Над ним, хилым избалованным ребенком и подростком немало издевались в школе и во дворе, теперь пришла его пора издеваться. Начитанный, нахватанный, имевший знакомых в творческих кругах Шервуд, знал, что, как и где сказать, чтобы произвести впечатление на окружающих. Где нужно показать себя настоящим аристократом, а где подчеркнуть, что рядом сидящий для него что-то вроде собаки, которой и вовсе стесняться не нужно. Можно раздеться догола, издать любой непристойный звук, сказать, все что угодно, оскорбить находящегося рядом любым возможным способом, чтобы он понял свою незначительность и ничтожество перед таким человеком, как он…
А вот авторитеты прекрасно знали цену Гнедому. Тот же Черный понимал, что это очень слабое звено в группировке Ферзя, и через него вполне можно делать свои дела, можно надавить, припугнуть, можно и подкупить жадного и практичного Гнедого. Так же получилось в случае с злополучным капитаном Кондратьевым. Гнедой теперь был уже не рад, что связался с ним. А уж если связался, надо было сразу дать отпор Черному. А вот на такое он никак не был способен. Один спокойный уверенный басок Черного вызывал у него трепет, этот человек был способен на все, и Гнедой прекрасно знал, что против него он полное ничтожество.
— А пошли они все к матери, к той самой известной всем матери! — вдруг громогласно провозгласил Гнедой, встряхнул головой и стал расхаживать взад-вперед по залу. «Кто они все вообще такие?» — подумал он, сделав добрый глоток любимого виски «Джонни Уолкер» — блэк лейбл и попытавшись с презрением подумать о всех этих авторитетах. Для Ферзя он, слава Богу, тоже кое-что сделал, никак не меньше, чем звероподобный Славка-Цвет, так что, ничего он ему не сделает, поворчит, и все… Гнедой не такой человек, он порой Ферзю такие неожиданные сюрпризики и подарочки преподносит, вроде тех ста штук баксов в девяносто втором году. Так, ни за что, ради уважения, чтобы поднять настроение… А Черный просто мужик, злой отвратительный мужик. Смелый, конечно, слов нет, но мало ли кто смелый. Он не человек, он животное, хищник, кровавый хищник… Но его надо бояться, как вырвавшегося из клетки тигра или леопарда. И каждый дорожащий своей жизнью забоится. Ничего не боится только набитый дурак. И нечего его дразнить, надо оставить этого придурочного капитана в покое. На кой хрен он ему сдался? Или нет, пускай им Лычкин занимается. Он все равно его в покое не оставит, до такой степени ненавидит, и он, и Лариса… А в крайнем случае он и перед Ферзем не ударит лицом в грязь, а Черному выложит Лычкина, как на тарелочке… Отлично, отлично, а ещё говорят, что алкоголь притупляет мозг… Нет, наоборот, благородные напитки просветляют мозги благородных людей…
— Эй! — хлопнул он в ладоши, и в комнату заглянуло румяное лицо горничной. — Как там гуси-поросята поживают?
— Все готово, Евгений Петрович, просим к столу! — залепетала горничная.
Не успела она это произнести, как Гнедому сообщили, что приехали гости.
… Компания получилась более, чем оригинальная. Четыре полуголые шлюхи, Михаил с Ларисой и он сам. Михаил был в красной рубашке, на груди которой серебряными цифрами было написано 1996, Лариса — в серебристом, до пят платье Снегурочки. Сам Гнедой вышел к гостям в халате Деда Мороза, с седой бородой и в остроконечной шапке. За ним телохранители несли мешок с подарками. Гнедой стал вытаскивать из мешка флаконы французских духов, которыми одаривал каждую даму, снабжая презент долгим засосом в губы. Особенно долгим был поцелуй Ларисе. Он уже несколько месяцев сожительствовал с ней, при этом сохраняя серьезный деловой вид в отношениях с Михаилом. Сегодня же он решил дать себе воли. Он подарил Лычкину бутафорскую саблю в красивых ножнах, которую порекомендовал тут же надеть на себя, подвесив к поясу. Такую же саблю прицепил и на свой пояс…
Затем началось застолье. Пить он заставлял всех помногу, лишь сам только пригубливал после каждого тоста…
Пробили куранты. Наступил Новый Год.
