Михаил возбудился от её ласки и потащил её в постель. Между занятиями любовью они пили шампанское и лопали угощения, приготовленные Ларисой.
— Какой ты мужчина! — восхищалась она. — Разве тебя сравнить с моим бывшим муженьком, это же рохля, живой труп… Единственное достоинство — двухкомнатная квартира, которой он поделился со мной. А то бы так и жила с этими Костиными, вот уж тоскища-то, врагу не пожелаешь… Такие правильные, такие мудрые, смотреть противно…
— А что, от Кондратьева-то, небось, тоже возбудилась? — ревниво спросил Михаил. — Когда очаровывала его? То-то ты так радуешься тому, что его посадили…
— Да что ты? — скривилась Лариса. — С тобой не сравнишь… Старый, седой, занудный… Правильный тоже очень. Подходили они с моей сестричкой друг другу, слов нет, только не заслужили они счастья. И не будет его у них никогда…
— Это точно, — помрачнел от какой-то внезапно возникшей мысли Михаил и закурил сигарету… За окном начинало темнеть… Шел мрачный, вьюжный ноябрь… И Михаилу от чего-то неведомого, непонятного, висевшего и кружившегося в воздухе, стало очень страшно…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
САМОЕ СЛАДКОЕ — ЭТО МЕСТЬ
1.
Июль 1995 г.
— Не знаю, Виталий Владимирович, — нахмурился Михаил Лычкин. — Мне кажется, что вы просто не выполняете данного мне слова. В нашем с вами договоре ясно сказано, что вы мне сдаете дом к десятому июля 1995 года. Сегодня двадцать четвертое, и как вы полагаете — можем мы въезжать в этот дом или нет? Ну честно скажите — можно в нем жить немедленно, сегодня или нет?
Бригадир строителей Виталий Трошкин отвел глаза в сторону и стал топтаться на месте.
— Так как же, Виталий Владимирович? — буравил его глазами Михаил. — Ответьте мне на прямой простой вопрос, можно жить в этом доме? Можем мы, например, завтра, ввезти сюда мебель и жить?
— Да нет, конечно, Михаил Гаврилович, — откашлявшись, пробормотал Трошкин. — Жить пока никак нельзя…
— И из этого следует что?
— Из этого следует то, что надо ускорить темпы внутренней отделки, Михаил Гаврилович, — попытался улыбнуться Трошкин.
— Из этого следует то, что вы мне должны компенсировать невыполнение заказа в срок. Вот что из этого следует, дорогой мой Виталий Владимирович. То есть, я вам заплачу меньше, чем ту сумму, о которой мы договаривались.
— Но вы же были за границей, в Париже, и мы никак не думали, что вы приедете так рано, — пытался возражать Трошкин.
— Да это мое дело, где мне быть, в Париже или в Анадыре. А ваше дело — сдать мне дом под ключ к десятому июля сего года, — стал раздражаться Лычкин. — То есть вы опоздали уже на две недели. А ещё работы невпроворот…
— Михаил Гаврилович, пойдите навстречу, учтите трудности, о которых я вам говорил. Меня самого так подвели с материалами. Вы же хотите, чтобы ваша вилла была из самых изысканных материалов, которые порой ещё трудно найти в России. Мы заказали черепицу в Германии — и вот она, на вашей крыше! — гордо произнес Трошкин. — Теперь наилучшие сорта вагонки для отделки сауны тоже здесь, и подвесные потолки, и кафель для бассейна — все уже здесь. Все заказано в лучших, как говорится, домах, и дайте нам ещё месяц времени. Первого сентября вы будете праздновать новоселье, я вам клянусь, Михаил Гаврилович!
— Первого сентября — день знаний, если бы это было лет этак пятнадцать назад, яичко было бы как раз к Христову Дню. А теперь что для меня это первое сентября? — усмехнулся Лычкин.
— Но раньше мы не успеем, — вздохнул бригадир. — Хоть работать будем практически круглосуточно.
— Двадцать третьего августа у меня день рождения, — осенило Лычкина. — Сделайте подарок, Виталий Владимирович, и я вам заплачу, как договаривались, несмотря на просрочку.
Трошкин призадумался, но тут за забором послышался шум двигателей каких-то машин. Затем постучали в ворота.
— Мишель! — раздался знакомый скрипучий голос Гнедого. — Открывай ворота, смерть твоя пришла!
