Она молча улыбнулась, уже без недовольной мины; синьор А произнес еще несколько фраз, после чего она проследовала за ним к темно-синей «фламинии», согласившись на любезное предложение ее подбросить.
– Номер, Ливия.
Записывать ни к чему – этот номер запомнится, будь он хоть из двадцати цифр.
– Дука, я, наверно, идиотка, но я не разглядела. – По голосу чувствовалось, что она расстроена до слез.
Не разглядеть номер машины – ничего себе, контрразведчица, самого элементарного не сумела сделать!
– Как же так?
– Но, Дука, ведь номер, он же только спереди и сзади, а я садилась сбоку, там не видно номера! – Она оправдывалась смущенно, неловко, безнадежно, как будто заранее зная приговор. – Я всю дорогу искала случая посмотреть, но мне не удалось, мы все время сидели в машине, я же не могла выйти, чтобы специально взглянуть на номер, ну честное слово, не могла...
Он язвительным тоном перебил ее:
– Но когда вы расстались и он отъезжал, вы ведь могли посмотреть ему вслед?
– Нет, не могла. Он проводил меня до подъезда и дождался, пока я войду в дом... не знаю, может, не специально, просто из галантности закрыл за мной дверь. Я сразу же ее открыла, как только он отъехал, но машина двигалась слишком быстро, а улица плохо освещена.
Что ж, бывает. Великий кулинар может приготовить для королевского стола оленину с апельсинами, вымоченными в роме, но не умеет поджарить яичницу из двух яиц.
– Ну, и почему вы решили, что это он? – спросил Дука безо всякого сочувствия.
– По фотографиям.
Синьор А повез Ливию в парк Ламбро – не в самый парк, конечно, это было бы рискованно, – а на близлежащий бульвар, хотя для его цели подошла бы и Соборная площадь в полдень, поскольку он все равно ограничился одними разговорами – словесный эротоман; он задал ей множество вполне деликатных вопросов: сколько лет, откуда родом, есть ли жених; про себя не без самодовольства сообщил, что он якобы преподаватель, но сейчас временно без работы, затем сказал, что в женщине ценит прежде всего образованность, позволил себе две-три формально-усталые ласки, но тут же откровенно признался, что в его возрасте у мужчин, к несчастью, наблюдаются необратимые явления, будь ему двадцать лет (тут он улыбнулся), все было бы иначе, а сейчас ему удается обрести некий жизненный стимул, только если он поглядит на фотографии красивой женщины, конечно, не вполне одетой, скорее, наоборот, может быть, ей трудно это понять, но обнаженная натура на фотографиях оказывает на него более сильное воздействие, нежели во плоти, особенно если он знает девушку и говорил с ней, снимки в специализированных журналах оставляют его равнодушным, потому что он никогда не видел фотомоделей живьем, а вот несколько ее портретов хотелось бы иметь – теперь, когда он с нею пообщался и понял, какая она привлекательная девушка. У нее дома, естественно, таких фотографий не имеется, но это небольшая беда, и дело можно в два счета поправить. У него есть надежный друг, опытный фотограф, к которому ей надо съездить. В качестве гонорара он будет просто счастлив заплатить ей пятьдесят тысяч лир. Под конец он заверил, что об этом ни одна живая душа не узнает и что на фотографиях лицо ее будет в тени – ему ведь тоже не резон всем раскрывать свои старческие слабости. Ливия ответила, что ей это совсем не нравится и вообще не следовало садиться к нему в машину, больше она никогда на такое не пойдет, хотя и очень стеснена в средствах. Синьор А стал петь ей дифирамбы, от души пожелал найти хорошую работу и хорошего жениха, и все же, разве несколько снимков что-нибудь изменят?
Он был настойчив, но не прямолинеен и в конце концов добился своего: назвал адрес друга-фотографа, прибавив к нему двадцать тысяч.
– Давайте адрес, – нетерпеливо потребовал Дука у своей Ливии Гусаро и кивнул Давиду, глядевшему в открытую дверь кухни, чтоб записывал.
– Рекламное фотомоделирование, – сказала Ливия.
– Рекламное фотомоделирование, – повторил он Давиду.
– Многоквартирный дом «Улисс», за улицей Эджидио Фолли и за таможней.
