Мистер Чаррингтон подчеркнул, что большинство крупных портовых зон в мире расположены в болотистых местах. Корабли мистера Лундгрена тяготеют к таким местам. В особенности — к Нидерландам. Это процветающий бизнес, и мистер Лундгрен очень богат. Против него трудно будет вести дело, вряд ли следует рассчитывать хоть на какой-то успех.
«В особенности, если нам не платят за эту работу» — такова была невысказанная мысль. Сирил был голосом моего сознания или, во всяком случае, голосом управляющего моим банком.
— Спасибо, — сказал я и повесил трубку.
Благородные поступки всегда стоят дорого и отнимают массу времени. Придется играть не по правилам. Мне все-таки надо взглянуть на сарай Дональда Стюарта. Я стоял возле телефонной будки в нерешительности. Какой-то моторный катер проревел в гавани и резко остановился у причала. Оттуда выпрыгнул Джерри Файн и быстро зашагал по направлению к воротам парка.
— Доброе утро! — окликнул его я, когда он проходил мимо.
Он обернулся, и я увидел, как перекосилось это лицо ищейки. Но не от встречи со мной. Оно перекосилось гораздо раньше.
— Доброе утро, — ответил он. — Извините, я спешу.
Я пошел рядом с ним нога в ногу.
— Какие-то проблемы? — спросил я.
Он кивнул, не замедляя ходьбы.
— А утро между тем прекрасное, — заметил я. — Вы идете на рыбную ферму? Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
— Делайте все, что вам нравится, черт побери, — сказал он.
Мы прошли через ворота с надписью: «Частное владение» и двинулись по знакомому мне пути. У садка стояла пара мужчин, они печально качали головами. И было нетрудно понять почему.
Дыра, которую я прорезал в этой сети, выпустила в море не всю рыбу. Немного ее задержалось в садке. Теперь рыбины плавали животами вверх и солнце сверкало на их чешуе. На всем побережье отсюда до теснин залива трава побурела и высохла. В воздухе пахло гнилью. Между скалами уже начинали разлагаться дохлые крабы и креветки.
Дверь сарая была открыта. Я быстро взглянул в дальний конец. Той бочки уже не было. А по полу сарая шли параллельные линии, ведущие к дверям. Линии, которые были пропаханы ребрами бочки, когда ее катили. Кем бы ни был тот, кто обнаружил меня прошлой ночью в сарае, он снова закрыл эту бочку, повалил ее набок и выкатил из сарая. Полная сорокапятигаллонная бочка весит около четверти тонны. Стало быть, трудясь в одиночку, он не мог погрузить ее на судно. А он знал, что я вернусь утром. Поэтому он и управился с этой бочкой единственно доступным ему способом — вылил ее содержимое в залив.
Джерри Файн рухнул на какой-то камень и обхватил голову руками. А я вернулся обратно, на «Зеленый дельфин».
Такой ориентир, как каменоломня в Арднабрюэ, трудно не заметить. Глубокий разрез простирался на полмили вверх по коротенькому зазубренному полуострову. Солнце скрылось, но облака стояли высоко, нависая над землей пятнисто-серой крышей, и под ней дул свежий западный ветерок силой балла в четыре. «Дельфин» мчал в своем привычном замечательном темпе, как бы стараясь приободрить меня. Я сосал антисептические таблетки из судовой аптечки, и боль в горле успокаивалась. Каменоломня вырастала прямо из моря.
От верхушки до основания тут было примерно две тысячи футов. В самом низу каменного карьера стояли огромные серые сараи.
У погрузочного причала была пришвартована пара судов. Размеры каменоломни были столь велики, что грузовые суда выглядели, словно игрушечные модели. Подплыв ближе, я определил, что в одном из них не меньше пятидесяти тысяч тонн водоизмещения. Другое по виду походило на каботажное судно, ржавое и обшарпанное, водоизмещением всего в две тысячи тонн. С его кормы какой-то мужчина в грязной майке ловил удочкой рыбу в устье того, что когда-то, возможно, называлось ручьем. Было не похоже, что ему удастся поймать что-либо потому что теперь русло бывшего ручья походило на дренажную канаву. В том месте, где она врезалась в море, стояла грязная пена, и какое-то пятно дрейфовало оттуда, подхваченное течением.