Шутка была поддержана лошадиным хохотом телохранителей. Лычкин опрометью бросился открывать ворота.
— Напужался? — улыбался Гнедой, одетый в шелковые бордовые брюки и легкую тенниску того же цвета. Наглые его глаза теперь были защищены красивыми каплевидными очками в золотой оправе. — Пошутил, пошутил насчет смерти, рано тебе еще, это мать пришла, молочка принесла… Заходите, братаны! — пригласил он четырех подручных.
— Проходите, Евгений Петрович, проходите, ребята, приглашал, угодливо улыбаясь, Лычкин.
— Пройдем, пройдем, будь спокоен, Мишель, — продолжал улыбаться Гнедой и вдруг, как он умел это делать, внезапно стер улыбочку с лица и нахмурился, взглянув на оторопевшего от таких опасных визитеров бригадира Трошкина. — Что тут происходит?
— Да вот…, — развел руками Михаил.
— Что вот? Где твое новоселье? Ты в дом собираешься приглашать или нет? Где Лариса твоя? Ты чем нас собираешься потчевать? Тут, извини за грубость, какой-то прямо-таки хаос…
— Вот… не получилось в срок, — виновато произнес Михаил, косясь на Трошкина.
— Не получилось в срок?! — вытаращил глаза Гнедой. — Сорок седьмой год на свете живу и первый раз в жизни такое слышу, чтобы деловые люди что-то не выполняли в срок… Нет, вру, были, помнится, прецеденты, да и то в проклятое время коммунистического ига, но все жулики уже того… самого… — Он щелкнул пальцами и показал непонятно куда, то ли в небо, то ли в землю. — Кто не выполнил? Ты? — Он вытянул свой холеный указательный палец в сторону Трошкина, да так резко, что ткнул его в лоб. — Договор есть?
— Есть, — ответил Михаил.
— И он не выполнил в срок? — продолжал таращиться Гнедой. Он подмигнул братанам, и те окружили Трошкина плотным кольцом. Оловянными глазами смотрели поверх лысой головы Трошкина.
— М-м-мы… только что договорились с Михаилом Гавриловичем, что дом будет полностью сдан к двадцать третьему августа, — лепетал одуревший от страха Трошкин.
— Что значит, только что договорились? Не выполнили договор в срок и снова договорились… А потом ещё договоритесь, и он так и не дождется вожделенного скромного садового домика, о котором мечтал с младенчества. Михаил Гаврилович молод и наивен, но я, его старший товарищ, этого не потерплю! Не потерплю!!! — пародировал он известного политического деятеля, да так похоже, что все, кроме Трошкина расхохотались. — Да что вы, едрена мать, стоите, как истуканы?! — прикрикнул он на братанов. — Бейте его, язвите его, в гробину его мать! Покажите ему, гаду земному, где раки зимуют… — замахал он кулаками и затопал на месте ногами в изящных летних ботиночках из крокодиловой кожи.
Трошкин тут же получил несколько ощутимых, но не слишком сильных ударов по почкам и печени. На шум из дома выскочили трое дюжих работяг, но, увидев эту странную грозную компанию, притормозили и стояли в отдалении, недоумевая, что им дальше делать, выручать ли из беды бригадира или беречь свои собственные шкуры.
— Ну, что же вы, пролетарии, приостановили свой чеканный шаг? — криво усмехнулся Гнедой и вытащил из кармана брюк вороненый «Вальтер». — Смело, товарищи, в ногу! Что вам терять, кроме своих цепей? Золотых, я имею в виду… Знаю я, как вы дерете с бедных клиентов… Объегорили моего младшего товарища, обули его, а теперь хотите устроить тут потасовку, избить культурных людей, его друзей, пришедших к нему на помощь? Не выйдет, мы вам этого не позволим… Я подам на вас в Конституционный суд… А для начала я вашему бугру сейчас шмазь сотворю, не побрезгую…
Он сунул пистолет обратно в карман и пошел с растопыренными пальцами на обалдевшего от страха, пятившегося назад Трошкина.
Кто знает, чем бы закончилась эта фарсовая сцена, если бы за воротами не послышался шум двигателя машины, и через пару минут на территорию не вошла бы в шикарном белом летнем платье белокурая Лариса. Гнедой тут же позабыл и про Трошкина, и про обещанную ему шмазь.
