в данный момент в лице Давида Аузери, от язвы алкоголизма... Или же освободить от страха смерти человечество, принявшее облик синьоры Софии Мальдригати, у которой глаза мутнели от страха, едва к ней приближался главный врач – любитель похабных анекдотов... Вам предстоит избавить человечество от зла, вы по профессии избавитель, поэтому в течение часа без умолку болтаете с девушками и с Давидом, поэтому возитесь с этим чертовым стереопроигрывателем... Однако проигрыватель оказался безнадежно сломан, и тогда одна из двух простушек включила радио и настроила его на «Рим-2». А он все говорил и говорил, точно конферансье под аккомпанемент танцевальной музыки.
Разливая напитки, он сообщил, что друга его зовут Давид и что он немой. Девушки проявили благоразумие и не напились, но это не помешало им рассказать кучу всяких басен о себе, а он и Давид им доверчиво поддакивали. Общими усилиями вечеринке удалось придать не слишком вульгарный характер. Правда, на короткое время Дука уединился с Мариолиной (он все еще был уверен, что именно ее зовут Мариолина) и дал ей несколько ценных указаний, после чего Мариолина ухитрилась извлечь Давида из кресла и по витой лестнице отправилась с ним наверх, в спальню. Несмотря на высокие каблуки и высокую прическу, она едва доставала ему до плеча.
Теперь, когда компания разделилась на пары, он разлегся на диване, а вторая простушка, размягченная от музыки и двух бокалов вина, уселась на пол у его ног и стала томно мурлыкать песенку – ну точь-в-точь красотка Франсуаза Харди с ее длинными, обрамляющими лицо волосами. Вскоре, однако, она прервала исполнение и произнесла гораздо более осмысленно и отчетливо, хотя и не менее томно:
– Останемся здесь или там и для нас найдется местечко? – Она возвела глаза кверху, очевидно, намекая на брачное ложе.
Он подлил ей в стакан и выпил сам. Как объяснить этой девчонке, что длительное воздержание вызывает нервно-психический ступор, иначе говоря, привычку к целомудренному образу жизни? Целомудрие в сущности тот же порок: стоит тебе привыкнуть к нему, и с этой дорожки уже не свернуть – день ото дня становишься все целомудренней. Но с другой стороны, когда женщина – особенно итальянка – задает тебе такой вопрос, отказ, каким бы вежливым он ни был, просто невозможен. Сознательная и честная потаскушка вроде Франсуазы Харди, которая любезно согласилась провести с тобой вечер, никогда не поймет истинной причины и обидится, сочтя тебя импотентом либо извращенцем. Так вправе ли ты приводить в смятение милую девушку из милой Брианцы?
– Лучше здесь, только выключи радио. – Один из фашистских главарей во время войны в Испании занимался любовью исключительно под «Болеро» Равеля; он, Дука, никогда бы до такого не опустился.
Около половины второго Мариолина с большим достоинством сошла со второго этажа – одна. Дука с Франсуазой Харди снова включили радио и с большим достоинством изображали добрых друзей. Увидев Мариолину, он быстро подошел к ней, усадил на нижнюю ступеньку лестницы и завел дружеский, откровенный разговор. Его вопросы были крайне нескромными, но он рассчитывал на понимание этой по-своему неглупой девицы.
Услыхав вопрос № 1, кстати, наименее скабрезный, Мариолина громко рассмеялась.
– Я тоже думала, что он потом заснет, так нет же!
На вопрос № 2, наиболее скабрезный, экзаменуемая ответила кратко:
– Нет.
Аналогично ответила она на вопросы 3, 4 и 5. Подруга подала ей налитый бокал и хотела было тоже послушать, но, будучи шокирована непристойностью вопросов 6 и 7, не говоря уже об ответах, вернулась на диван и села поближе к приемнику.
