Собственно, команда и была.
Полковник в полном замешательстве, рядовой очумело таращится на мой пистолет и украдкой поглядывает на своего командира.
— Вас что, бля, два раза приглашать?! Бегом сюда!! — рявкаю я.
Полковник неуверенной походкой идет ко мне, потом останавливается.
Рядовой семенит рядом.
Отступаю в кусты, но так, чтобы военные меня видели.
— Идите туда, — говорю им и показываю кивком на заросли ивняка и рябины.
— Что вам нужно? — стараясь не уронить достоинства, спрашивает; полковник.
— Сейчас все узнаете, — отвечаю спокойно. Военные входят в заросли.
— Стоять! — приказываю им. — Солдату — лечь лицом вниз, руки на голову! Полковнику — раздеться!
— Вы в своем уме?! — взрывается офицер, но я не даю ему договорить, тычком пальца в печень заставляю принять позу прачки.
— Я не люблю повторять дважды. Быстро разделся!
Офицер, пыхтя, начинает снимать с себя форму. Он полноват, но если не вылезать из машины, никто и не заметит, что у меня форма на два размера больше чем следует. Правда, для чина полковника я слишком молод, но это уже предрассудки. У меня в кармане удостоверение офицера ФАПСИ и пластиковая карточка с личным кодом и высоким уровнем допуска к особо секретным государственным документам по обороне. Такие «корочки» есть не у каждого генерала. По удостоверению я майор, но полиция в курсе, что мне дано право надевать форму любых родов войск и носить такие погоны, какие понадобятся. У этого полковника эмблемы ракетно-космических войск. Почему бы и нет?
— Что у тебя с машиной, пацан? — спрашиваю уткнувшеюся носом в землю солдата, надевая полковничью рубаху и галстук.
— Трамблер… Бегунок надо менять… — бубнит рядовой.
— Понял… — смотрю на половника. — Машину вам доставят в часть, господин полковник, не беспокойтесь, пожалуйста. И убедительно вас прошу: потерпите и не заявляйте в милицию… — говорю ему, влезая в форменные брюки. Ботинки приходится оставить свои — у офицера неимоверно огромный размер ступни.
— Кто вы такой? — спрашивает он, с трудом влезая в мои брюки. — Что все это значит?
— Обычное недоразумение, какие у нас случаются ежедневно, — поясняю я. — За мной охотятся милиция, ОМОН и бог знает кто еще из питерских силовых структур. К сожалению, у меня нет времени входить с этими парнями в близкий контакт, хотя им этого очень хочется, поэтому приходится использовать столь неординарные способы, чтобы от них оторваться, — улыбаясь, затягиваю узел галстука и облачаюсь в полковничий китель. Перекладываю свои документы и портмоне в карман кителя, а полковнику возвращаю его. — Вы удовлетворены моим ответом? — интересуюсь с усмешкой.
Полковник молча пожимает плечами.
— Назовите номер вашей части… — прошу его. — Машину вернут в целости и сохранности.
Офицер называет, саркастически усмехаясь. Ясное дело, он мне не верит. Убеждать его, что все будет так, как я обещаю, некогда.
— И все-таки потерпите до утра, не заявляйте в милицию, — говорю ему на прощание.
В машине просто сбито зажигание. Поворачиваю бочку трамблера на несколько миллиметров вправо и завожу двигатель. Полковник с солдатом так и не вышли пока к дороге.
Отруливаю от обочины и мчусь в город. По пути меня несколько раз останавливают пикеты ОМОНа, но, рассмотрев мои серьезные корочки, пропускают без лишних вопросов. Из таксофона звоню диспетчеру, сообщаю, где я нахожусь, и прошу, чтобы мне выслали машину. Загнав «волгу» во двор ближайшего дома, включаю музыку в салоне и приготавливаюсь ждать.
Глава тринадцатая
— Это же надо такое устроить?! — мечет громы и молнии Степаныч, сидя за своим рабочим столом, его пристальный «генеральский» взгляд прожигает мою грешную оболочку. — Во дворе Сперанского трое убиты. Ранены девять бойцов ОМОНа и пятеро милиционеров группы быстрого реагирования. Вдобавок ко всему, унижен начальник войсковой части..