– Многоквартирный дом «Улисс», за улицей Эджидио Фолли и за таможней. – Давид опять записал. – В котором часу?
– Он сказал: от двух до трех, потому что после его друг работает вне студии.
Время отлично вычислено, та часть Милана, у которой есть возможность, спит дома, те, у кого нет такой возможности, все равно не в силах совладать с собой и засыпают на улице, в трамвае, на службе... в общем, время по всеобщему запустению не сравнимое ни с каким часом ночи.
– Так, теперь приметы. – Он снова сделал знак Давиду не откладывать ручку. – Рост?
– Думаю, метр семьдесят пять, он выше меня, а во мне метр семьдесят... – с истинно женской непосредственностью она добавила: – На каблуках.
– Рост метр семьдесят пять. Сложение?
– Худощавый, пиджак болтается.
– Цвет лица?
– Бледный, оливкового оттенка. Усики тонкие-тонкие, с сильной проседью.
– Волосы?
– Тоже седые, на висках залысины, хотя шевелюра еще довольно густая, длинная, расчесана аккуратно.
– Так. Глаза?
Ливия помедлила.
– Темные. Цвет я не разобрала.
– Нос?
– С горбинкой.
Негусто; эти данные он передаст Маскаранти для составления словесного портрета. Основная надежда на фотографа: если удастся его взять, он назовет имена сообщников, в том числе синьора А. И пока что у них есть все шансы его взять.
– Ливия.
– Да?
– Слушайте меня внимательно.
– Я слушаю.
– Без моего сигнала из дому ни ногой.
– Ладно.
– К телефону сами не подходите. Если позвонят, пошлите кого-нибудь из домашних, пусть скажут, что вас нет.
– Хорошо.
– Дверь не открывать. Если кто-то придет и спросит вас – то же самое: нет дома.
– Поняла.
– Сегодня ночью, думаю, уже никто не явится, но завтра, начиная с шести утра, я буду звонить каждый час и проверять, не случилось ли чего.
– А что может случиться?
– Надеюсь, ничего. Они смогут следить – и по телефону, и визуально, – с кем вы общаетесь. – Он опасался не только слежки, но большего ей не сказал. – А теперь идите спать. Спасибо вам.
– Ой, я так рада, так рада, что нашла его! – В голосе слышалось совсем детское торжество.
Только повесив трубку, он заметил, что в прихожей, квадратной и совсем пустой, но все же уютной, стоит Лоренца, и глаза у нее расширены от страха.
– Ну что ты вскочила, иди спать, не волнуйся.
– Кто это был? – Она не могла не волноваться, она же все знает. Дука объяснил ей все подробности этой одиозной истории.
– Ливия. Мы нашли того человека.
– И что ты теперь собираешься делать?
Нервы у него были взвинчены. Лоренца права: он осел и преступник – вместо того чтобы поискать себе хорошую спокойную работу, вляпался всеми четырьмя лапами в эту вонючую яму!
– Я еще не знаю, может, уйду, может, останусь, но от тебя требуется только одно: чтоб ты шла спать и обо мне не беспокоилась.
Лоренца вспыхнула и от этого тона, и оттого, что Давид все слышал; она взглянула на него, хотела было что-то ответить, но воля старшего брата была сильнее, и она смирилась, ушла к себе.
– Нужен путеводитель по Милану, – сказал он Давиду.
Вышел в гостиную, по площади чуть больше прихожей: среди прочих вещей или, с позволения сказать, мебели, купленной отцом в надежде, что она ему понравится, там стоял маленький шкафчик с книгами и старыми журналами – зародыш библиотеки, сгнивший на корню в тот самый миг, когда его арестовали три года назад. Какая пылища: Сара не дает матери всерьез заняться уборкой; весь в пыли был и путеводитель по Милану с подробной картой, старой, правда, но еще вполне пригодной. Он вернулся в кухню, разложил на столе карту, нашел в списке улицу Эджидио Фолли, на самой окраине города, за парком Ламоре, переходящую в дорогу на Мельцо и Пьольтелло.
– Да, они стали гораздо осторожнее, – заметил он.
– Почему? – спросил Давид.
– Теперь не решились устраивать студию в самом городе. Переехали на окраину, как все крупные промышленные предприятия. Чуть что – сразу в машину, и через несколько секунд они на автостраде.
