И не платите ему ни песо до тех пор, пока я не проверю документацию и самолет.
Она с известной долей сомнения посмотрела на меня, потом кивнула и ушла в сторону офисов, пристроенных к одной из стен ангара. Я начал медленно, по часовой стрелке осматривать "митчелл", постучал по шинам, заглянул в двигатели, конечно, на шпильках головок цилиндров была ржавчина, – постучал по контрольным панелям.
Непосредственно под кабиной была видна часть какой-то причудливой надписи, большую часть которой к сегодняшнему дню смыло и она стала почти не видна. Покрутив головой, я с некоторым трудом разобрал: "ПРЕКРАСНАЯ МЕЧТАТЕЛЬНИЦА", а изображена там была откинувшаяся назад обнаженная красотка, намалеванная в стиле 40-х годов. Так что действительно эта машина отслужила свое во время войны, то есть двадцать лет назад.
Ну, ладно, что бы не случилось, экипаж пригнал ее назад и куда-то ушел. И теперь они были либо генералами ВВС, либо фермерами, либо просто вашими приятелями, торговавшими в городе подержанными автомашинами. И скорее всего, им нелегко было бы даже припомнить имя, которое они когда-то ей дали.
Но подумайте, парни, попытайтесь вспомнить. Просто вспомните то, что отличало вашу "мечтательницу" от тысяч других "митчеллов". Что она делала лучше по сравнению с тем, что было сказано в книгах, и что хуже? Какие системы у нее никогда не отказывали – и какие никогда не работали нормально?
Потом я покачал головой, протянул руку, коснулся металла под кабиной – и почти обжег руку у запястья. Машина простояла на солнце весь день. После этого я достал из заднего кармана пару замшевых летных перчаток и натянул их, прежде чем дотрагиваться до каких-либо новых деталей.
Джи Би вышла из ангара в сопровождении невысокого, коротконогого и толстого человека, носившего солнцезащитные очки, черные усы и белую панаму в пятнах смазки. Она тащила полную охапку бумаг и не похоже, что готова была петь по этому случаю.
– Сертификат летной годности, – невыразительным речитативом произнесла она, – был выдан в Колумбии два года назад и там сказано, что он limitado. Ограничен – что это значит?
– Не должен эксплуатироваться по найму или за вознаграждение. Этого я ожидал. Если вы владелец, то вольны делать все, что угодно, и летать, как хотите. А что с бортовыми журналами?
На первой странице бортового журнала самолета была короткая запись о том, что "машина снята с учета в военно-воздушных силах", а также о том, что "митчелл" провел в воздухе шесть тысяч часов до выполненного ВВС США в 1951 году капитального ремонта, после чего, как утверждалось в записи, машина была приведена в идеальное состояние, соответствующее нулевому налету. Но они продали ее в Колумбию, прежде чем смогли убедиться, что ошиблись.
В Колумбии машина отлетала еще 1500 часов как бомбардировщик, после чего ей был устроен еще один капитальный ремонт, который – удивляйтесь, удивляйтесь, – снова привел ее в состояние, соответствующее нулевому налету. Однако она снова была быстро продана и пролетала еще 900 часов в качестве грузового самолета и затем еще 300 часов в качестве частного пассажирского самолета. Но, за исключением перелета к месту сегодняшней стоянки, длительность которого, как это было аккуратно указано, составляла точно два часа пятьдесят минут, в этом году она не летала.
– И как это выглядит? – мрачно спросила Джи Би.
Я пожал плечами.
– Примерно так, как я и ожидал. Эти бумаги могут быть и честными, а могут быть и ложными...
– Можем мы подать на них в суд?
– Если дело пойдет плохо, то и мы, и самолет окажемся на дне Карибского моря. Скажите ему, что вы заплатите только после того, как я все проверю.
Она очень твердо посмотрела на меня, а потом нарочито безразличным тоном сказала:
– Он не говорит по-английски – так он утверждает. Еще он утверждает, что у него есть другой покупатель, так что он хочет немедленно получить деньги.
Я ухмыльнулся толстой физиономии под грязной панамой. Я прекрасно знал эти штучки с "другим покупателем".
