Но частности были очень проблематичными и очень важными для дальнейшей карьеры Риддла. Будь его цель только в том, чтобы убрать Рипли из политической жизни, достаточно отправить сенатору копию фильма с запиской, что, если он не подаст в отставку к такому-то числу, другие копии станут достоянием общественности. У Рипли не осталось бы выбора. Ему пришлось бы объявить по телевидению, что состояние его здоровья, или здоровья жены, или еще какая-то причина вынуждает его уйти из сената и навсегда прекратить политическую деятельность. Единственной альтернативой было бы найти и убить владельца пленки, а Риддл был уверен, что его не отыщут. Венди могли найти, могли и применить пытки, но она не знала ни настоящей его фамилии, ни адреса, ни внешности, потому что перед ней он появлялся в парике и контактных линзах.
Конечно, можно бы пустить в ход этот фильм, не предлагая Рипли уйти в отставку. Ему все равно придется уходить, а какое было бы удовольствие видеть этого болвана опозоренным! Риддл не раз подумывал о том, как показать этот фильм публике. Он с восторгом прочел, как техники телестудии показали по кабельной сети (случайно, как они утверждали впоследствии) порнографический фильм. Показать бы постельные подвиги Рипли в перерыве кубкового матча. Задача непростая – пришлось бы захватить телестудию, – но игра стоила свеч.
Однако праздные мысли праздными мыслями, но нужно было обдумать и серьезные дела. Например, денежные. Этот фильм стоил миллион долларов. Сенатор Рипли, разумеется, выложил бы эту сумму, и, несомненно, нашлись бы еще люди, готовые заплатить большую цену. Можно было бы взять деньги, уехать в Испанию или Доминиканскую Республику и жить как король, но Риддл стремился к большему. Он хотел служить своей стране. И притом на единственной в своем роде должности.
Байрон Риддл метил в директора ЦРУ.
Пробиться на эту должность нелегко. Обычно ее дают банкирам, уолл-стритовским юристам и прочим большим шишкам, а не бедным парням, рисковавшим жизнью в траншеях. Но теперь дела обстояли иначе; у него была пленка, крупнейший козырь в этой игре. Вопрос заключался в том, как действовать дальше. Можно было бы обратиться прямо к Эду Мерфи, но как Эд поведет себя, неизвестно. Слишком велик риск. Лучше для начала поговорить с Уитом Стоуном; Уит – умный человек, едва ли не самый умный в городе. Может, они столковались бы с некоторыми лидерами конгресса, вполне способными сделать директором того, кто выжил Рипли из политики.
Но как бы ни решился политический аспект, еще должна быть рекламная кампания. Необходимо будет подать себя, создать образ человека, подходящего для этой должности. Нужно все тщательно продумать. Может, сперва ему достанется должность поменьше, например, заместителя директора. Потом можно начинать рекламную кампанию. Можно выпустить биографию, повествующую о его подлинных и вымышленных заслугах. Придется выступать на слушаниях в конгрессе и появляться на «встречах с прессой». «Тайме» может опубликовать нужную статью, давний коллега работает там старшим редактором, на него можно рассчитывать. Такая реклама, хорошая поддержка из конгресса и Белого дома – и через год можно стать директором. Байрон Риддл был в этом уверен. Он тяжело трудился много лет, многим пожертвовал, и теперь пора получить вознаграждение. Время настало. Управлению нужен смелый, дальновидный человек, и этим человеком был Байрон Риддл.
Он встал с дивана, вынул пленку из проектора, положил в портфель, проверил пистолет и с улыбкой вышел из квартиры. Байрон Риддл обретал покой.
18
Президент и комик позировали фотографам у первой метки на поле для гольфа в загородном клубе «Сандерберд» возле Палм-Спрингса. Комик Пит Гейнор в ярко-красной рубашке «поло» паясничал перед фотографами и членами клуба, собравшимися посмотреть на игру. Президент Чарлз Уитмор глядел на далекие заснеженные вершины и думал, как хорошо было бы сыграть партию в гольф безо всех этих людей и особенно без остряка-хозяина Пита Гейнора.