— Цветешь, красавица Лариса, — разулыбался он и пошел навстречу к ней тоже с распростертыми объятиями но уже без растопыренных пальцев. Подошел, крепко обнял и присосался к её накрашенным губам.
Михаил с елейной улыбочкой наблюдал это действо. Гнедой гладил её по спине и ниже, потом оторвался, наконец, от её губ и слегка отстранил её от себя. Потрепал по белокурым распущенным волосам.
— Чем-то она напоминает мне покойную Нелю, только вот чем именно никак не пойму, — призадумался он. — Как ты полагаешь, Мишель, чем она мне её напоминает?
— Наверное, волосами, Евгений Петрович, — угодливо произнес Михаил.
— Волосами на каком месте? — вдруг расхохотался Гнедой. Братки поддержали его конским ржанием. Михаил изобразил на побледневшем лице жалкое подобие улыбки. Зато Лариса не растерялась нисколько. Она тоже нарочито громко расхохоталась.
— Шучу я, просто пошутил, и все, — вдруг, потупив глаза, тихо произнес Гнедой. — Ты же знаешь, я так скорблю о бедной Неле. Знаешь, бугор, — по-дружески хлопнул он по плечу несчастного Трошкина. — У меня была любовь, такая любовь, знал бы ты… Ее звали Неля, это было давно — два с лишним года назад. И знаешь, что с ней произошло?
— Нет! — отрывисто вякнул Трошкин. Гнедого очень развеселил этот ответ, и он от души расхохотался. Он почти истерически хохотал примерно с минуту, вытирая с глаз слезы. Потом внезапно помрачнел.
— Нет…, — передразнил его Гнедой. — Еще бы ты это знал… Лысиной ты не вырос это знать… Это святое… Это личное… У тебя-то была любовь когда-нибудь? Я имею в виду любовь к женщине, а не любовь к даровым баксам, — уточнил он. — Отвечай, когда тебя спрашивают, пес приблудный! — вдруг обозлился он.
— Б-б-была, — промямлил Трошкин.
— Сказал бы честно, что не было, — с досадой сплюнул Гнедой. — Какая у такого хама, как ты может быть любовь? Пошел отсюда, не зли меня… Договорились, значит… Или к двадцать третьему дом готов, или ни цента ты не получишь, хоть стреляйся потом, наше дело правое, мы победим… А если тебе интересно, то моя Неличка потонула, вот как получилось… — Он приложил к краешку глаза белоснежный платочек. А головорезы при этих его словах как-то напружинились, и глаза их стали совсем уже оловянными. Все они, включая Михаила, прекрасно знали, что когда белокурая Неля стала предъявлять на Гнедого слишком большие права, поскольку их связь длилась весьма долгое для Гнедого время — почти целый год, он собственноручно утопил её в собственном бассейне и при этом заливисто хохотал. Хохотал он и тогда, когда её труп вынесли из бассейна и унесли в неизвестном направлении на усмотрение челяди. Гнедой же снова бросился в воду и поплавал всласть. А потом отправился спать и дрыхнул до десяти утра как убитый…
— Ладно, ступай, — отпустил он Трошкина восвояси, и тот, вытирая платком пот со лба бросился к рабочим давать им наставления. Гнедой же продолжал стоять на месте и глядеть в одну точку. Так же стояли и остальные, не в состоянии проронить ни слова. Закончив изображать на лице вселенскую скорбь, Гнедой вдруг улыбнулся и подмигнул Михаилу.
— Ладно, тут разговора не получится, не люблю, когда всякие присутствуют, — покосился он на рабочих и Трошкина, о чем-то оживленно спорящих. — Мат стоит кромешный, просто страшно становится… В каком обществе мы живем, жуть одна… Поехали лучше ко мне, побалдеем…
Он махнул рукой и пошел к воротам. За ним последовали и остальные. У Гнедого появилась новая машина «Мерседес» — 600 стального цвета. Он уселся туда со своим телохранителем и шофером. Сопровождал его черный БМВ. Туда сели остальные телохранители. Михаил Лычкин теперь ездил на «Вольво»-940, а Ларисе, с которой он жил гражданским браком, он приобрел алого цвета «Ниссан». Кавалькада отъехала от недостроенного дома и помчалась в сторону Москвы к дому Гнедого, который находился километрах в двадцати от лычкинского.