Гнедой погнал всех во двор, где они устроили фейерверк с петардами, хлопушками, бенгальскими огнями и шампанским.
А после этого он отвел душу. В нескольких комнатах шла настоящая вакханалия. Трахались все на глазах друг у друга, телохранители совокуплялись с приглашенными проститутками, одну из них имел он сам, а потом, чем-то крайне недовольный и раздраженный, жестоко избил её на глазах у всех и выгнал из дома. Он пинками провожал её до двери, сопровождая экзекуцию отвратительной бранью.
— Ни машины, ничего не получишь, шалава! Не умеешь общаться с людьми искусства, так получи! Валяй отсюда по морозцу! Пешком попрешься до Москвы, тебе мало не покажется!
— За что? — отчаянно рыдала проститутка. — Что я сделала?
— Ничего не сделала, вот именно — ничего не сделала, — закричал Гнедой, схватил флакон с французскими духами, который сам же ей подарил и стал вытрясать его содержимое ей на голову. — А надо делать, тебя для чего сюда пригласили? Чтобы ты делала все, что надо для полноценного отдыха серьезных людей. А ты… привыкла общаться со всяким быдлом… Пошла вон, скажи спасибо, что без шубы тебя не отправляю, надо было бы в твоем платьице, да по морозцу! Добрый я слишком, все этим и пользуются… Пошла вон! Эх, собачек, что ли, на тебя спустить, чтобы они порвали тебя? — хитренько улыбнулся Гнедой.
— Не надо! — завопила проститутка, бросаясь перед ним на колени, вспомнив мигрирующих по его участку злобных ротвейлеров и стаффордширов.
— Не надо, — проворчал Гнедой. — Ладно уж, пользуйтесь добротой старого дяди Жени. Эй, вы, проводите шалаву до ворот… А все же надо было бы спустить для острастки…
Наказанную вывели за ворота и, снабдив увесистым пинком на дорожку, захлопнули калитку.
Гнедой, находящийся в жутком возбуждении, хотел было воплотить в жизнь давнюю мечту — устроить групповой секс с Ларисой и Михаилом под легкую музыку и хоровод, но тут раздался телефонный звонок.
— Алло, Гнида! — приветствовал его мужской голос. Гнедой вздрогнул от произнесенного вслух давно забытого погоняла.
Он даже не нашел сразу, что ответить.
— Я тебя поздравляю с наступлением Нового Года и желаю тебе, чтобы он стал последним в твоей поганой жизни, грязная тварь, — произнес мужчина. — И не только желаю, но и побеспокоюсь об этом, — добавил он.
— Т-т-ты…, — пробормотал Гнедой. — Т-т-ты кто?
— Я конь в пальто, — усмехнулся голос. — За каждым твоим шагом буду следить. Чем шустрее будешь дергаться, тем меньше проживешь, и тем оригинальнее будет твоя кончина… Понял?
От ужаса Гнедой чуть не обмочился. Он снял остроконечную шапку Деда Мороза со вспотевшей мигом головы и пробормотал что-то невнятное. Незнакомец понял это, как знак понимания.
— Ну и хорошо, — одобрил его мычание он и положил трубку.
Посидев с несколько минут, Гнедой позвонил нужному человеку и выяснил, с какого мобильного телефона последовал звонок. Незнакомец звонил со своего телефона и не думал скрывать себя. Вскоре Гнедому позвонили и сообщили, что телефон этот зарегистрирован на имя Красильникова Алексея Григорьевича. И тут Гнедому стало совсем страшно.
Веселье закончилось. Не хотелось уже ни группового секса, ни хороводов с музыкой. Он велел гостям убираться восвояси. Михаил с Ларисой уехали на его «Вольво». Проституток повезли на микроавтобусе «Ниссан».