Вопрос № 8 был последний, и, отвечая на него, Мариолина казалась почти растроганной:
– Нет, что ты! Он включил маленький приемник возле кровати, и другого света не было. – Она с видимым удовольствием описывала происшедшее: – Он дал мне прикурить, извинился за то, что мало говорит, потом спросил, хочу ли я остаться на ночь, или меня лучше отвезти домой. Я сказала, что мне надо домой, пошла в ванную, а когда вернулась, он был одет – брюки, рубашка, ботинки – и опять попросил прощения.
– За что?
– За то, что не может меня проводить. Сказал, что ему неудобно.
– Перед кем?
– Перед тобой. Ему неловко тебя видеть после всего...
Итак, сексуальное обследование закончено. И с этой точки зрения Давид Микеланджело оказался совершенно нормален. До чего же банально! Ответы Мариолины на восемь технических вопросов не оставляли сомнений. Давид Аузери – здоровый парень, по-старомодному охочий до противоположного пола, без всяких там наваждений и аномалий. Злоупотребление алкоголем пока не оказало на него никакого разлагающего воздействия. Напрасно отец полагает, будто он заторможен и не от мира сего. Заключение эксперта в лице Мариолины свидетельствовало о том, что все у него в порядке.
Он поднялся со ступеньки и подал руку своей осведомительнице.
– Выпьем на дорожку.
Несколько купюр из выданного инженером Аузери аванса с большим достоинством перекочевали из его кармана в сумочки двух простушек. Он довез девушек до еще открытого ресторана, где и оставил их под звездами, а сам на тихом ходу (пусть «Джульетта» отдохнет от скоростей) вернулся к вилле. У ворот его встретил почтенный старик в плаще, надетом поверх длинной ночной рубашки, и на чистом, даже без намека на диалект, итальянском языке объявил, что он здесь служит, извинился за свой вид и сказал, что имеет поручение от младшего синьора Аузери показать отведенную ему комнату и снабдить всем необходимым для ночного отдыха.
В сопровождении дворецкого, каких теперь увидишь разве что в кино, он проследовал на второй этаж, где ознакомился с виденной ранее ванной, а также с комнатой, после чего экскурсовод, учтиво прижав руку к груди, чтобы не распахнулся плащ, оставил его в одиночестве.
Комната располагалась рядом со спальней Давида (в этом доме он уже ориентировался). Очевидно, что инженер Аузери, наезжая сюда, ночует именно здесь. К такому заключению ему помогли прийти и житейская логика, и книги на полке, подвешенной к стене. Два тома истории второй мировой войны, один том истории республики Сало, история Италии с 1860-го по 1960-й год, «Человеческое познание» Рассела, рекламная брошюра на английском языке, посвященная невозгораемым лакам, и несколько подшивок журнала «Пути мира». Весьма конструктивное чтение для такого хорошо сконструированного ума.
Он не привез с собой никаких вещей, поскольку, уезжая из Милана, не думал, что останется. Впрочем, не важно. В ванной он выдавил на язык немного пасты и прополоскал рот. Потом наскоро обмылся под душем и в трусах вернулся в свою комнату. На душе скребли кошки.
В открытое окно волнами вливался влажный воздух, летали комары, над всем нависла гнетущая тишина, потому что на нижней дороге в этот час не было ни одной машины. Настроение ухудшилось, когда, несмотря на принятый душ, он обнаружил на шее длинный волос Франсуазы Харди. Ночные часы и в тюрьме были для него самыми трудными. Всякий раз он к ним готовился, ждал атаки враждебных мыслей, но когда они подступали, словно морской прилив, то неизменно застигали его врасплох, он барахтался, захлебывался и мучился гораздо больше, чем ожидал. Ладно, переживем и эту ночь.
3
Прежде всего надо погасить ненависть к главному врачу клиники Арквате. Фигура он, конечно, одиозная, начиная с внешности (конюх, переодетый преуспевающим хирургом), кончая моральным обликом, тембром голоса, шутовскими манерами... И все же ненависть – бесплодное чувство. Не нравится тебе Арквате – так ушел бы просто из клиники и не разжигал в себе ненависть.