– Скажите ему, – сказал я, медленно и тщательно выговаривая слова, – что, согласно бортовому журналу, эта машина, также как и его сестра, успела уже три раза побывать девственницей. Я собираюсь переспать с ней сегодня вечером и завтра скажу свое решение.
Наш приятель, торгующий подержанными самолетами, остался неподвижен, как столб. Штучки с тем, что он не говорит по-английски, я тоже прекрасно знал. Каждый, кто как-то связан с самолетами, должен говорить по-английски.
Джи Би посмотрела по сторонам, убедилась, что в переводе нет необходимости и спросила меня:
– А почему завтра?
– Я не хочу взлетать до тех пор, пока надлежащим образом не проверю двигатели, и не хочу этого делать раньше вечера, когда станет прохладнее. Завтра.
Она кивнула и протянула мне остальные бумаги: это была пачка разрозненных испачканных страниц размером с научно-фантастический журнал.
– Это все, что у него есть.
На верхней странице было написано:
ПОЛЕТНЫЙ ЖУРНАЛ, В25Н; ВВС США;
ПРОВЕРЕНО 15 АВГУСТА 1951 ГОДА.
По отношению к этой старой леди научная фантастика была как раз впору. Я вздохнул.
Джи Би быстро сказала:
– Если хотите послать все это к черту и вернуться на Ямайку, я не буду подавать в суд за нарушение вашего контракта.
– Спасибо. Но... – Я снова посмотрел на "митчелл". С тех пор, как я научился летать, каждые несколько месяцев меня преследовал один и тот же сон: будто бы я сижу в самолете, которому не доверяю, и у меня нет никаких руководств по управлению, и тем не менее я должен на нем лететь. А теперь я смотрел свой кошмарный сон наяву.
Всегда существует способ уйти: следует уйти первым.
– Спасибо, – снова сказал я. – Но я летчик – и у меня нет другого самолета. Я все скажу вам завтра.
Она некоторое время жестко смотрела на меня, потом повернулась к человеку в панаме и быстро бегло заговорила по-испански. Я отошел, залез под брюхо "митчелла" и вскарабкался через открытый люк, расположенный прямо перед бомбовым отсеком.
Я оказался в узкой, жаркой и темной кабине такой высоты, что мог встать, и не такой широкой, чтобы не достать ее стенок раскинутыми руками. Передо мной был крутой трап, свет, проходивший сквозь застекленную крышу, падал на стоявшие рядом сидения пилотов. Я постоял неподвижно, затем закрыл люк и начал медленно осматриваться.
Темно-зеленая пластмассовая обивка, предназначенная для звукоизоляции и прежде прикрепленная к металлической обшивке самолета, теперь свободно свисала и держалась на месте только благодаря перекрещивающимся трубопроводам и кабелям и мешанине переключателей и щитков с тумблерами. Надо мной был заделанный круглый вырез в крыше, где некогда размещалась турель пулемета. Позади металлический ящик бомбового отсека перегораживал доступ в кормовую часть фюзеляжа, если не считать небольшого пространства над ним. Около моего левого колена начинался тесный и темный тоннель, который вел вперед, проходил под сидениями пилотов и был предназначен для штурмана-бомбардира, располагавшегося в прозрачном носу.
Отдаленный шум аэропорта доносился сюда через люк, находившийся возле моих ног. Это меня раздражало; хотелось остаться наедине с этой сучкой. Я нашел складывающуюся верхнюю крышку люка и захлопнул ее. Шум стих.
Потом я медленно и глубоко вдохнул. В "митчелле" стоял какой-то запах. Это был запах бензина, масла, гидравлической жидкости, а еще пластика, кожи и пота, но ко всему этому добавлялся еще какой-то новый и странный запах, такой, каким должен был пахнуть "митчелл", потому что каждый тип самолета обладает своим собственным специфическим запахом. Это было довольно интересно, но вызывало и определенное беспокойство.