— И эту… там подбери, — мрачно приказал шоферу Гнедой. — Замерзнет ещё в своих туфельках. Пошли все вон, спать хочу…
Затем сорвал с себя идиотский костюм, надел джинсы и белый свитер и долго сидел один в зале перед экраном телевизора, пил виски и жрал все подряд, что было на столе. Наклюкавшись до кошмара, он велел толстухе горничной вести его в спальню. Та отвела его, раздела и уложила под одеяло. Гнедого стало тошнить, и горничная принесла таз, в который он, нагнувшись долго блевал сожранными яствами. Горничная принесла ему боржома. Он выпил всю бутылку, откинулся назад и велел горничной лечь рядом с ним. Она долго ласкала его, а затем он заснул тяжелым пьяным сном… Во сне он видел бешеные глаза Алексея Красильникова, которого видел всего один раз в жизни в ресторане «Золотой дракон», где они сидели вместе со старшим братом. Сон был совершенно чудовищный… Какой-то совершенно огромный Алексей Красильников швырнул его, крохотного и голого в огромный костер, он горел, ему было ужасно больно, но он никак не умирал. А рядом стоял его тезка Алексей Кондратьев в военном мундире с иконостасом орденов на мощной груди и хохотал над его мучениями. «Скорее бы, скорее бы, когда я, наконец, подохну?» — молил он, а потом заорал от невыносимой боли…
— Да что с вами, Евгений Петрович? — суетилась горничная, наклонившись над ним.
— А? Что? Да ничего… Ты кто? Какого рожна ты здесь? Да голая еще, — ощупал он её пышное тело. — А ну пошла вон! Забралась, понимаешь, под одеяло… Катись, катись, отсюда, спать хочу…
Обиженная горничная вылезла из постели, оделась и убралась восвояси. А Гнедой повертелся ещё немного, выпил боржома и захрапел мертвым сном…
4.
— Да быть того не может? — вытаращил глаза Кондратьев, услышав информацию Меченого, произнесенную им совершенно спокойно, обычным для его манеры равнодушным вялым тоном.
— Да что ты, капитан, маленький, что ли? Быть не может…, — передразнил он его. — Чего только на свете быть не может. Я вот, например, считаю, что все может быть… Разве что честного правительства у нас быть не может. А так что? Даже летучие собаки бывают, я в газете читал, а ты говоришь?
— Но Михаил? Михаил Лычкин? — продолжал поражаться Алексей. — Он вместе с каким-то там Живоглотом заказал меня? А, может быть, это, все же, не он был у Паленого?
— Да он это, он. Паленый сам справки наводил… Мишель его погоняло. А оба они из банды Гнедого… А от этого отморозка ожидать можно все, что угодно, наслышан о нем, хоть лично видеть не приходилось, Бог миловал. Я и тогда догадывался, что все это его рук дело. Значит, ещё соображаю что-то, капитан.
— Так…, — призадумался Алексей. — Да, теперь мне все понятно. Лычкин и подставил мне этого адвоката Сидельникова, который защищал его отца. И Сидельников прекрасно отработал свои тридцать серебряников.
— Точно, — кивнул головой Меченый. — А оплачивал услуги Петра Петровича этот самый Гнедой. А что? Задавили твою фирму, ограбили вас до нитки, не так уж мало у вас взяли, если каждого так обуть, большая сумма может образоваться… А, может быть, и сложнее тут дело. Может быть, и Гнедой этот не последняя инстанция… Например, тюменцы могли бучу поднять против тебя, таких проколов порой не прощают, и из-за гораздо меньшей суммы жизни лишают… А связи там могут быть очень крутыми… Так что, в переплет ты попал, капитан…
— Ну, и что дальше? — нахмурился Алексей.
— А ничего дальше. Жить, не тужить, вот что дальше. Чего тебе теперь терять? Теперь ты такой же как и я, ни хаты, ни семьи… Клево так жить, поверь мне, братан… И бояться тебе теперь нечего. Пускай они теперь боятся, а особенно дружок твой и заместитель Мишель. Вот этот иуда у нас и забоится, мало не покажется…
Однако, Алексей никак не мог разделить оптимизм Меченого. Все происшедшее, хоть и получило теперь конкретное объяснение, от этого светлее не стало. Напротив, оно заиграло черными, мрачными красками, от которых на душу лег тяжелый камень. Значит, все игра, значит, Лычкин с самого начала затевал против него игру. Как он вообще оказался в фирме, интересно было бы узнать. Не Инна ли, часом, его туда устроила? Значит, и она тоже активная участница заговора против него? Но зачем они все это затеяли? Впрочем, понятно, все ради выгоды… Денег-то сколько со всего этого поимели… Главарь Гнедой, понятно, взял себе львиную долю, но и всем тем досталось тоже немало — и Михаилу, и Инне, и сестрице её Ларисе, затеявшей вместе с ней этот спектакль у неё дома… Твари, позорные твари… И здесь его хотели достать… Посадили на семь лет, так ещё и убить хотели, зарезать в сортире, как свинью… Кому верить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
А вот авторитеты прекрасно знали цену Гнедому. Тот же Черный понимал, что это очень слабое звено в группировке Ферзя, и через него вполне можно делать свои дела, можно надавить, припугнуть, можно и подкупить жадного и практичного Гнедого. Так же получилось в случае с злополучным капитаном Кондратьевым. Гнедой теперь был уже не рад, что связался с ним. А уж если связался, надо было сразу дать отпор Черному. А вот на такое он никак не был способен. Один спокойный уверенный басок Черного вызывал у него трепет, этот человек был способен на все, и Гнедой прекрасно знал, что против него он полное ничтожество.