— Реагируют они не очень быстро… — бурчу я, с трудом сдерживая смех.
— Что? — не понимает генерал.
— Паршивая, говорю, у них реакция. Любого нашего курсанта против них выставить — десяток ментов положат одной левой. Причем не рукой, а ногой.
Старик хоть и хмурится, но ему, конечно, приятно слышать мои слова.
— М-да… — тянет он якобы неодобрительно, но в его голосе слышится гордость за своих птенцов. — Учу я вас, учу, а вы все одно как волки, — только в лес и смотрите…
Сижу молча, не возражаю. Настроение у Степаныча после моей маленькой войны на окраине Питера отличное.
Старый вояка, прошедший за свою жизнь такое, что многим из нас не снилось даже в кошмарном сне, доволен своими кадрами, хотя старается этого не показать.
— Ладно, к делу, — после недолгой паузы говорит он. — Когда решил отправляться?
Вчера вечером, после того как Катя удачно доставила Афанасия Сергеевича на базу, он вдруг объявил, что нужно съездить в одно место и забрать последнюю тетрадь из дневников царского офицера.
Наверно, никогда за весь период существования базы на ее территории не было столько посторонних людей — аж целых двое!.. Времена меняются, и даже у нас это заметно.
— Придется съездить со Сперанским, — говорю генералу.
— Люди нужны? — спрашивает он, еле заметно усмехаясь.
— Разве что кого-то зарыть там, где мы сначала откопаем… — мрачно шучу я.
— В уголовном розыске, то бишь, как их там теперь? В криминальной милиции на тех троих, кого ты положил во дворе архивариуса, ничего нет. Они для ментов чистые, но документы у них насквозь фальшивые… Машина была угнана в Варшаве три месяца назад… — Степаныч достает ив стола тонкую папку. — Зато у нас на них кое-что имеется… — самодовольно изрекает он и, надев очки в золотой оправе, бросает на меня исподлобья лукавый взгляд.
Жду, что он скажет дальше.
— Судя по данным дактилоскопической экспертизы, один из них поляк, уроженец города Кракова — Юзеф Беленчик. Трижды судим за грабежи у себя на родине. Имеет… теперь уже — имел, небольшую команду, как говорят сейчас — преступно устойчивую и тесно связан с автомобильным рэкетом и преступной группировкой некоего Колоскова из Бреста. Второй, Тадеуш Джоша, венгр по национальности, уроженец города Капувар провинции Дьер-Шопрон. Две судимости за бандитизм. Бежал из тюрьмы, находится в розыске. Активный член бандитской группировки белорусского эмигранта Шмелева, двоюродного брата Колоскова из Бреста. Кто такой третий, неизвестно.
— Неплохо… — одобряю информированность «бати».
— Все плохо, — недоволен Старик. — Непонятно, кто заказал? Почему? И еще тысяча и один вопрос.
— Ну, «почему» — это мы в принципе знаем. «Кто» — тоже можно догадаться. Скорее всего, стреляли в телохранителя, а историка хотели похитить… — поправляю Степаныча.
— Гадают бабки да девицы, а нам нужно знать точно!.. — отбривает меня генерал и, захлопнув папку, убирает ее в стол. — Ты уверен, что там, куда вы сегодня поедете со Сперанским, вас никто не ждет? Может, там уже сшиваются какие-нибудь шведы или австралийцы с богатым прошлым…
— Думаю, с их бумерангом против нашего гранатомета им ловить нечего, — смеюсь я.
— Думай, думай… — бурчит Старик. — Когда поедете за бумагами? Смотрю на часы:
— Через час. Сперанский сказал, что его приятель сегодня туда должен подъехать, чтобы соседи не вызвали милицию, когда мы там станем шататься по двору…
— Можешь идти. Доложишь по возвращении.
— Есть доложить, ваше преосвященство! — вскидываю руку, дурашливо вывернув ладонь. — В смысле, пардон, ваша светлость… — продолжаю балагурить, стоя на вытяжку перед генералом.
— Кыш, вольнодумец! — шипит на меня Степаныч, делая страшное лицо.
Мгновенно испаряюсь из кабинета под его гомерический хохот. Адъютант генерала удивленно смотрит из-за своего стола, когда я метеором проношусь через приемную.