– Вот что я скажу вам, ребята, – зубоскалил Гейнор с репортерами. – Я буду играть с президентом в гольф, но и только. Те, кто играл с ним в другие игры, уже доигрались.
Репортеры и члены клуба рассмеялись с готовностью. Импровизированные остроты Гейнора были не так уж забавны, но он сорок лет смешил Америку в кино, по радио и телевидению, и теперь уже начинали смеяться по привычке, как бы отдавая дань прошлому.
Ник Гальяно стоял чуть в стороне от всех, не попадая в кадр. Одет он был в рубашку «поло» и дорогие брюки для гольфа, как и другие члены клуба, собравшиеся у первой метки, но стеснялся своего лица. У тех были холеные лица богачей; у Ника было лицо балтиморского бармена, лицо плебея, и теперь, когда все смеялись шуткам Пита Гейнора, он хмурился. Выждав, когда прекратится смех, он окликнул президента:
– Слушай, босс, а особнячок здесь ничего. Может, тебе побелить его и перебраться сюда?
Зрители оценили шутку и рассмеялись, а Гейнор закатил глаза в наигранной досаде.
– Кто этот человек, мистер президент? Он просто крадет все мои реплики.
Снова послышался смех – зрители получали больше, чем ожидали. Ник Гальяно подмигнул, сделал вид, что бьет клюшкой по мячу, и сострил еще раз:
– Кроме шуток, босс, Палм-Спрингс – отличное место. Видно, Агню был не так уж глуп.
Репортеры и фотографы расхохотались, но члены клуба не сочли эту шутку смешной. Чарлз Уитмор, подмечавший почти все, заметил, как один бородач, репортер не то из журнала «Роллинг рок», не то «Стоун эйдж», что-то черкнул в блокноте.
– Ребята, последнее замечание Ника не для печати, – сказал Уитмор, и бородач нахмурился, но блокнот спрятал.
Президент также заметил, что, услышав об Агню, Пит Гейнор поджал губы. И понял, что несколько лет назад комик с бывшим вице-президентом были друзьями. «Черт с ним, – подумал Уитмор, – этот спектакль, затеял он, а не я».
Но это было не совсем так. Уже несколько десятилетий президенты и кандидаты в президенты, приезжавшие в Палм-Спрингс, по традиции играли в гольф с Питом Гейнором, потому что Гейнор был любимым атрибутом Америки, первым ее комиком, фотографирование с ним тоже было политикой, как ношение шляпы времен войны с индейцами или шествие в процессиях в день святого Патрика. И дело было не только в фотографиях. Пит Гейнор был богат, а его друзья еще богаче. Он был влиятелен, как президент корпорации или издатель газеты, и от его приглашения на партию в гольф никто из политиков не мог отказаться. Это походило на ленч с профсоюзным боссом Джорджем Мини – улыбайся и терпи.
– Ребята, знаете, где остановился президент? – обратился Гейнор к собравшимся. – В поместье Холленфилда. А вы хоть видели его? Поместье Холленфилда – это то, что создал бы бог, будь у него деньги.
Старая шутка вызвала новый взрыв смеха. Уитмор стал нервничать. Ему надоело быть партнером комика.
– Давай начинать, Пит, – сказал он. – Ник, ты точно не хочешь играть?
– Не хочу, босс, – ответил Гальяно. – У меня похмелье никак не пройдет.
– Ник, ну ты знаешь поговорку, – вмешался Пит Гейнор. – Мужчине с похмелья нужен аспирин, а женщине бюстгальтер. И в наши дни, похоже, многие из них нуждаются в бюстгальтерах.
Уитмор отметил, что комик предпочел отпустить шутку, а не пригласить Ника принять участие в игре. Но это было понятно. Пит Гейнор играл в гольф с президентами, а не с их подручными. А у Ника, похоже, в самом деле было жуткое похмелье. В последнее время он пил слишком много. Уитмор решил выяснить почему и отошел к первой метке.
Президент ударил сильно, но неточно. Его первый мяч пролетел над головой агента секретной службы, стоявшего у пальмы ярдах в двухстах.