– Как же нам быть?
– Вот, думаю, – Это была неправда: генеральный план у него уже созрел, а теперь он размышлял для вида, пытался убедить себя самого в том, что не принимает решений очертя голову. Все ложь.
Был бы он честный гражданин, сейчас позвонил бы Карруа, сообщил адрес фотографа и всем остальным предоставил бы заниматься полиции. Но он таковым не является: чтобы удостовериться в этом, достаточно заглянуть в его досье.
– Странно все-таки... Если бы у отца Ливии не заболели зубы и она не пошла бы в аптеку, то мы, со всей нашей системой базирования, так ничего бы и не обнаружили.
– Но надо же что-то делать! – сказал Давид. (Вот нетерпеливый, у него прямо руки чешутся!)
– Конечно. Вы умеете ездить на велосипеде?
– Давно не ездил, но, думаю, смогу.
– Так, посмотрим, во сколько у нас восход. – У Дуки тоже имеется записная книжка, и очень хорошая, с массой полезных сведений, в частности, время восхода и заката. – Солнце на этой неделе восходит в пять тридцать две. Это значит, что в пять уже все видно и вы можете выехать в четыре тридцать.
– А куда ехать?
– На улицу Эджидио Фолли, в самый конец, посмотрите, где находится этот «Улисс» и что он собой представляет. На машине вы привлечете к себе внимание.
– А где возьмем велосипед?
– У сына привратника есть. Я разбужу отца, он, конечно, удивится, но даст: он меня жалует, даже не знаю за что.
В кухне стояла глубокая ночная тишина, казалось, даже вещи спят: пустые банки из-под пива, бутылка виски, тоже приближающаяся к этому состоянию, Сарины соски и бутылочки, прикрытые салфеткой, около раковины, вот только Лоренца наверняка не спит... Где ей понять!
– А потом? – спросил Давид.
– Понимаете, Давид, раз они стали осторожней, нам тоже следует соблюдать осторожность. Завтра сделаем вот что: без чего-нибудь два Ливия вызовет такси и поедет в это «Рекламное фотомоделирование». А мы за ней. Но они из осторожности могут установить за ней слежку – вдруг она приведет за собой хвост. И если они нас засекут, то мы никого не поймаем. Ясно?
Яснее не бывает, одними глазами сказал ему Давид.
– Поэтому мы должны следовать за Ливией незаметно. То есть мы поедем, но впереди, метров на сто. И только до определенного места. Представьте себе этот кортеж: сначала мы на"джульетте", потом Ливия на такси, а потом тот, кто, возможно, за ней следит. В городе, в потоке машин, такая диспозиция не вызовет подозрений: раз мы будем впереди, тому типу ничего и в голову не придет, но улица Эджидио Фолли... – он потыкал пальцем в зеленый квадрат на топографической карте, – у самой городской черты, и там, учитывая послеобеденное время, машин совсем не останется, то есть мы будем чересчур на виду. Далее: когда мы подъедем к этому «Улиссу», парковаться перед домом было бы с нашей стороны непростительной глупостью. Теперь понятно, зачем надо съездить туда на велосипеде?
Давид начинал понимать.
– Вы произведете разведку. На месте вам надо будет определить две вещи: во-первых, где поставить машину как можно ближе к дому и к дороге, но чтобы из окон нас не было видно, и, во-вторых, есть ли подъезд к «Улиссу» не по улице Эджидио Фолли.
Тишина. В последний раз шорох автомобильных покрышек донесся до них минут десять назад. Скоро два, ждать еще долго, к тому же оба они не из тех, кто спит в ночь перед битвой.
– Мой отец любил раскладывать пасьянсы, – сказал он Давиду. – Где-то здесь должна быть колода карт. Вы умеете играть в «скопу»?
Да, умеет. Вдвоем играть в «скопу» не очень интересно, но надо же как-то убить время.
3
Ливия вышла из подъезда в половине второго. Поток машин уже схлынул: большинство миланцев обедает именно в это время.
– На улицу Эджидио Фолли, – сказала она водителю.
В зеркало она увидела недовольную мину, потому что, какой бы адрес вы ни назвали таксисту, он ни за что не одобрит ваш выбор маршрута:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29