— А пошли они все к матери, к той самой известной всем матери! — вдруг громогласно провозгласил Гнедой, встряхнул головой и стал расхаживать взад-вперед по залу. «Кто они все вообще такие?» — подумал он, сделав добрый глоток любимого виски «Джонни Уолкер» — блэк лейбл и попытавшись с презрением подумать о всех этих авторитетах. Для Ферзя он, слава Богу, тоже кое-что сделал, никак не меньше, чем звероподобный Славка-Цвет, так что, ничего он ему не сделает, поворчит, и все… Гнедой не такой человек, он порой Ферзю такие неожиданные сюрпризики и подарочки преподносит, вроде тех ста штук баксов в девяносто втором году. Так, ни за что, ради уважения, чтобы поднять настроение… А Черный просто мужик, злой отвратительный мужик. Смелый, конечно, слов нет, но мало ли кто смелый. Он не человек, он животное, хищник, кровавый хищник… Но его надо бояться, как вырвавшегося из клетки тигра или леопарда. И каждый дорожащий своей жизнью забоится. Ничего не боится только набитый дурак. И нечего его дразнить, надо оставить этого придурочного капитана в покое. На кой хрен он ему сдался? Или нет, пускай им Лычкин занимается. Он все равно его в покое не оставит, до такой степени ненавидит, и он, и Лариса… А в крайнем случае он и перед Ферзем не ударит лицом в грязь, а Черному выложит Лычкина, как на тарелочке… Отлично, отлично, а ещё говорят, что алкоголь притупляет мозг… Нет, наоборот, благородные напитки просветляют мозги благородных людей…
— Эй! — хлопнул он в ладоши, и в комнату заглянуло румяное лицо горничной. — Как там гуси-поросята поживают?
— Все готово, Евгений Петрович, просим к столу! — залепетала горничная.
Не успела она это произнести, как Гнедому сообщили, что приехали гости.
… Компания получилась более, чем оригинальная. Четыре полуголые шлюхи, Михаил с Ларисой и он сам. Михаил был в красной рубашке, на груди которой серебряными цифрами было написано 1996, Лариса — в серебристом, до пят платье Снегурочки. Сам Гнедой вышел к гостям в халате Деда Мороза, с седой бородой и в остроконечной шапке. За ним телохранители несли мешок с подарками. Гнедой стал вытаскивать из мешка флаконы французских духов, которыми одаривал каждую даму, снабжая презент долгим засосом в губы. Особенно долгим был поцелуй Ларисе. Он уже несколько месяцев сожительствовал с ней, при этом сохраняя серьезный деловой вид в отношениях с Михаилом. Сегодня же он решил дать себе воли. Он подарил Лычкину бутафорскую саблю в красивых ножнах, которую порекомендовал тут же надеть на себя, подвесив к поясу. Такую же саблю прицепил и на свой пояс…
Затем началось застолье. Пить он заставлял всех помногу, лишь сам только пригубливал после каждого тоста…
Пробили куранты. Наступил Новый Год.
Гнедой погнал всех во двор, где они устроили фейерверк с петардами, хлопушками, бенгальскими огнями и шампанским.