Неожиданно Гнедой дал знак всем остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Какой ты мужчина! — восхищалась она. — Разве тебя сравнить с моим бывшим муженьком, это же рохля, живой труп… Единственное достоинство — двухкомнатная квартира, которой он поделился со мной. А то бы так и жила с этими Костиными, вот уж тоскища-то, врагу не пожелаешь… Такие правильные, такие мудрые, смотреть противно…
— А что, от Кондратьева-то, небось, тоже возбудилась? — ревниво спросил Михаил. — Когда очаровывала его? То-то ты так радуешься тому, что его посадили…
— Да что ты? — скривилась Лариса. — С тобой не сравнишь… Старый, седой, занудный… Правильный тоже очень. Подходили они с моей сестричкой друг другу, слов нет, только не заслужили они счастья. И не будет его у них никогда…
— Это точно, — помрачнел от какой-то внезапно возникшей мысли Михаил и закурил сигарету… За окном начинало темнеть… Шел мрачный, вьюжный ноябрь… И Михаилу от чего-то неведомого, непонятного, висевшего и кружившегося в воздухе, стало очень страшно…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
САМОЕ СЛАДКОЕ — ЭТО МЕСТЬ
1.
Июль 1995 г.
— Не знаю, Виталий Владимирович, — нахмурился Михаил Лычкин. — Мне кажется, что вы просто не выполняете данного мне слова. В нашем с вами договоре ясно сказано, что вы мне сдаете дом к десятому июля 1995 года. Сегодня двадцать четвертое, и как вы полагаете — можем мы въезжать в этот дом или нет? Ну честно скажите — можно в нем жить немедленно, сегодня или нет?
Бригадир строителей Виталий Трошкин отвел глаза в сторону и стал топтаться на месте.
— Так как же, Виталий Владимирович? — буравил его глазами Михаил. — Ответьте мне на прямой простой вопрос, можно жить в этом доме? Можем мы, например, завтра, ввезти сюда мебель и жить?
— Да нет, конечно, Михаил Гаврилович, — откашлявшись, пробормотал Трошкин. — Жить пока никак нельзя…
— И из этого следует что?
— Из этого следует то, что надо ускорить темпы внутренней отделки, Михаил Гаврилович, — попытался улыбнуться Трошкин.
— Из этого следует то, что вы мне должны компенсировать невыполнение заказа в срок. Вот что из этого следует, дорогой мой Виталий Владимирович. То есть, я вам заплачу меньше, чем ту сумму, о которой мы договаривались.
— Но вы же были за границей, в Париже, и мы никак не думали, что вы приедете так рано, — пытался возражать Трошкин.
— Да это мое дело, где мне быть, в Париже или в Анадыре. А ваше дело — сдать мне дом под ключ к десятому июля сего года, — стал раздражаться Лычкин. — То есть вы опоздали уже на две недели. А ещё работы невпроворот…
— Михаил Гаврилович, пойдите навстречу, учтите трудности, о которых я вам говорил. Меня самого так подвели с материалами. Вы же хотите, чтобы ваша вилла была из самых изысканных материалов, которые порой ещё трудно найти в России. Мы заказали черепицу в Германии — и вот она, на вашей крыше! — гордо произнес Трошкин. — Теперь наилучшие сорта вагонки для отделки сауны тоже здесь, и подвесные потолки, и кафель для бассейна — все уже здесь. Все заказано в лучших, как говорится, домах, и дайте нам ещё месяц времени. Первого сентября вы будете праздновать новоселье, я вам клянусь, Михаил Гаврилович!
— Первого сентября — день знаний, если бы это было лет этак пятнадцать назад, яичко было бы как раз к Христову Дню. А теперь что для меня это первое сентября? — усмехнулся Лычкин.
— Но раньше мы не успеем, — вздохнул бригадир. — Хоть работать будем практически круглосуточно.
— Двадцать третьего августа у меня день рождения, — осенило Лычкина. — Сделайте подарок, Виталий Владимирович, и я вам заплачу, как договаривались, несмотря на просрочку.
Трошкин призадумался, но тут за забором послышался шум двигателей каких-то машин. Затем постучали в ворота.
— Мишель! — раздался знакомый скрипучий голос Гнедого. — Открывай ворота, смерть твоя пришла!