Я привязал «Зеленого дельфина» к понтону с прибитыми по краям автомобильными покрышками и побрел вдоль серой скалы и высохшей серой грязи к скоплению разборных домиков, унылых зданий, отличающихся от сараев только тем, что у них были окна. Лизбет сидела в комнате с компьютером, кружкой кофе и кучей бумаг. Она одарила меня своей прекрасной улыбкой, крепко стиснула руку и сочувственно сказала:
— Господи! Выглядите вы не очень-то хорошо. Я пробормотал что-то насчет бессонницы.
— Итак, — произнесла она, указав за окно, — вот вы и познакомитесь с крупнейшей гранитной каменоломней в Европе.
— Да, вот и познакомлюсь, — кивнул я.
Она улыбалась, загар прямо-таки излучал здоровье, словно не она провеселилась полночи с Проспером, а потом встала спозаранку, чтобы поспеть на работу вовремя.
— Послушайте, — сказал я, — вы очень заняты. Я сам тут поброжу и посмотрю. Я вполне разберусь.
— О нет! — возразила она. — Мистер Лундгрен настаивал, чтобы я лично вас сопровождала. Это будет куда интересней.
Я спросил, изображая предельную доброжелательность:
— Здесь что, есть какие-то вещи, которые мистер Лундгрен не хотел бы показывать мне?
Ее рассмешила нелепость подобной мысли.
— Разумеется, нет. Я буду вас сопровождать всего лишь для безопасности. — Она опустила глаза. — Вчера мы провели прекрасный вечер. Проспер — замечательный человек.
— Да, — сказал я.
Я был знаком с ним достаточно долго, чтобы иметь ясное представление, что происходит на борту его яхт, когда там находится он, какая-нибудь очаровательная женщина и Бетховен в стереозаписи.
— Ну а теперь пошли, — распорядилась она.
Серая равнина была изборождена и перепахана колесами крупных машин. Пахло пылью и химикалиями. Через пару сотен ярдов равнина превращалась в крутой склон из песка и осыпавшегося щебня, который поднимался примерно на сотню футов, и там начиналась другая равнина и другой склон. Затем следовала еще одна равнина, ну, и так далее. Они поднимались от моря гигантскими ступенями, и мощные экскаваторные краны выглядели на этих ступенях детскими игрушками. Позади огромных серых сараев я разглядел что-то вроде огромных кротовых нор, уходивших в груды раздробленного камня. Там же виднелись длинные, разбегающиеся во все стороны подвесные дорожки и конвейеры. В отдалении шумно грохотали машины.
Рассказ Лизбет был исполнен миссионерского энтузиазма.
— Уступы длиной в сто футов. А вот здесь, в этих сараях, стоят грейдеры. Мы вам можем отсортировать все что угодно — от мелкого песка до больших скал, можем смешать их в любой пропорции и обработать.
Мы шли по направлению к сараям. Она ступала по подвесной дорожке с грацией манекенщицы. Один из мужчин с того судна, что поменьше, свистнул ей. Она не обратила на него никакого внимания.
— Судопогрузчик, — говорила она, указывая вверх на длинное, подпираемое лесами сооружение, высовывающееся из серого стального барака. — Доставляет на судно одну тонну в секунду. А в час — три тысячи шестьсот тонн. Итак, чтобы заполнить вот это судно, понадобится примерно десять часов. — Она указала на уже виденное мною с моря громадное грузовое судно.
Мы двинулись дальше. Рев погрузки был слишком громким, чтобы разговаривать нормальными голосами.
— А теперь я покажу вам Славную нору! — крикнула она. Мы забрались в «лендровер». На заднем сиденье я увидел крупные кольца прочнейшей веревки и альпинистскую каску. Лизбет включила двигатель, и машина с натугой покатила вверх, по зигзагам, соединявшим между собой гигантские ступени. Мы поднимались настолько быстро, что у меня стреляло в ушах. Миновав полдюжины ступеней, мы выехали на тропинку, пересекавшую испещренное рубцами пустынное место, которое все еще немного напоминало шотландскую гору, если посмотреть на нею как бы со стороны. На вершине наш джип остановился, и Лизбет первой выбралась наружу. Дул легкий ветерок. Он обжег мое больное горло. У подножия горы возились крошечные человечки.