– Подкрепитесь, мистер президент, – сказал Пит Гейнор. – Все принцы крови, приезжающие сюда, подкрепляются на первой метке.
Вторая подача Уитмора была прямой и высокой и вызвала недружные аплодисменты зрителей. Уитмор усмехнулся, помахал им рукой и подумал, сколько из них могло голосовать за него. В лучшем случае, решил он, процентов двадцать.
Гейнор подошел к мячу, подмигнул толпе, повозился с клюшкой, потом, скованно, неловко размахнувшись, каким-то чудом послал мяч на тридцать ярдов дальше, чем президент.
– Отлично, Пит, – сказал Уитмор вполне искренне. «Старикану, – подумал он, – никак не меньше семидесяти».
– Этим я обязан добродетельной жизни, – ответил Гейнор. – Пойдемте, мистер президент, я вас подвезу.
Он повел Уитмора к светло-голубой мототележке с отделанным бахромой тентом и своими инициалами на борту. Ник Гальяно сплюнул и сел в другую тележку с Уолтом Харригеном, главой наряда агентов секретной службы. Уолт был стройным, загорелым молодым человеком с большим носом и лохматой шевелюрой.
– Этот тип не педик? – спросил Ник, когда они катили по полю футах в двадцати от президента.
– Гейнор? Нет, просто он так себя держит. У этого старого козла полно женщин.
– Ты встречался с ним раньше?
– Да, я приезжал, когда он играл в гольф с Агню, а потом еще с Фордом.
– Что ты о нем скажешь?
– Гад он. С уходом репортеров оставляет свои шуточки и становится обычным надменным богачом. Он всегда просил наших ребят отыскать его мяч. А мы здесь вовсе не затем, чтобы искать мячи. Дело в том, что тогда было неясно, можно ли поспорить с таким типом и не потерять работу. Но мы перевоспитали его.
– Как же вам это удалось?
Уолт остановил тележку и понизил голос, а президент тем временем готовился нанести еще один удар по мячу.
– Ладно, скажу только, что если он посылал кого из наших за мячом, то мяч никогда не находился. Или оказывался футах в двух под водой. Он понял. Не стал присылать бесплатной выпивки, но мы об этом не жалеем. Богачи все такие. Липнут к большим шишкам, а остальных и за людей не считают. Пожалуй, единственный из них, кого я уважаю, это Джефф Филдс, тот актер, что принимал участие в кампании. Он стоящий парень.
Остановив тележку в тени пальм, они стали смотреть, как президент и Гейнор загоняют в лунку мячи. Комик загнал мяч с двадцати футов, а Уитмор с шести дважды промахнулся.
– Эй, давай удвоим ставки, – протрещал Гейнор, вызвав жидкие смешки у репортеров и фотографов, наблюдавших за игрой. Президент нахмурился и пристально посмотрел на Уолта Харригена.
– Сейчас вернусь, – сказал Уолт Нику, спрыгнул с тележки и подошел к репортерам.
– Очень жаль, ребята, – сказал он. – До конца матча никакой прессы.
– Что за чертовщина? – сказал репортер из «Нью-Йорк тайме». – Раньше никогда такого не бывало.
– Ничего не поделаешь, – сказал агент. – У меня инструкции.
– От кого? – спросил бородач.
– От начальства, – солгал агент. – Шли бы вы, ребята, в клуб, промочили бы горло и вернулись к концу.
– Выпить я не прочь, – признался один репортер, и, немного поворчав, джентльмены прессы направились к зданию клуба.
– Кто этот бородатый? – спросил Ник, когда они с Уолтом катили ко второй метке.
– Мы проверяли его, – сказал Уолт. – Он неопасен.
– Среди них нет неопасных, – злобно сказал Ник. – Это стервятники. Даже нет, снайперы, вот кто. Рядом с боссом они свойские ребята – пьют его виски, смеются его шуткам, – а потом исподтишка обходятся с тобой, как Освальд с Кеннеди, только вместо пуль действуют словами.
– Да нет, большинство из них ничего, – сказал Уолт.
– Притом еще лицемеры, – продолжал Ник. – Все такие благородные, нравственные, прямо-таки святые. А знаешь, где сейчас половина из них? В отеле, милуются с барменшами или с девками, привезенными из Лос-Анджелеса.