С Катей я помирился, и ее глаза снова колдовски сияют, в них светится любовь, хотя время от времени и мелькают искорки сарказма.
Возвращаюсь в коттедж. Катя забралась с ногами на диван и внимательно слушает историка. Тот пересказывает ей содержание дневников царского генштабиста.
На цыпочках, чтобы им не мешать, прохожу в кухню, наливаю себе уже остывший кофе и возвращаюсь в гостиную. Присаживаюсь в кресло в углу.
Афанасий Сергеевич расхаживает взад и вперед, он уже завершил свое повествование.
— А что же тогда в последней тетради? — помолчав, спрашивает Катя.
— Об этом вы узнаете сегодня вечером, — опять напускает туману историк.
Любит он все-таки тайны и театральные паузы.
Меня наконец замечают. Афанасий Сергеевич поворачивается ко мне.
— Как Андрей? — спрашивает он о состоянии раненого охранника. Киваю ему успокоительно:
— Через пару недель будет как новенький.
Историк облегченно вздыхает и опускается на стул возле окна.
— Как вы думаете, Герасим, — произносит он задумчиво, — сможем мы добраться до этого золота?
Пожимаю плечами:
— А почему бы и нет, пуркуа па, как говорят французы. Если только это золото действительно существует…
Сперанский мотает головой:
— Я не о том… Ведь если уже сейчас идет стрельба на улицах, то, располагая материалами по дневникам, заинтересованные лица могут до определенного предела идти за нами по пятам…
Согласен с ним, что так может случиться, и нам будет более чем нелегко.
— Не исключено… — подтверждаю его предположение.
— Может быть, следовало бы привлечь больше серьезных и обученных людей?
— Вопрос, конечно, интересный, Афанасий Сергеевич… — улыбаюсь я его сомнениям и страхам, вполне, разумеется, обоснованным. — Но как вы себе представляете реакцию толпы вооруженных парней перед сотнями килограммов золота?
Историк удивлен:
— Разве вы не доверяете своим людям?
Развожу руками:
— Не то чтобы не доверяем… Но в настоящее время на базе из старой гвардии только я. Остальные на заданиях. А искушать неискушенных не стоит.
Историк задумчиво кивает:
— Что ж, может быть, вы и правы. Может быть… А вы сами-то не боитесь соблазниться? Ведь вам, наверное, никогда не приходилось иметь дело с сокровищами? — вдруг спрашивает он.
— Ну почему же не приходилось, — улыбаюсь я. — Правда, это были сокровища не в буквальном смысле слова. Однажды я перевозил с товарищем четыреста миллионов долларов в ценных бумагах…
— Я в нем уверена, — встревает в разговор Катя; — Кто-кто, а уж Герасим — стойкий товарищ… — улыбается она, лукаво глядя на меня.
— Мне кажется, Катя, что вы абсолютно правы! — легко соглашается с ней Сперанский, сразу повеселев.
Глава четырнадцатая
Дача приятеля Афанасия Сергеевича находится в Кавголовском садоводстве у озера Хепоярви.
— Как думаете, Афанасий Сергеевич, — спрашиваю историка, повернув по его указанию направо, — ваш друг не мог поинтересоваться, что в тетради?
Афанасий Сергеевич молчал на протяжении всего пути, думая о чем-то своем.
Катю я оставил на базе готовиться к дальней дороге. Согласилась она очень неохотно, и то лишь после того, как я предложил ей смотаться в Питер и купить все, что может понадобиться женщине в дороге. Получив на руки две тысячи долларов, Катя сдалась и осталась ждать, когда ее вызовут на контрольный пункт, откуда пойдет машина, специально для нее выделенная генералом.
— Тетрадь запаяна в полиэтилен и в специальном футляре помещена в мешок с удобрением… — говорит историк. — Мой товарищ об этом не знает, а удобрение оставлено мне на осень. Так что беспокоиться нечего.
Мне приходится признать, что Афанасий Сергеевич поступил как профессиональный конспиратор.
— Вон тот домик с новой крышей, — показывает Сперанский на одноэтажную дачу, сверкающую на солнце новыми оцинкованными листами железа.
Через два дома останавливаю машину. Выбираемся на залитую солнечным светом, пыльную улочку.
Дачники копошатся в грядках на своих участка в шесть соток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37