Ослепленный этой ненавистью, он и совершил ошибку, слишком близко к сердцу приняв тот утренний эпизод. Они с главным врачом выходили из палаты синьоры Мальдригати после чисто формального осмотра, и главный врач, оставив дверь открытой (он будто из принципа никогда не закрывал двери), громко выругался.
– Из-за этой чертовой старухи я феррагосто в городе проторчу. Они точно мне назло не подыхают!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Ему показалось, что он вот-вот проникнет в бункер, где забаррикадировался мальчик.
– По-моему, тут вам больших возможностей не представится. – Ответ был чересчур длинный для Давида.
– А вот мы сейчас проверим.
Дука вновь оставил его одного под звездами и через бар прошел на танцплощадку. Она понемногу заполнялась, но мужчин было немного, хотя они очень шумели. Одну за другой он пересмотрел всех более или менее приличных девиц. Если не считать слишком чопорных миланок (к тому же все они были со спутниками), вид у остальных девиц уж очень простецкий – пластмассовые бусы, прически, сооруженные какой-нибудь подружкой – ученицей парикмахера, марсианские позолоченные сандалии. Но Дука и простушкам давно перестал доверять. Вернувшись за столик, он с удовлетворением обнаружил, что Давид прикончил свой стакан, и потащил его танцевать. Тот шатался не больше прежнего: после определенной дозы люди либо вновь обретают равновесие, либо засыпают.
– Я не умею танцевать, – сказал Давид.
Они уселись за новый столик, поодаль от оркестра, в одном из самых интимных уголков ресторана.
– Зато я умею.
Поскольку официант жадно пожирал их глазами, он заказал еще бутылку виски и затем пригласил на танец самую что ни на есть простушку, даже ненакрашенную. По окончании танца та соблаговолила угоститься лимонадом за их столиком.
– Только ненадолго. Меня отец отпускает до одиннадцати, я, бывает, на часок задержусь, но не дай Бог, если он проснется!
– Какая жалость! – вздохнул он. – Мой друг живет тут неподалеку, на вилле, и у него есть стереопроигрыватель с потрясающими пластинками.
При слове «вилла» девица впала в задумчивость; при первых звуках оркестра он снова повел ее на площадку и, нежно обняв, стал что-то нашептывать ей на ухо. Простушка оказалась не так проста, чтоб не понять устремления двоих мужчин в такую звездную ночь, и еще до окончания танца согласилась поехать на виллу, прихватив с собой подругу.
– Только ненадолго, самое позднее – в половине первого вы проводите нас домой, – твердила она уже явно для очистки совести, причем срок возвращения продлила на полчаса.
Оставив его минуты на три, она явилась с подругой. Они были как два платья, сшитых по одной выкройке, только разного цвета – одна блондинка, вторая брюнетка. Впрочем, схожесть проявлялась не в чертах и не в одежде, а в общем облике. Девицы страшно обрадовались, когда он закупил всяких бутылочек, очень одобрили «джульетту» и приготовились к приятной беседе в машине, однако скорость сто двадцать километров в час отбила у них охоту разговаривать, и они перевели дух только уже перед воротами виллы.
– Не люблю такие гонки, – сказала брюнетка (кажется, ее звали Мариолина, а может, Мариолина – это подруга?). – На обратном пути обещайте ехать помедленней, не то мы пойдем пешком.
Давид стойко сохранял равновесие, разве что был немного напряжен и не произнес ни одного слова. Зато Дука говорил за всех: раз уж ты решил посвятить себя делу социального возрождения, так иди по этой стезе до конца. Не правда ли, доктор Дука Ламберти (встряхивание головой), кому как не вам, доктор Дука Ламберти (снова встряхивание), стать зачинателем социального возрождения (ах, какой тонкий юмор!), освободить человечество, воплощенное в данный момент в лице Давида Аузери, от язвы алкоголизма... Или же освободить от страха смерти человечество, принявшее облик синьоры Софии Мальдригати, у которой глаза мутнели от страха, едва к ней приближался главный врач – любитель похабных анекдотов... Вам предстоит избавить человечество от зла, вы по профессии избавитель, поэтому в течение часа без умолку болтаете с девушками и с Давидом, поэтому возитесь с этим чертовым стереопроигрывателем... Однако проигрыватель оказался безнадежно сломан, и тогда одна из двух простушек включила радио и настроила его на «Рим-2». А он все говорил и говорил, точно конферансье под аккомпанемент танцевальной музыки.
