Ровное прозрачное пламя, сине-алое по краям, заплясало вертким бесом, и его всполохи слились с виртуальным заэкранным сиянием.
Глава 96
Корнилов издал утробный булькающий звук, беспомощно оглянулся в пустой темной комнате, махом сбросил пиджак и распластался с ним на столе, укрывая пламя. Олег дернулся, дотянулся до запястья Корнилова, ухватил за рукав рубашки, резко потянул на себя; Корнилов неловко проехался грудью по столу, как только его лицо оказалось рядом, Олег выпустил рукав, резко и коротко ударил в основание носа, придержал сползающее тело за галстук, с замиранием прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Прокашлялся, ухнул бодро:
– Хорошо пошло!
Усилием, от которого потемнело в глазах, забросил ставшее неподъемно тяжелым тело Корнилова на стол, нащупал в оперативной кобуре у пояса полимерный «глок», вытащил, определил, что пистолет взведен, снял оружие с предохранителя.
Корнилов глухо застонал, приходя в себя.
– Тихо, лишенец, – яростно зашептал ему на ухо Данилов. – Нож есть?
Тот замотал головой. Прохрипел:
– Нужно потушить! Это же – миллиарды!
– Бери больше, умник! Это твоя жизнь догорает!
– Затуши огонь! Если накроется процессор...
– ...то ты ничем не докажешь, что не скачал информацию. Так?
– Убьют всех! И меня, и Дарью, и...
– Что мне до них? – жестко перебил Олег, глянув на Корнилова с такой холодной, отрешенной яростью, что тот разом умолк. – Зачем тебе был нужен патрон в стволе, убогий? Застрелиться?
– Давай разойдемся по-хорошему, – горячо зашептал Корнилов, – ведь если услышит Кеша...
– Не гоношись, Корнилов! Знаешь старую военную поговорку? Лучшая защита от пуль – труп убитого товарища. А ты мне даже не товарищ. Да и живой – тоже условно. Распутывай узлы!
Корнилов окончательно сполз со стола, качнув его, от сотрясения стакан покатился и мягко упал на пол, но... следом скатилась коньячная бутылка и с громким хрустом раскололась о стакан.
Не думая больше ни о чем, Данилов ткнул умника рукоятью в переносицу, приставил ствол к ремню у запястья, спустил курок... То же проделал и с путами на ножках стула, дернулся, высвобождаясь из рассеченных пулями ремней, почувствовал в дверях движение, кувыркнулся спиной назад вместе со стулом, завершил кувырок и перекатом ушел в сторону. Два бесшумных выстрела почти слились, одна из пуль застряла в обшивке стула; в кабинете-кладовой было темно после комнаты: Кеша не сумел сосредоточиться для точного выстрела навскидку.
Олег кувыркнулся вперед, приподнялся, готовясь выстрелить, когда услышал истошный крик, больше похожий на визг:
– Я вышибу ей мозги!
Иннокентий прикрывался Дашей, обхватив полубеспамятную девушку поперек груди и вжав дуло пистолета ей в висок. Он мог выстрелить в любую секунду.
Видение, как морок, на мгновение затопило сознание Данилова: ночь, всполохи выстрелов, хлесткие плети пулеметных трасс, истошный крик немца, шея девчонки, пробитая пулей, ее горячая кровь, стекавшая по его груди...
– Оружие на пол! Медленно!
Олег словно исполнял ритуальный восточный танец. Затекшее тело не слушалось, пульсировало болью тысяч уколов, голова кружилась, рот пересох разом, а он медленно приседал на широко расставленных ногах, отодвигая руку с оружием все дальше от себя и приближая ее к полу. При этом он не сводил с противника немигающего взгляда.
Тот не выдержал. Одним движением повернул ствол в сторону Данилова, и Олег даже успел заметить выражение его лица – исполненное торжествующей ярости.
Голова дернулась от попадания крупнокалиберной специальной пули, и парень мешком сполз на пол.
Данилов без сил рухнул на четвереньки. Он был мокр насквозь. Выстрела он даже не почувствовал: спуск в «глоке» был отрегулирован очень мягко, «под клиента», но обеспечивал точный выстрел. Впрочем, Олег знал: попал он только чудом. Вернее, чудом не застрелил Дашу.
Из темного угла донесся какой-то то ли вскрик, то ли всхлип, и выстрел из гиганта «стечкина» грохнул в маленькой комнате, как из пушки. Пуля ударила в стену метрах в полутора; Олег прыжком одолел расстояние до обезумевшего от страха Корнилова, ударом выбил пистолет и другим – припечатал незадачливого стрелка к стенке. Искушение было велико, но Олег сдержал себя: перевернул бесчувственное тело несостоявшегося миллиардера на живот и крепко скрутил запястья его же галстуком. Впрочем, можно было и не торопиться: ударил Данилов со зла качественно, даром что не убил, так "что в себя этот Вильгельм Телль придет минут через сорок, не раньше.