А после этого он отвел душу. В нескольких комнатах шла настоящая вакханалия. Трахались все на глазах друг у друга, телохранители совокуплялись с приглашенными проститутками, одну из них имел он сам, а потом, чем-то крайне недовольный и раздраженный, жестоко избил её на глазах у всех и выгнал из дома. Он пинками провожал её до двери, сопровождая экзекуцию отвратительной бранью.
— Ни машины, ничего не получишь, шалава! Не умеешь общаться с людьми искусства, так получи! Валяй отсюда по морозцу! Пешком попрешься до Москвы, тебе мало не покажется!
— За что? — отчаянно рыдала проститутка. — Что я сделала?
— Ничего не сделала, вот именно — ничего не сделала, — закричал Гнедой, схватил флакон с французскими духами, который сам же ей подарил и стал вытрясать его содержимое ей на голову. — А надо делать, тебя для чего сюда пригласили? Чтобы ты делала все, что надо для полноценного отдыха серьезных людей. А ты… привыкла общаться со всяким быдлом… Пошла вон, скажи спасибо, что без шубы тебя не отправляю, надо было бы в твоем платьице, да по морозцу! Добрый я слишком, все этим и пользуются… Пошла вон! Эх, собачек, что ли, на тебя спустить, чтобы они порвали тебя? — хитренько улыбнулся Гнедой.
— Не надо! — завопила проститутка, бросаясь перед ним на колени, вспомнив мигрирующих по его участку злобных ротвейлеров и стаффордширов.
— Не надо, — проворчал Гнедой. — Ладно уж, пользуйтесь добротой старого дяди Жени. Эй, вы, проводите шалаву до ворот… А все же надо было бы спустить для острастки…
Наказанную вывели за ворота и, снабдив увесистым пинком на дорожку, захлопнули калитку.
Гнедой, находящийся в жутком возбуждении, хотел было воплотить в жизнь давнюю мечту — устроить групповой секс с Ларисой и Михаилом под легкую музыку и хоровод, но тут раздался телефонный звонок.
— Алло, Гнида! — приветствовал его мужской голос. Гнедой вздрогнул от произнесенного вслух давно забытого погоняла.
Он даже не нашел сразу, что ответить.
— Я тебя поздравляю с наступлением Нового Года и желаю тебе, чтобы он стал последним в твоей поганой жизни, грязная тварь, — произнес мужчина. — И не только желаю, но и побеспокоюсь об этом, — добавил он.
— Т-т-ты…, — пробормотал Гнедой. — Т-т-ты кто?
— Я конь в пальто, — усмехнулся голос. — За каждым твоим шагом буду следить. Чем шустрее будешь дергаться, тем меньше проживешь, и тем оригинальнее будет твоя кончина… Понял?
От ужаса Гнедой чуть не обмочился. Он снял остроконечную шапку Деда Мороза со вспотевшей мигом головы и пробормотал что-то невнятное. Незнакомец понял это, как знак понимания.
— Ну и хорошо, — одобрил его мычание он и положил трубку.
Посидев с несколько минут, Гнедой позвонил нужному человеку и выяснил, с какого мобильного телефона последовал звонок. Незнакомец звонил со своего телефона и не думал скрывать себя. Вскоре Гнедому позвонили и сообщили, что телефон этот зарегистрирован на имя Красильникова Алексея Григорьевича. И тут Гнедому стало совсем страшно.
Веселье закончилось. Не хотелось уже ни группового секса, ни хороводов с музыкой. Он велел гостям убираться восвояси. Михаил с Ларисой уехали на его «Вольво». Проституток повезли на микроавтобусе «Ниссан».
— И эту… там подбери, — мрачно приказал шоферу Гнедой. — Замерзнет ещё в своих туфельках. Пошли все вон, спать хочу…
Затем сорвал с себя идиотский костюм, надел джинсы и белый свитер и долго сидел один в зале перед экраном телевизора, пил виски и жрал все подряд, что было на столе. Наклюкавшись до кошмара, он велел толстухе горничной вести его в спальню. Та отвела его, раздела и уложила под одеяло. Гнедого стало тошнить, и горничная принесла таз, в который он, нагнувшись долго блевал сожранными яствами. Горничная принесла ему боржома. Он выпил всю бутылку, откинулся назад и велел горничной лечь рядом с ним. Она долго ласкала его, а затем он заснул тяжелым пьяным сном… Во сне он видел бешеные глаза Алексея Красильникова, которого видел всего один раз в жизни в ресторане «Золотой дракон», где они сидели вместе со старшим братом. Сон был совершенно чудовищный… Какой-то совершенно огромный Алексей Красильников швырнул его, крохотного и голого в огромный костер, он горел, ему было ужасно больно, но он никак не умирал. А рядом стоял его тезка Алексей Кондратьев в военном мундире с иконостасом орденов на мощной груди и хохотал над его мучениями. «Скорее бы, скорее бы, когда я, наконец, подохну?» — молил он, а потом заорал от невыносимой боли…
— Да что с вами, Евгений Петрович? — суетилась горничная, наклонившись над ним.