Разливая напитки, он сообщил, что друга его зовут Давид и что он немой. Девушки проявили благоразумие и не напились, но это не помешало им рассказать кучу всяких басен о себе, а он и Давид им доверчиво поддакивали. Общими усилиями вечеринке удалось придать не слишком вульгарный характер. Правда, на короткое время Дука уединился с Мариолиной (он все еще был уверен, что именно ее зовут Мариолина) и дал ей несколько ценных указаний, после чего Мариолина ухитрилась извлечь Давида из кресла и по витой лестнице отправилась с ним наверх, в спальню. Несмотря на высокие каблуки и высокую прическу, она едва доставала ему до плеча.
Теперь, когда компания разделилась на пары, он разлегся на диване, а вторая простушка, размягченная от музыки и двух бокалов вина, уселась на пол у его ног и стала томно мурлыкать песенку – ну точь-в-точь красотка Франсуаза Харди с ее длинными, обрамляющими лицо волосами. Вскоре, однако, она прервала исполнение и произнесла гораздо более осмысленно и отчетливо, хотя и не менее томно:
– Останемся здесь или там и для нас найдется местечко? – Она возвела глаза кверху, очевидно, намекая на брачное ложе.
Он подлил ей в стакан и выпил сам. Как объяснить этой девчонке, что длительное воздержание вызывает нервно-психический ступор, иначе говоря, привычку к целомудренному образу жизни? Целомудрие в сущности тот же порок: стоит тебе привыкнуть к нему, и с этой дорожки уже не свернуть – день ото дня становишься все целомудренней. Но с другой стороны, когда женщина – особенно итальянка – задает тебе такой вопрос, отказ, каким бы вежливым он ни был, просто невозможен. Сознательная и честная потаскушка вроде Франсуазы Харди, которая любезно согласилась провести с тобой вечер, никогда не поймет истинной причины и обидится, сочтя тебя импотентом либо извращенцем. Так вправе ли ты приводить в смятение милую девушку из милой Брианцы?
– Лучше здесь, только выключи радио. – Один из фашистских главарей во время войны в Испании занимался любовью исключительно под «Болеро» Равеля; он, Дука, никогда бы до такого не опустился.
Около половины второго Мариолина с большим достоинством сошла со второго этажа – одна. Дука с Франсуазой Харди снова включили радио и с большим достоинством изображали добрых друзей. Увидев Мариолину, он быстро подошел к ней, усадил на нижнюю ступеньку лестницы и завел дружеский, откровенный разговор. Его вопросы были крайне нескромными, но он рассчитывал на понимание этой по-своему неглупой девицы.
Услыхав вопрос № 1, кстати, наименее скабрезный, Мариолина громко рассмеялась.
– Я тоже думала, что он потом заснет, так нет же!
На вопрос № 2, наиболее скабрезный, экзаменуемая ответила кратко:
– Нет.
Аналогично ответила она на вопросы 3, 4 и 5. Подруга подала ей налитый бокал и хотела было тоже послушать, но, будучи шокирована непристойностью вопросов 6 и 7, не говоря уже об ответах, вернулась на диван и села поближе к приемнику.
Вопрос № 8 был последний, и, отвечая на него, Мариолина казалась почти растроганной:
– Нет, что ты! Он включил маленький приемник возле кровати, и другого света не было. – Она с видимым удовольствием описывала происшедшее: – Он дал мне прикурить, извинился за то, что мало говорит, потом спросил, хочу ли я остаться на ночь, или меня лучше отвезти домой. Я сказала, что мне надо домой, пошла в ванную, а когда вернулась, он был одет – брюки, рубашка, ботинки – и опять попросил прощения.
– За что?