Я поднялся по крутой лестнице и, согнувшись, пробрался в левое пилотское кресло, стараясь быть крайне осторожным и не коснуться какого-нибудь рычага или переключателя, которые могли бы опрокинуть весь самолет. Конечно, ни один переключатель не должен был этого делать, но кто эти двадцать лет проверял блокировки?
Под прозрачной крышей кабины я почувствовал себя, как в печке. Кожаное кресло обожгло мой зад и я почувствовал, как по ребрам у меня потек пот. Но я устроился как можно удобнее и начал внимательно осматриваться.
Все выглядело так паршиво, как я и ожидал, но может быть даже хуже. Как бы найти хоть какой-то смысл во всем этом или возможность управлять... На этом указателе скорости можно было прочитать отметки до 700 миль в час – должно быть, он попал сюда с разбившегося реактивного самолета: ни один "митчелл" никогда не давал и половины этой скорости... А какой прибор стоял в этом пустом гнезде? ... Теперь я понял, почему запах меня беспокоил.
Эта машина была женщиной, против которой меня предупреждали все окружающие и мой собственный здравый смысл. И теперь я подошел к ней достаточно близко, чтобы почувствовать ее запах.
Медленно, нежно я протянул руки и коснулся ее.
Я лежал на кровати в своем номере и читал растрепанные страницы руководства по "митчеллу", где говорилось о семи различного типа дымах и пламени, которые могли начать вырываться из его двигателей, и размышлял над тем, с каким из них я столкнусь, когда он повалит из комнатного кондиционера, когда кто-то постучал в дверь.
Я крикнул:
– Animo! – и вошла Джи Би; на ней была юбка, лифчик и такое выражение лица, словно ее самым лучшим образом натренированный свидетель не явился в суд.
– Из отверстия для пробки в моем умывальнике вылез паук размером с лошадь, – холодно объявила она, – и телефон не работает.
Я ободряюще улыбнулся.
– Очень приятно узнать, что Барранкилья не изменилась. Фокус заключается в том, чтобы справиться с ними обоими с помощью башмака.
– Послушайте, приятель, этот паук носит башмаки того же размера, что и я, только у него их восемь.
– Тогда воспользуйтесь моим умывальником.
Она подозрительно посмотрела сначала на меня, а потом на него. Но первое, что я сделал, обнаружив, что в нем в данный конкретный момент нет паука, – это заткнул пробкой отверстие. Конечно, после того, как нашел пробку.
Она выяснила, какой кран работает, и начала разбрызгивать вокруг себя тепловатую воду. Я положил описание, в котором меня учили распознавать дым и пламя, и стал наблюдать за ней. У нее было гибкое упругое тело и маленькие торчащие груди, которые находились более или менее внутри тонкого лифчика. Она поймала мой взгляд, но казалось, это ее не беспокоило. Она не выставляла свое тело напоказ, но, может быть, пользовалась им с некоторой долей вызова, возможно чтобы посмеяться над людьми, которые думают, что это-то и есть настоящая Джи Би Пенроуз.
Когда она закончила вытираться моим полотенцем, то просто осталась стоять там, где стояла, и спросила:
– Ну?
– Садитесь и давайте поговорим.
– Мне просто интересно, – медленно проговорила она, – смогу ли я провести ночь с этим чертовым тарантулом или как его там. И что мог бы в такой ситуации сделать храбрый пилот истребителя...
– Именно об этом я и собирался поговорить. Кстати, а что сделал храбрый голливудский адвокат? Вы не направили ему повестку с вызовом в суд?
– Черт вас побери, Карр. – Но она неожиданно весело улыбнулась и присела на край постели. Я потянулся за наполовину опустевшей бутылкой виски в моем чемодане. – Вы пьете?
Она кивнула, подняла страницу руководства и стала читать.
– "Клубы черного дыма... тонкие полоски голубовато – серого дыма... меняющийся серый дым и яркое пламя... густой черный дым..." – Боже мой, это звучит, как параграфы о взысканиях, которые я вписываю в контракты. И такие вещи с этим самолетом действительно случаются?
Я поморщился; полетные руководства обладают известной степенью реализма, чего нельзя найти в брошюрах, выпущенных производителем.