Олег встал, покачиваясь, подошел к Даше, приподнял, девушка обняла его за шею:
– Я не знаю, что со мной... Хочу проснуться и никак не могу... А вокруг тина... Серая и скользкая... Не уходи, Олег, ладно? Побудь со мной. А то я умру.
Данилов подхватил Дашу на руки, ринулся в комнату. Быстро разыскал сумку, вынул из нее коробочку с ампулками, рассмотрел, выдохнул успокоенно: ничего страшного, верлидорм, обычное снотворное, правда, в тройной дозе, но для жизни это опасности не представляет. Он наклонился к Даше, приложил ухо к груди, послушал сердце, пощупал пульс. Все в порядке.
Ха. Порядок. Если это – порядок, то что же тогда бедлам? Ясное дело, что: монастырь в Англии, где сердобольные монахи держали умалишенных, а потом – распустили по скудости...
Олег вернулся в кабинет-кладовую. Там было почти совсем темно, экран монитора погас, пахло сгоревшей компьютерной проводкой, виноградным спиртом, пороховой гарью и еще чем-то непонятным. Комната освещена была лишь скупыми синими всполохами догоравшего спирта; часть его пролилась на ковровое покрытие пола и выжгла изрядную дыру. Олег накрыл синие язычки пиджаком, дождался, пока затухнут последние, собрал оружие поверженных противников, вернулся в комнату, закурил.
Жесткий диск остался цел, его можно вставить в любой подобный «лэптоп» и восстановить всю информацию. Это первое. Второе. Заказчики всего действа – люди с неограниченными возможностями. Знают ли они, куда пошел добывать умница Корнилов их сокровище, вернее даже – «тайну вкладов и Организации»? Это, последнее, стоит любых денег. Третье? А третьего-то как раз никакого не было.
Кому звонить? Куда бежать? Мысль замаячила, но была она глупа и бестолкова до полной умозрительности: взять полусгоревший чемоданчик-"лэптоп" и оттарабанить в ближайшее отделение милиции. Вместе с недвижным Иннокентием и связанным Корниловым. И пусть разбираются как хотят: на то они и власти.
Олег пошел на кухню, сварил крепчайший чифирь, подождал, пока чуть остынет, сделал несколько глотков. Ожидаемый эффект наступил быстро: Данилов рванул в санузел, где и предался «пуганию Ихтиандра». Умылся, прополоскал рот, голова слегка прояснилась, но тоска не оставляла. Хотя и причина ее была понятна – полная неясность ситуации и оттого – невозможность хоть как-то на нее воздействовать.
Данилов вернулся на кухню. Заварил крепкий кофе. Выпил две чашки. Выкурил сигарету. Усмехнулся своему отражению в никелированной австрийской кофеварке: на него смотрел похожий на мышонка субъект, с маленькими бусинками глаз и толстыми щеками, заросшими щетиной. Олег подмигнул изображению:
– Ну что, бурундук, жизнь, кажется, налаживается, а?
Из темной комнаты раздался стон связанного Корнилова.
– Судьба играет человеком, – вслух произнес Олег. Теперь дальнейшее представилось более-менее ясным. Так или иначе, заказчикам нужен товар. Труп Головина практик Корнилов им обеспечил, теперь, во имя сохранения жизни, обязан предоставить пусть и горелый, но исправный «винчестер». Дело за малым: вдумчиво потолковать с Корниловым об условиях его «условно-досрочного» освобождения и разойтись без грохота взрывов, лишних жертв пешек, офицеров, слонов и прочей деревянной гвардии деревянных королей.
Из кухни Данилов прошел в обширную прихожую. Он был невнимателен, дверь закрыл только на замок; визитеры оказались практичнее, задвинули засов. И ждут их на улице по крайней мере еще двое гавриков и, конечно, автомобиль: не пешком же сюда Корнилов прикандыбал. А впрочем, мог и пешком. Тень покойного хозяина возомнила себя сущим как раз потому, что по его соизволению слишком долго сшивалась самостоятельно.
Данилов остановился, рассматривая офорты Гойи. На одном усталый человек уронил голову на столешницу, и за его спиной плясали жутковатые нетопыри, призраки, овеществленные тайные пороки... На другом монстр с неестественно длинной головой и выпученными глазами пожирал замершего, будто солдат в строю, человечка...
«Сон разума рождает чудовищ...» А что есть разум бодрствующий?