– За то, что не может меня проводить. Сказал, что ему неудобно.
– Перед кем?
– Перед тобой. Ему неловко тебя видеть после всего...
Итак, сексуальное обследование закончено. И с этой точки зрения Давид Микеланджело оказался совершенно нормален. До чего же банально! Ответы Мариолины на восемь технических вопросов не оставляли сомнений. Давид Аузери – здоровый парень, по-старомодному охочий до противоположного пола, без всяких там наваждений и аномалий. Злоупотребление алкоголем пока не оказало на него никакого разлагающего воздействия. Напрасно отец полагает, будто он заторможен и не от мира сего. Заключение эксперта в лице Мариолины свидетельствовало о том, что все у него в порядке.
Он поднялся со ступеньки и подал руку своей осведомительнице.
– Выпьем на дорожку.
Несколько купюр из выданного инженером Аузери аванса с большим достоинством перекочевали из его кармана в сумочки двух простушек. Он довез девушек до еще открытого ресторана, где и оставил их под звездами, а сам на тихом ходу (пусть «Джульетта» отдохнет от скоростей) вернулся к вилле. У ворот его встретил почтенный старик в плаще, надетом поверх длинной ночной рубашки, и на чистом, даже без намека на диалект, итальянском языке объявил, что он здесь служит, извинился за свой вид и сказал, что имеет поручение от младшего синьора Аузери показать отведенную ему комнату и снабдить всем необходимым для ночного отдыха.
В сопровождении дворецкого, каких теперь увидишь разве что в кино, он проследовал на второй этаж, где ознакомился с виденной ранее ванной, а также с комнатой, после чего экскурсовод, учтиво прижав руку к груди, чтобы не распахнулся плащ, оставил его в одиночестве.
Комната располагалась рядом со спальней Давида (в этом доме он уже ориентировался). Очевидно, что инженер Аузери, наезжая сюда, ночует именно здесь. К такому заключению ему помогли прийти и житейская логика, и книги на полке, подвешенной к стене. Два тома истории второй мировой войны, один том истории республики Сало, история Италии с 1860-го по 1960-й год, «Человеческое познание» Рассела, рекламная брошюра на английском языке, посвященная невозгораемым лакам, и несколько подшивок журнала «Пути мира». Весьма конструктивное чтение для такого хорошо сконструированного ума.
Он не привез с собой никаких вещей, поскольку, уезжая из Милана, не думал, что останется. Впрочем, не важно. В ванной он выдавил на язык немного пасты и прополоскал рот. Потом наскоро обмылся под душем и в трусах вернулся в свою комнату. На душе скребли кошки.
В открытое окно волнами вливался влажный воздух, летали комары, над всем нависла гнетущая тишина, потому что на нижней дороге в этот час не было ни одной машины. Настроение ухудшилось, когда, несмотря на принятый душ, он обнаружил на шее длинный волос Франсуазы Харди. Ночные часы и в тюрьме были для него самыми трудными. Всякий раз он к ним готовился, ждал атаки враждебных мыслей, но когда они подступали, словно морской прилив, то неизменно застигали его врасплох, он барахтался, захлебывался и мучился гораздо больше, чем ожидал. Ладно, переживем и эту ночь.
3
Прежде всего надо погасить ненависть к главному врачу клиники Арквате. Фигура он, конечно, одиозная, начиная с внешности (конюх, переодетый преуспевающим хирургом), кончая моральным обликом, тембром голоса, шутовскими манерами... И все же ненависть – бесплодное чувство. Не нравится тебе Арквате – так ушел бы просто из клиники и не разжигал в себе ненависть.
Ослепленный этой ненавистью, он и совершил ошибку, слишком близко к сердцу приняв тот утренний эпизод. Они с главным врачом выходили из палаты синьоры Мальдригати после чисто формального осмотра, и главный врач, оставив дверь открытой (он будто из принципа никогда не закрывал двери), громко выругался.
– Из-за этой чертовой старухи я феррагосто в городе проторчу. Они точно мне назло не подыхают!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29