Шутка была поддержана лошадиным хохотом телохранителей. Лычкин опрометью бросился открывать ворота.
— Напужался? — улыбался Гнедой, одетый в шелковые бордовые брюки и легкую тенниску того же цвета. Наглые его глаза теперь были защищены красивыми каплевидными очками в золотой оправе. — Пошутил, пошутил насчет смерти, рано тебе еще, это мать пришла, молочка принесла… Заходите, братаны! — пригласил он четырех подручных.
— Проходите, Евгений Петрович, проходите, ребята, приглашал, угодливо улыбаясь, Лычкин.
— Пройдем, пройдем, будь спокоен, Мишель, — продолжал улыбаться Гнедой и вдруг, как он умел это делать, внезапно стер улыбочку с лица и нахмурился, взглянув на оторопевшего от таких опасных визитеров бригадира Трошкина. — Что тут происходит?
— Да вот…, — развел руками Михаил.
— Что вот? Где твое новоселье? Ты в дом собираешься приглашать или нет? Где Лариса твоя? Ты чем нас собираешься потчевать? Тут, извини за грубость, какой-то прямо-таки хаос…
— Вот… не получилось в срок, — виновато произнес Михаил, косясь на Трошкина.
— Не получилось в срок?! — вытаращил глаза Гнедой. — Сорок седьмой год на свете живу и первый раз в жизни такое слышу, чтобы деловые люди что-то не выполняли в срок… Нет, вру, были, помнится, прецеденты, да и то в проклятое время коммунистического ига, но все жулики уже того… самого… — Он щелкнул пальцами и показал непонятно куда, то ли в небо, то ли в землю. — Кто не выполнил? Ты? — Он вытянул свой холеный указательный палец в сторону Трошкина, да так резко, что ткнул его в лоб. — Договор есть?
— Есть, — ответил Михаил.
— И он не выполнил в срок? — продолжал таращиться Гнедой. Он подмигнул братанам, и те окружили Трошкина плотным кольцом. Оловянными глазами смотрели поверх лысой головы Трошкина.
— М-м-мы… только что договорились с Михаилом Гавриловичем, что дом будет полностью сдан к двадцать третьему августа, — лепетал одуревший от страха Трошкин.
— Что значит, только что договорились? Не выполнили договор в срок и снова договорились… А потом ещё договоритесь, и он так и не дождется вожделенного скромного садового домика, о котором мечтал с младенчества. Михаил Гаврилович молод и наивен, но я, его старший товарищ, этого не потерплю! Не потерплю!!! — пародировал он известного политического деятеля, да так похоже, что все, кроме Трошкина расхохотались. — Да что вы, едрена мать, стоите, как истуканы?! — прикрикнул он на братанов. — Бейте его, язвите его, в гробину его мать! Покажите ему, гаду земному, где раки зимуют… — замахал он кулаками и затопал на месте ногами в изящных летних ботиночках из крокодиловой кожи.
Трошкин тут же получил несколько ощутимых, но не слишком сильных ударов по почкам и печени. На шум из дома выскочили трое дюжих работяг, но, увидев эту странную грозную компанию, притормозили и стояли в отдалении, недоумевая, что им дальше делать, выручать ли из беды бригадира или беречь свои собственные шкуры.
— Ну, что же вы, пролетарии, приостановили свой чеканный шаг? — криво усмехнулся Гнедой и вытащил из кармана брюк вороненый «Вальтер». — Смело, товарищи, в ногу! Что вам терять, кроме своих цепей? Золотых, я имею в виду… Знаю я, как вы дерете с бедных клиентов… Объегорили моего младшего товарища, обули его, а теперь хотите устроить тут потасовку, избить культурных людей, его друзей, пришедших к нему на помощь? Не выйдет, мы вам этого не позволим… Я подам на вас в Конституционный суд… А для начала я вашему бугру сейчас шмазь сотворю, не побрезгую…
Он сунул пистолет обратно в карман и пошел с растопыренными пальцами на обалдевшего от страха, пятившегося назад Трошкина.
Кто знает, чем бы закончилась эта фарсовая сцена, если бы за воротами не послышался шум двигателя машины, и через пару минут на территорию не вошла бы в шикарном белом летнем платье белокурая Лариса. Гнедой тут же позабыл и про Трошкина, и про обещанную ему шмазь.