Уолт улыбнулся.
– Да, – сказал он. – У них это называется правилом «западнее Потомака» – ни один репортер восточнее Потомака не говорит о том, что другой репортер делает западнее Потомака.
– Вы присматриваете за ними, так ведь?
– Знаем, кто из них где, – сказал агент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Конечно, можно бы пустить в ход этот фильм, не предлагая Рипли уйти в отставку. Ему все равно придется уходить, а какое было бы удовольствие видеть этого болвана опозоренным! Риддл не раз подумывал о том, как показать этот фильм публике. Он с восторгом прочел, как техники телестудии показали по кабельной сети (случайно, как они утверждали впоследствии) порнографический фильм. Показать бы постельные подвиги Рипли в перерыве кубкового матча. Задача непростая – пришлось бы захватить телестудию, – но игра стоила свеч.
Однако праздные мысли праздными мыслями, но нужно было обдумать и серьезные дела. Например, денежные. Этот фильм стоил миллион долларов. Сенатор Рипли, разумеется, выложил бы эту сумму, и, несомненно, нашлись бы еще люди, готовые заплатить большую цену. Можно было бы взять деньги, уехать в Испанию или Доминиканскую Республику и жить как король, но Риддл стремился к большему. Он хотел служить своей стране. И притом на единственной в своем роде должности.
Байрон Риддл метил в директора ЦРУ.
Пробиться на эту должность нелегко. Обычно ее дают банкирам, уолл-стритовским юристам и прочим большим шишкам, а не бедным парням, рисковавшим жизнью в траншеях. Но теперь дела обстояли иначе; у него была пленка, крупнейший козырь в этой игре. Вопрос заключался в том, как действовать дальше. Можно было бы обратиться прямо к Эду Мерфи, но как Эд поведет себя, неизвестно. Слишком велик риск. Лучше для начала поговорить с Уитом Стоуном; Уит – умный человек, едва ли не самый умный в городе. Может, они столковались бы с некоторыми лидерами конгресса, вполне способными сделать директором того, кто выжил Рипли из политики.
Но как бы ни решился политический аспект, еще должна быть рекламная кампания. Необходимо будет подать себя, создать образ человека, подходящего для этой должности. Нужно все тщательно продумать. Может, сперва ему достанется должность поменьше, например, заместителя директора. Потом можно начинать рекламную кампанию. Можно выпустить биографию, повествующую о его подлинных и вымышленных заслугах. Придется выступать на слушаниях в конгрессе и появляться на «встречах с прессой». «Тайме» может опубликовать нужную статью, давний коллега работает там старшим редактором, на него можно рассчитывать. Такая реклама, хорошая поддержка из конгресса и Белого дома – и через год можно стать директором. Байрон Риддл был в этом уверен. Он тяжело трудился много лет, многим пожертвовал, и теперь пора получить вознаграждение. Время настало. Управлению нужен смелый, дальновидный человек, и этим человеком был Байрон Риддл.
Он встал с дивана, вынул пленку из проектора, положил в портфель, проверил пистолет и с улыбкой вышел из квартиры. Байрон Риддл обретал покой.
18
Президент и комик позировали фотографам у первой метки на поле для гольфа в загородном клубе «Сандерберд» возле Палм-Спрингса. Комик Пит Гейнор в ярко-красной рубашке «поло» паясничал перед фотографами и членами клуба, собравшимися посмотреть на игру. Президент Чарлз Уитмор глядел на далекие заснеженные вершины и думал, как хорошо было бы сыграть партию в гольф безо всех этих людей и особенно без остряка-хозяина Пита Гейнора.
– Вот что я скажу вам, ребята, – зубоскалил Гейнор с репортерами. – Я буду играть с президентом в гольф, но и только. Те, кто играл с ним в другие игры, уже доигрались.
Репортеры и члены клуба рассмеялись с готовностью. Импровизированные остроты Гейнора были не так уж забавны, но он сорок лет смешил Америку в кино, по радио и телевидению, и теперь уже начинали смеяться по привычке, как бы отдавая дань прошлому.