— А? Что? Да ничего… Ты кто? Какого рожна ты здесь? Да голая еще, — ощупал он её пышное тело. — А ну пошла вон! Забралась, понимаешь, под одеяло… Катись, катись, отсюда, спать хочу…
Обиженная горничная вылезла из постели, оделась и убралась восвояси. А Гнедой повертелся ещё немного, выпил боржома и захрапел мертвым сном…
4.
— Да быть того не может? — вытаращил глаза Кондратьев, услышав информацию Меченого, произнесенную им совершенно спокойно, обычным для его манеры равнодушным вялым тоном.
— Да что ты, капитан, маленький, что ли? Быть не может…, — передразнил он его. — Чего только на свете быть не может. Я вот, например, считаю, что все может быть… Разве что честного правительства у нас быть не может. А так что? Даже летучие собаки бывают, я в газете читал, а ты говоришь?
— Но Михаил? Михаил Лычкин? — продолжал поражаться Алексей. — Он вместе с каким-то там Живоглотом заказал меня? А, может быть, это, все же, не он был у Паленого?
— Да он это, он. Паленый сам справки наводил… Мишель его погоняло. А оба они из банды Гнедого… А от этого отморозка ожидать можно все, что угодно, наслышан о нем, хоть лично видеть не приходилось, Бог миловал. Я и тогда догадывался, что все это его рук дело. Значит, ещё соображаю что-то, капитан.
— Так…, — призадумался Алексей. — Да, теперь мне все понятно. Лычкин и подставил мне этого адвоката Сидельникова, который защищал его отца. И Сидельников прекрасно отработал свои тридцать серебряников.
— Точно, — кивнул головой Меченый. — А оплачивал услуги Петра Петровича этот самый Гнедой. А что? Задавили твою фирму, ограбили вас до нитки, не так уж мало у вас взяли, если каждого так обуть, большая сумма может образоваться… А, может быть, и сложнее тут дело. Может быть, и Гнедой этот не последняя инстанция… Например, тюменцы могли бучу поднять против тебя, таких проколов порой не прощают, и из-за гораздо меньшей суммы жизни лишают… А связи там могут быть очень крутыми… Так что, в переплет ты попал, капитан…
— Ну, и что дальше? — нахмурился Алексей.
— А ничего дальше. Жить, не тужить, вот что дальше. Чего тебе теперь терять? Теперь ты такой же как и я, ни хаты, ни семьи… Клево так жить, поверь мне, братан… И бояться тебе теперь нечего. Пускай они теперь боятся, а особенно дружок твой и заместитель Мишель. Вот этот иуда у нас и забоится, мало не покажется…
Однако, Алексей никак не мог разделить оптимизм Меченого. Все происшедшее, хоть и получило теперь конкретное объяснение, от этого светлее не стало. Напротив, оно заиграло черными, мрачными красками, от которых на душу лег тяжелый камень. Значит, все игра, значит, Лычкин с самого начала затевал против него игру. Как он вообще оказался в фирме, интересно было бы узнать. Не Инна ли, часом, его туда устроила? Значит, и она тоже активная участница заговора против него? Но зачем они все это затеяли? Впрочем, понятно, все ради выгоды… Денег-то сколько со всего этого поимели… Главарь Гнедой, понятно, взял себе львиную долю, но и всем тем досталось тоже немало — и Михаилу, и Инне, и сестрице её Ларисе, затеявшей вместе с ней этот спектакль у неё дома… Твари, позорные твари… И здесь его хотели достать… Посадили на семь лет, так ещё и убить хотели, зарезать в сортире, как свинью… Кому верить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60