Телеведущий, с улыбкой считывающий с суфлера сухой текст: о войнах, наводнениях, жертвах, о кукольном балагане политиков и успехах идолов толпы?..
Если тайные страхи Гойи раздевают, раздирают душу, то на мерцающем телемониторе вовсе нет живых. Только статистика.
Бодрствующий интеллект создан для того, чтобы складывать и вычитать.
Складывать деньги и вычитать души.
Глава 97
Данилов вернулся на кухню, подумал, выплеснул остатки кофе в чашку, глотнул. Теперь кофе горчил. А голова вдруг сделалась чугунно-неподъемной, сказывалось напряжение «милого» разговора с Корниловым и пережитый шок, когда Кеша вдавил дуло пистолета в висок Даше... А в душе закипала, будто грязная пена, злость: не к кому-то конкретно, вообще... Хотелось выйти на улицу, спросить первого же бродягу, почему без шляпы, и дать в ряшку!
Олег сгреб чашку и с силой метнул в стену. Чашка раскололась, по стене медленно сползало пятно гущи. Олег усмехнулся невесело. Когда-то, по ранней молодости, бывал он разгулен, а если мама уезжала в санаторий, квартира превращалась в питейно-запущенное заведение для ближних, дальних и сочувствующих... И он, бывало, просыпался рядом с незнакомой девицей, пил, засыпал снова... И метался во сне и наяву, наблюдая череду необязательных людей и необязательных отношений, пытаясь обрести в вине то тепло, какого ему так не хватало...
Оправдание, как многие, находил в лукавых строках Хайяма:
Я у вина – как ива у ручья, Поит мой корень пенная струя.
Так Бог судил. О чем-нибудь он думал?
И брось я пить – Его подвел бы я.
А еще, подражая Хайяму, бил посуду. После того как выпито вино, нужно расколоть чашу или кувшин, чтобы любовь и тепло девушки, с которой это вино было разделено, не иссякли никогда... Чаши кололись с сухим треском, вот только той, с кем Данилов хотел бы выпить кубок вдвоем, не было. Он пил один, отстранение наблюдал коловращение вокруг и продолжал превращать чаши в осколки, словно множа свое одиночество...
А потом был озноб. «Опять стекло оконное в дожде, опять туманом тянет и ознобом...» Даже от воспоминаний спине стало холодно и неуютно, и вроде даже потянуло сквознячком, и Данилов вдруг понял, что тянущий холодок – не плод размягченного воображения, он настоящий, но – опоздал. Сильные умелые руки прихватили запястья сзади и вывернули так, что он впечатался лицом в стол.
– Что с Дашей? – спросил требовательно густой встревоженный голос.
– Спит, – ответили ему. – Дышит ровно, судорог нет, зрачок реагирует нормально, пульс хорошего наполнения, – заговорил быстро кто-то. – Просто спит.
– Уверены?
– Мы можем сейчас же отправить ее...
– Не нужно. Она поедет со мной. – Человек уверенно прошел в кабинет-кладовую, пророкотал низким баритоном:
– Костры они тут жгли, что ли...
Затем оттуда послышалось сдавленное мычание Корнилова.
– А ты, Сережа, меня уже и похоронил, – произнес голос укоризненно, с едва заметной горчиной.
– Сашка... Петрович... Я...
– Якорь для буя. Вот ты кто. Гнида.
– Александр Петрович, мне...
– Заткнись, Корнилов. Я ведь на Зубра грешил. А он мне еще когда-а-а идею кинул... Ладно. Пакуйте этого, ребята, с ним будем на дальней даче разбираться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Глава 96
Корнилов издал утробный булькающий звук, беспомощно оглянулся в пустой темной комнате, махом сбросил пиджак и распластался с ним на столе, укрывая пламя. Олег дернулся, дотянулся до запястья Корнилова, ухватил за рукав рубашки, резко потянул на себя; Корнилов неловко проехался грудью по столу, как только его лицо оказалось рядом, Олег выпустил рукав, резко и коротко ударил в основание носа, придержал сползающее тело за галстук, с замиранием прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Прокашлялся, ухнул бодро:
– Хорошо пошло!
Усилием, от которого потемнело в глазах, забросил ставшее неподъемно тяжелым тело Корнилова на стол, нащупал в оперативной кобуре у пояса полимерный «глок», вытащил, определил, что пистолет взведен, снял оружие с предохранителя.
Корнилов глухо застонал, приходя в себя.
– Тихо, лишенец, – яростно зашептал ему на ухо Данилов. – Нож есть?
Тот замотал головой. Прохрипел:
– Нужно потушить! Это же – миллиарды!
– Бери больше, умник! Это твоя жизнь догорает!
– Затуши огонь! Если накроется процессор...
– ...то ты ничем не докажешь, что не скачал информацию. Так?