Ник Гальяно стоял чуть в стороне от всех, не попадая в кадр. Одет он был в рубашку «поло» и дорогие брюки для гольфа, как и другие члены клуба, собравшиеся у первой метки, но стеснялся своего лица. У тех были холеные лица богачей; у Ника было лицо балтиморского бармена, лицо плебея, и теперь, когда все смеялись шуткам Пита Гейнора, он хмурился. Выждав, когда прекратится смех, он окликнул президента:
– Слушай, босс, а особнячок здесь ничего. Может, тебе побелить его и перебраться сюда?
Зрители оценили шутку и рассмеялись, а Гейнор закатил глаза в наигранной досаде.
– Кто этот человек, мистер президент? Он просто крадет все мои реплики.
Снова послышался смех – зрители получали больше, чем ожидали. Ник Гальяно подмигнул, сделал вид, что бьет клюшкой по мячу, и сострил еще раз:
– Кроме шуток, босс, Палм-Спрингс – отличное место. Видно, Агню был не так уж глуп.
Репортеры и фотографы расхохотались, но члены клуба не сочли эту шутку смешной. Чарлз Уитмор, подмечавший почти все, заметил, как один бородач, репортер не то из журнала «Роллинг рок», не то «Стоун эйдж», что-то черкнул в блокноте.
– Ребята, последнее замечание Ника не для печати, – сказал Уитмор, и бородач нахмурился, но блокнот спрятал.
Президент также заметил, что, услышав об Агню, Пит Гейнор поджал губы. И понял, что несколько лет назад комик с бывшим вице-президентом были друзьями. «Черт с ним, – подумал Уитмор, – этот спектакль, затеял он, а не я».
Но это было не совсем так. Уже несколько десятилетий президенты и кандидаты в президенты, приезжавшие в Палм-Спрингс, по традиции играли в гольф с Питом Гейнором, потому что Гейнор был любимым атрибутом Америки, первым ее комиком, фотографирование с ним тоже было политикой, как ношение шляпы времен войны с индейцами или шествие в процессиях в день святого Патрика. И дело было не только в фотографиях. Пит Гейнор был богат, а его друзья еще богаче. Он был влиятелен, как президент корпорации или издатель газеты, и от его приглашения на партию в гольф никто из политиков не мог отказаться. Это походило на ленч с профсоюзным боссом Джорджем Мини – улыбайся и терпи.
– Ребята, знаете, где остановился президент? – обратился Гейнор к собравшимся. – В поместье Холленфилда. А вы хоть видели его? Поместье Холленфилда – это то, что создал бы бог, будь у него деньги.
Старая шутка вызвала новый взрыв смеха. Уитмор стал нервничать. Ему надоело быть партнером комика.
– Давай начинать, Пит, – сказал он. – Ник, ты точно не хочешь играть?
– Не хочу, босс, – ответил Гальяно. – У меня похмелье никак не пройдет.
– Ник, ну ты знаешь поговорку, – вмешался Пит Гейнор. – Мужчине с похмелья нужен аспирин, а женщине бюстгальтер. И в наши дни, похоже, многие из них нуждаются в бюстгальтерах.
Уитмор отметил, что комик предпочел отпустить шутку, а не пригласить Ника принять участие в игре. Но это было понятно. Пит Гейнор играл в гольф с президентами, а не с их подручными. А у Ника, похоже, в самом деле было жуткое похмелье. В последнее время он пил слишком много. Уитмор решил выяснить почему и отошел к первой метке.
Президент ударил сильно, но неточно. Его первый мяч пролетел над головой агента секретной службы, стоявшего у пальмы ярдах в двухстах.
– Подкрепитесь, мистер президент, – сказал Пит Гейнор. – Все принцы крови, приезжающие сюда, подкрепляются на первой метке.
Вторая подача Уитмора была прямой и высокой и вызвала недружные аплодисменты зрителей. Уитмор усмехнулся, помахал им рукой и подумал, сколько из них могло голосовать за него. В лучшем случае, решил он, процентов двадцать.