– Надеюсь, что по крайней мере не все сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Она с известной долей сомнения посмотрела на меня, потом кивнула и ушла в сторону офисов, пристроенных к одной из стен ангара. Я начал медленно, по часовой стрелке осматривать "митчелл", постучал по шинам, заглянул в двигатели, конечно, на шпильках головок цилиндров была ржавчина, – постучал по контрольным панелям.
Непосредственно под кабиной была видна часть какой-то причудливой надписи, большую часть которой к сегодняшнему дню смыло и она стала почти не видна. Покрутив головой, я с некоторым трудом разобрал: "ПРЕКРАСНАЯ МЕЧТАТЕЛЬНИЦА", а изображена там была откинувшаяся назад обнаженная красотка, намалеванная в стиле 40-х годов. Так что действительно эта машина отслужила свое во время войны, то есть двадцать лет назад.
Ну, ладно, что бы не случилось, экипаж пригнал ее назад и куда-то ушел. И теперь они были либо генералами ВВС, либо фермерами, либо просто вашими приятелями, торговавшими в городе подержанными автомашинами. И скорее всего, им нелегко было бы даже припомнить имя, которое они когда-то ей дали.
Но подумайте, парни, попытайтесь вспомнить. Просто вспомните то, что отличало вашу "мечтательницу" от тысяч других "митчеллов". Что она делала лучше по сравнению с тем, что было сказано в книгах, и что хуже? Какие системы у нее никогда не отказывали – и какие никогда не работали нормально?
Потом я покачал головой, протянул руку, коснулся металла под кабиной – и почти обжег руку у запястья. Машина простояла на солнце весь день. После этого я достал из заднего кармана пару замшевых летных перчаток и натянул их, прежде чем дотрагиваться до каких-либо новых деталей.
Джи Би вышла из ангара в сопровождении невысокого, коротконогого и толстого человека, носившего солнцезащитные очки, черные усы и белую панаму в пятнах смазки. Она тащила полную охапку бумаг и не похоже, что готова была петь по этому случаю.
– Сертификат летной годности, – невыразительным речитативом произнесла она, – был выдан в Колумбии два года назад и там сказано, что он limitado. Ограничен – что это значит?
– Не должен эксплуатироваться по найму или за вознаграждение. Этого я ожидал. Если вы владелец, то вольны делать все, что угодно, и летать, как хотите. А что с бортовыми журналами?
На первой странице бортового журнала самолета была короткая запись о том, что "машина снята с учета в военно-воздушных силах", а также о том, что "митчелл" провел в воздухе шесть тысяч часов до выполненного ВВС США в 1951 году капитального ремонта, после чего, как утверждалось в записи, машина была приведена в идеальное состояние, соответствующее нулевому налету. Но они продали ее в Колумбию, прежде чем смогли убедиться, что ошиблись.
В Колумбии машина отлетала еще 1500 часов как бомбардировщик, после чего ей был устроен еще один капитальный ремонт, который – удивляйтесь, удивляйтесь, – снова привел ее в состояние, соответствующее нулевому налету. Однако она снова была быстро продана и пролетала еще 900 часов в качестве грузового самолета и затем еще 300 часов в качестве частного пассажирского самолета. Но, за исключением перелета к месту сегодняшней стоянки, длительность которого, как это было аккуратно указано, составляла точно два часа пятьдесят минут, в этом году она не летала.
– И как это выглядит? – мрачно спросила Джи Би.
Я пожал плечами.
– Примерно так, как я и ожидал. Эти бумаги могут быть и честными, а могут быть и ложными...
– Можем мы подать на них в суд?
– Если дело пойдет плохо, то и мы, и самолет окажемся на дне Карибского моря. Скажите ему, что вы заплатите только после того, как я все проверю.
Она очень твердо посмотрела на меня, а потом нарочито безразличным тоном сказала:
– Он не говорит по-английски – так он утверждает. Еще он утверждает, что у него есть другой покупатель, так что он хочет немедленно получить деньги.
Я ухмыльнулся толстой физиономии под грязной панамой. Я прекрасно знал эти штучки с "другим покупателем".