А чуть в стороне я увидел углубление в форме воронки — ярдов ста в поперечнике и футов пятидесяти в глубину. Там возились два землекопа, они набирали скальную породу в ведра и ссыпали в бункер гигантской машины, которая тряслась и ревела. Лента конвейера от этой машины вела к самой глубокой точке воронки. Строго в центре находилась круглая нора футов четырнадцати в поперечнике. Нескончаемый поток раздробленной скальной породы тек по конвейеру и проваливался в нору.
— Славная нора, — сказала Лизбет. — Только что начали ее разрабатывать. Вторая стадия проекта Арднабрюэ. А эта машина — дробилка. Раздробленная скальная порода падает на сто футов вниз, в нору, и попадает на ленту другого конвейера в горизонтальной шахте на самом дне. Этот конвейер переносит породу к грейдерам, оттуда она попадает в бункера-накопители, ну, и так далее.
— А почему бы просто не срыть гору? — спросил я.
— Мы именно это и делаем, — сказала она, улыбаясь мне, как способному ученику. — Запасы залежей здесь примерно в один миллиард тонн гранита. Но мы пытаемся свести к минимуму воздействие на окружающую среду. Поэтому, вместо того чтобы рыть снаружи, мы роем изнутри.
Я посмотрел вниз, на изнасилованный склон горы и на грязное пятно, уплывающее по течению от устья бывшего ручья.
— Превосходно, — сказал я.
Джип с завываниями покатил вниз, по зигзагам. Мы прошлись по этим бесконечным сараям, следуя за потоком раздробленного камня, который падал через бортики, просеивался через решетки, промывался струями воды, пока не оказывался отсортированным по размерам и сложенным в гигантскую конусообразную груду. А уж отсюда судопогрузчик может засасывать камень и отправлять в трюмы судов.
Наконец мы выбрались из этого ада в серый свет пасмурного дня. В ушах у меня звенело. Чуть дальше в стороне я увидел пару длинных низких бараков.
— А там что? — спросил я.
Она быстро взглянула в указанном мной направлении.
— Хранилища. Ничего интересного.
Какой-то джип остановился рядом. На водителе была серебристая каска.
— Лизбет! — окликнул он.
— Это босс. Извините меня.
Она подарила мне еще одну ослепительно белую улыбку и умчалась, как газель. Вопреки ее мнению, хранилища представляли для меня чрезвычайный интерес. Я бочком двинулся к ближайшему из них, держа руки в карманах.
Барак был большим, и двери его оказались открытыми. Я увидел проход, ведущий к середине, — достаточно широкий, чтобы прошел грузоподъемник. Какой-то грузоподъемник как раз и работал там, поднимая поддон с мешками. Я небрежно побрел по проходу, насвистывая и пытаясь походить на любознательного туриста. По обе стороны от прохода пол был уставлен поддонами с листами стали, механизмами, мешками цемента и химикалиев. Никаких сорокапятигаллонных нефтяных бочек. Я помахал мужчине, сидевшему за рулем грузоподъемника. Он помахал мне в ответ. Дальние двери были открыты. Я вышел наружу, миновал пару больших цистерн с дизельным маслом и вошел во второй барак.
Он был в точности таким же, как и первый. Вплоть до грузоподъемника, работавшего в дальнем конце. Я медленно побрел через барак, изображая дотошного туриста.
Водитель грузоподъемника разговаривал с каким-то мужчиной. Оба сидели ко мне спиной. На обоих были желтые каски. Водитель кивнул собеседнику и начал разворачивать грузоподъемник. На стальных рогатинах лежал поддон с четырьмя сорокапятигаллонными бочками. Бочки были желтыми. Такими же желтыми, как та, что хранилась в сарае Дональда Стюарта. На них были по трафарету черной краской выведены цифры и буквы, наверное, те же самые, но на таком расстоянии я не мог разобрать.
Я продолжал шествовать лениво и небрежно. Ничего подозрительного, ничего для меня по-настоящему интересного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50