Гейнор подошел к мячу, подмигнул толпе, повозился с клюшкой, потом, скованно, неловко размахнувшись, каким-то чудом послал мяч на тридцать ярдов дальше, чем президент.
– Отлично, Пит, – сказал Уитмор вполне искренне. «Старикану, – подумал он, – никак не меньше семидесяти».
– Этим я обязан добродетельной жизни, – ответил Гейнор. – Пойдемте, мистер президент, я вас подвезу.
Он повел Уитмора к светло-голубой мототележке с отделанным бахромой тентом и своими инициалами на борту. Ник Гальяно сплюнул и сел в другую тележку с Уолтом Харригеном, главой наряда агентов секретной службы. Уолт был стройным, загорелым молодым человеком с большим носом и лохматой шевелюрой.
– Этот тип не педик? – спросил Ник, когда они катили по полю футах в двадцати от президента.
– Гейнор? Нет, просто он так себя держит. У этого старого козла полно женщин.
– Ты встречался с ним раньше?
– Да, я приезжал, когда он играл в гольф с Агню, а потом еще с Фордом.
– Что ты о нем скажешь?
– Гад он. С уходом репортеров оставляет свои шуточки и становится обычным надменным богачом. Он всегда просил наших ребят отыскать его мяч. А мы здесь вовсе не затем, чтобы искать мячи. Дело в том, что тогда было неясно, можно ли поспорить с таким типом и не потерять работу. Но мы перевоспитали его.
– Как же вам это удалось?
Уолт остановил тележку и понизил голос, а президент тем временем готовился нанести еще один удар по мячу.
– Ладно, скажу только, что если он посылал кого из наших за мячом, то мяч никогда не находился. Или оказывался футах в двух под водой. Он понял. Не стал присылать бесплатной выпивки, но мы об этом не жалеем. Богачи все такие. Липнут к большим шишкам, а остальных и за людей не считают. Пожалуй, единственный из них, кого я уважаю, это Джефф Филдс, тот актер, что принимал участие в кампании. Он стоящий парень.
Остановив тележку в тени пальм, они стали смотреть, как президент и Гейнор загоняют в лунку мячи. Комик загнал мяч с двадцати футов, а Уитмор с шести дважды промахнулся.
– Эй, давай удвоим ставки, – протрещал Гейнор, вызвав жидкие смешки у репортеров и фотографов, наблюдавших за игрой. Президент нахмурился и пристально посмотрел на Уолта Харригена.
– Сейчас вернусь, – сказал Уолт Нику, спрыгнул с тележки и подошел к репортерам.
– Очень жаль, ребята, – сказал он. – До конца матча никакой прессы.
– Что за чертовщина? – сказал репортер из «Нью-Йорк тайме». – Раньше никогда такого не бывало.
– Ничего не поделаешь, – сказал агент. – У меня инструкции.
– От кого? – спросил бородач.
– От начальства, – солгал агент. – Шли бы вы, ребята, в клуб, промочили бы горло и вернулись к концу.
– Выпить я не прочь, – признался один репортер, и, немного поворчав, джентльмены прессы направились к зданию клуба.
– Кто этот бородатый? – спросил Ник, когда они с Уолтом катили ко второй метке.
– Мы проверяли его, – сказал Уолт. – Он неопасен.
– Среди них нет неопасных, – злобно сказал Ник. – Это стервятники. Даже нет, снайперы, вот кто. Рядом с боссом они свойские ребята – пьют его виски, смеются его шуткам, – а потом исподтишка обходятся с тобой, как Освальд с Кеннеди, только вместо пуль действуют словами.
– Да нет, большинство из них ничего, – сказал Уолт.
– Притом еще лицемеры, – продолжал Ник. – Все такие благородные, нравственные, прямо-таки святые. А знаешь, где сейчас половина из них? В отеле, милуются с барменшами или с девками, привезенными из Лос-Анджелеса.
Уолт улыбнулся.
– Да, – сказал он. – У них это называется правилом «западнее Потомака» – ни один репортер восточнее Потомака не говорит о том, что другой репортер делает западнее Потомака.
– Вы присматриваете за ними, так ведь?
– Знаем, кто из них где, – сказал агент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41