– Скажите ему, – сказал я, медленно и тщательно выговаривая слова, – что, согласно бортовому журналу, эта машина, также как и его сестра, успела уже три раза побывать девственницей. Я собираюсь переспать с ней сегодня вечером и завтра скажу свое решение.
Наш приятель, торгующий подержанными самолетами, остался неподвижен, как столб. Штучки с тем, что он не говорит по-английски, я тоже прекрасно знал. Каждый, кто как-то связан с самолетами, должен говорить по-английски.
Джи Би посмотрела по сторонам, убедилась, что в переводе нет необходимости и спросила меня:
– А почему завтра?
– Я не хочу взлетать до тех пор, пока надлежащим образом не проверю двигатели, и не хочу этого делать раньше вечера, когда станет прохладнее. Завтра.
Она кивнула и протянула мне остальные бумаги: это была пачка разрозненных испачканных страниц размером с научно-фантастический журнал.
– Это все, что у него есть.
На верхней странице было написано:
ПОЛЕТНЫЙ ЖУРНАЛ, В25Н; ВВС США;
ПРОВЕРЕНО 15 АВГУСТА 1951 ГОДА.
По отношению к этой старой леди научная фантастика была как раз впору. Я вздохнул.
Джи Би быстро сказала:
– Если хотите послать все это к черту и вернуться на Ямайку, я не буду подавать в суд за нарушение вашего контракта.
– Спасибо. Но... – Я снова посмотрел на "митчелл". С тех пор, как я научился летать, каждые несколько месяцев меня преследовал один и тот же сон: будто бы я сижу в самолете, которому не доверяю, и у меня нет никаких руководств по управлению, и тем не менее я должен на нем лететь. А теперь я смотрел свой кошмарный сон наяву.
Всегда существует способ уйти: следует уйти первым.
– Спасибо, – снова сказал я. – Но я летчик – и у меня нет другого самолета. Я все скажу вам завтра.
Она некоторое время жестко смотрела на меня, потом повернулась к человеку в панаме и быстро бегло заговорила по-испански. Я отошел, залез под брюхо "митчелла" и вскарабкался через открытый люк, расположенный прямо перед бомбовым отсеком.
Я оказался в узкой, жаркой и темной кабине такой высоты, что мог встать, и не такой широкой, чтобы не достать ее стенок раскинутыми руками. Передо мной был крутой трап, свет, проходивший сквозь застекленную крышу, падал на стоявшие рядом сидения пилотов. Я постоял неподвижно, затем закрыл люк и начал медленно осматриваться.
Темно-зеленая пластмассовая обивка, предназначенная для звукоизоляции и прежде прикрепленная к металлической обшивке самолета, теперь свободно свисала и держалась на месте только благодаря перекрещивающимся трубопроводам и кабелям и мешанине переключателей и щитков с тумблерами. Надо мной был заделанный круглый вырез в крыше, где некогда размещалась турель пулемета. Позади металлический ящик бомбового отсека перегораживал доступ в кормовую часть фюзеляжа, если не считать небольшого пространства над ним. Около моего левого колена начинался тесный и темный тоннель, который вел вперед, проходил под сидениями пилотов и был предназначен для штурмана-бомбардира, располагавшегося в прозрачном носу.
Отдаленный шум аэропорта доносился сюда через люк, находившийся возле моих ног. Это меня раздражало; хотелось остаться наедине с этой сучкой. Я нашел складывающуюся верхнюю крышку люка и захлопнул ее. Шум стих.
Потом я медленно и глубоко вдохнул. В "митчелле" стоял какой-то запах. Это был запах бензина, масла, гидравлической жидкости, а еще пластика, кожи и пота, но ко всему этому добавлялся еще какой-то новый и странный запах, такой, каким должен был пахнуть "митчелл", потому что каждый тип самолета обладает своим собственным специфическим запахом. Это было довольно интересно, но вызывало и определенное беспокойство.
Я поднялся по крутой лестнице и, согнувшись, пробрался в левое пилотское кресло, стараясь быть крайне осторожным и не коснуться какого-нибудь рычага или переключателя, которые могли бы опрокинуть весь самолет. Конечно, ни один переключатель не должен был этого делать, но кто эти двадцать лет проверял блокировки?