— Цветешь, красавица Лариса, — разулыбался он и пошел навстречу к ней тоже с распростертыми объятиями но уже без растопыренных пальцев. Подошел, крепко обнял и присосался к её накрашенным губам.
Михаил с елейной улыбочкой наблюдал это действо. Гнедой гладил её по спине и ниже, потом оторвался, наконец, от её губ и слегка отстранил её от себя. Потрепал по белокурым распущенным волосам.
— Чем-то она напоминает мне покойную Нелю, только вот чем именно никак не пойму, — призадумался он. — Как ты полагаешь, Мишель, чем она мне её напоминает?
— Наверное, волосами, Евгений Петрович, — угодливо произнес Михаил.
— Волосами на каком месте? — вдруг расхохотался Гнедой. Братки поддержали его конским ржанием. Михаил изобразил на побледневшем лице жалкое подобие улыбки. Зато Лариса не растерялась нисколько. Она тоже нарочито громко расхохоталась.
— Шучу я, просто пошутил, и все, — вдруг, потупив глаза, тихо произнес Гнедой. — Ты же знаешь, я так скорблю о бедной Неле. Знаешь, бугор, — по-дружески хлопнул он по плечу несчастного Трошкина. — У меня была любовь, такая любовь, знал бы ты… Ее звали Неля, это было давно — два с лишним года назад. И знаешь, что с ней произошло?
— Нет! — отрывисто вякнул Трошкин. Гнедого очень развеселил этот ответ, и он от души расхохотался. Он почти истерически хохотал примерно с минуту, вытирая с глаз слезы. Потом внезапно помрачнел.
— Нет…, — передразнил его Гнедой. — Еще бы ты это знал… Лысиной ты не вырос это знать… Это святое… Это личное… У тебя-то была любовь когда-нибудь? Я имею в виду любовь к женщине, а не любовь к даровым баксам, — уточнил он. — Отвечай, когда тебя спрашивают, пес приблудный! — вдруг обозлился он.
— Б-б-была, — промямлил Трошкин.
— Сказал бы честно, что не было, — с досадой сплюнул Гнедой. — Какая у такого хама, как ты может быть любовь? Пошел отсюда, не зли меня… Договорились, значит… Или к двадцать третьему дом готов, или ни цента ты не получишь, хоть стреляйся потом, наше дело правое, мы победим… А если тебе интересно, то моя Неличка потонула, вот как получилось… — Он приложил к краешку глаза белоснежный платочек. А головорезы при этих его словах как-то напружинились, и глаза их стали совсем уже оловянными. Все они, включая Михаила, прекрасно знали, что когда белокурая Неля стала предъявлять на Гнедого слишком большие права, поскольку их связь длилась весьма долгое для Гнедого время — почти целый год, он собственноручно утопил её в собственном бассейне и при этом заливисто хохотал. Хохотал он и тогда, когда её труп вынесли из бассейна и унесли в неизвестном направлении на усмотрение челяди. Гнедой же снова бросился в воду и поплавал всласть. А потом отправился спать и дрыхнул до десяти утра как убитый…
— Ладно, ступай, — отпустил он Трошкина восвояси, и тот, вытирая платком пот со лба бросился к рабочим давать им наставления. Гнедой же продолжал стоять на месте и глядеть в одну точку. Так же стояли и остальные, не в состоянии проронить ни слова. Закончив изображать на лице вселенскую скорбь, Гнедой вдруг улыбнулся и подмигнул Михаилу.
— Ладно, тут разговора не получится, не люблю, когда всякие присутствуют, — покосился он на рабочих и Трошкина, о чем-то оживленно спорящих. — Мат стоит кромешный, просто страшно становится… В каком обществе мы живем, жуть одна… Поехали лучше ко мне, побалдеем…
Он махнул рукой и пошел к воротам. За ним последовали и остальные. У Гнедого появилась новая машина «Мерседес» — 600 стального цвета. Он уселся туда со своим телохранителем и шофером. Сопровождал его черный БМВ. Туда сели остальные телохранители. Михаил Лычкин теперь ездил на «Вольво»-940, а Ларисе, с которой он жил гражданским браком, он приобрел алого цвета «Ниссан». Кавалькада отъехала от недостроенного дома и помчалась в сторону Москвы к дому Гнедого, который находился километрах в двадцати от лычкинского.
Неожиданно Гнедой дал знак всем остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60