Под прозрачной крышей кабины я почувствовал себя, как в печке. Кожаное кресло обожгло мой зад и я почувствовал, как по ребрам у меня потек пот. Но я устроился как можно удобнее и начал внимательно осматриваться.
Все выглядело так паршиво, как я и ожидал, но может быть даже хуже. Как бы найти хоть какой-то смысл во всем этом или возможность управлять... На этом указателе скорости можно было прочитать отметки до 700 миль в час – должно быть, он попал сюда с разбившегося реактивного самолета: ни один "митчелл" никогда не давал и половины этой скорости... А какой прибор стоял в этом пустом гнезде? ... Теперь я понял, почему запах меня беспокоил.
Эта машина была женщиной, против которой меня предупреждали все окружающие и мой собственный здравый смысл. И теперь я подошел к ней достаточно близко, чтобы почувствовать ее запах.
Медленно, нежно я протянул руки и коснулся ее.
Я лежал на кровати в своем номере и читал растрепанные страницы руководства по "митчеллу", где говорилось о семи различного типа дымах и пламени, которые могли начать вырываться из его двигателей, и размышлял над тем, с каким из них я столкнусь, когда он повалит из комнатного кондиционера, когда кто-то постучал в дверь.
Я крикнул:
– Animo! – и вошла Джи Би; на ней была юбка, лифчик и такое выражение лица, словно ее самым лучшим образом натренированный свидетель не явился в суд.
– Из отверстия для пробки в моем умывальнике вылез паук размером с лошадь, – холодно объявила она, – и телефон не работает.
Я ободряюще улыбнулся.
– Очень приятно узнать, что Барранкилья не изменилась. Фокус заключается в том, чтобы справиться с ними обоими с помощью башмака.
– Послушайте, приятель, этот паук носит башмаки того же размера, что и я, только у него их восемь.
– Тогда воспользуйтесь моим умывальником.
Она подозрительно посмотрела сначала на меня, а потом на него. Но первое, что я сделал, обнаружив, что в нем в данный конкретный момент нет паука, – это заткнул пробкой отверстие. Конечно, после того, как нашел пробку.
Она выяснила, какой кран работает, и начала разбрызгивать вокруг себя тепловатую воду. Я положил описание, в котором меня учили распознавать дым и пламя, и стал наблюдать за ней. У нее было гибкое упругое тело и маленькие торчащие груди, которые находились более или менее внутри тонкого лифчика. Она поймала мой взгляд, но казалось, это ее не беспокоило. Она не выставляла свое тело напоказ, но, может быть, пользовалась им с некоторой долей вызова, возможно чтобы посмеяться над людьми, которые думают, что это-то и есть настоящая Джи Би Пенроуз.
Когда она закончила вытираться моим полотенцем, то просто осталась стоять там, где стояла, и спросила:
– Ну?
– Садитесь и давайте поговорим.
– Мне просто интересно, – медленно проговорила она, – смогу ли я провести ночь с этим чертовым тарантулом или как его там. И что мог бы в такой ситуации сделать храбрый пилот истребителя...
– Именно об этом я и собирался поговорить. Кстати, а что сделал храбрый голливудский адвокат? Вы не направили ему повестку с вызовом в суд?
– Черт вас побери, Карр. – Но она неожиданно весело улыбнулась и присела на край постели. Я потянулся за наполовину опустевшей бутылкой виски в моем чемодане. – Вы пьете?
Она кивнула, подняла страницу руководства и стала читать.
– "Клубы черного дыма... тонкие полоски голубовато – серого дыма... меняющийся серый дым и яркое пламя... густой черный дым..." – Боже мой, это звучит, как параграфы о взысканиях, которые я вписываю в контракты. И такие вещи с этим самолетом действительно случаются?
Я поморщился; полетные руководства обладают известной степенью реализма, чего нельзя найти в брошюрах, выпущенных производителем.
– Надеюсь, что по крайней мере не все сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44