– Убьют всех! И меня, и Дарью, и...
– Что мне до них? – жестко перебил Олег, глянув на Корнилова с такой холодной, отрешенной яростью, что тот разом умолк. – Зачем тебе был нужен патрон в стволе, убогий? Застрелиться?
– Давай разойдемся по-хорошему, – горячо зашептал Корнилов, – ведь если услышит Кеша...
– Не гоношись, Корнилов! Знаешь старую военную поговорку? Лучшая защита от пуль – труп убитого товарища. А ты мне даже не товарищ. Да и живой – тоже условно. Распутывай узлы!
Корнилов окончательно сполз со стола, качнув его, от сотрясения стакан покатился и мягко упал на пол, но... следом скатилась коньячная бутылка и с громким хрустом раскололась о стакан.
Не думая больше ни о чем, Данилов ткнул умника рукоятью в переносицу, приставил ствол к ремню у запястья, спустил курок... То же проделал и с путами на ножках стула, дернулся, высвобождаясь из рассеченных пулями ремней, почувствовал в дверях движение, кувыркнулся спиной назад вместе со стулом, завершил кувырок и перекатом ушел в сторону. Два бесшумных выстрела почти слились, одна из пуль застряла в обшивке стула; в кабинете-кладовой было темно после комнаты: Кеша не сумел сосредоточиться для точного выстрела навскидку.
Олег кувыркнулся вперед, приподнялся, готовясь выстрелить, когда услышал истошный крик, больше похожий на визг:
– Я вышибу ей мозги!
Иннокентий прикрывался Дашей, обхватив полубеспамятную девушку поперек груди и вжав дуло пистолета ей в висок. Он мог выстрелить в любую секунду.
Видение, как морок, на мгновение затопило сознание Данилова: ночь, всполохи выстрелов, хлесткие плети пулеметных трасс, истошный крик немца, шея девчонки, пробитая пулей, ее горячая кровь, стекавшая по его груди...
– Оружие на пол! Медленно!
Олег словно исполнял ритуальный восточный танец. Затекшее тело не слушалось, пульсировало болью тысяч уколов, голова кружилась, рот пересох разом, а он медленно приседал на широко расставленных ногах, отодвигая руку с оружием все дальше от себя и приближая ее к полу. При этом он не сводил с противника немигающего взгляда.
Тот не выдержал. Одним движением повернул ствол в сторону Данилова, и Олег даже успел заметить выражение его лица – исполненное торжествующей ярости.
Голова дернулась от попадания крупнокалиберной специальной пули, и парень мешком сполз на пол.
Данилов без сил рухнул на четвереньки. Он был мокр насквозь. Выстрела он даже не почувствовал: спуск в «глоке» был отрегулирован очень мягко, «под клиента», но обеспечивал точный выстрел. Впрочем, Олег знал: попал он только чудом. Вернее, чудом не застрелил Дашу.
Из темного угла донесся какой-то то ли вскрик, то ли всхлип, и выстрел из гиганта «стечкина» грохнул в маленькой комнате, как из пушки. Пуля ударила в стену метрах в полутора; Олег прыжком одолел расстояние до обезумевшего от страха Корнилова, ударом выбил пистолет и другим – припечатал незадачливого стрелка к стенке. Искушение было велико, но Олег сдержал себя: перевернул бесчувственное тело несостоявшегося миллиардера на живот и крепко скрутил запястья его же галстуком. Впрочем, можно было и не торопиться: ударил Данилов со зла качественно, даром что не убил, так "что в себя этот Вильгельм Телль придет минут через сорок, не раньше.
Олег встал, покачиваясь, подошел к Даше, приподнял, девушка обняла его за шею:
– Я не знаю, что со мной... Хочу проснуться и никак не могу... А вокруг тина... Серая и скользкая... Не уходи, Олег, ладно? Побудь со мной. А то я умру.
Данилов подхватил Дашу на руки, ринулся в комнату. Быстро разыскал сумку, вынул из нее коробочку с ампулками, рассмотрел, выдохнул успокоенно: ничего страшного, верлидорм, обычное снотворное, правда, в тройной дозе, но для жизни это опасности не представляет. Он наклонился к Даше, приложил ухо к груди, послушал сердце, пощупал пульс. Все в порядке.
Ха. Порядок. Если это – порядок, то что же тогда бедлам? Ясное дело, что: монастырь в Англии, где сердобольные монахи держали умалишенных, а потом – распустили по скудости...
Олег вернулся в кабинет-кладовую. Там было почти совсем темно, экран монитора погас, пахло сгоревшей компьютерной проводкой, виноградным спиртом, пороховой гарью и еще чем-то непонятным. Комната освещена была лишь скупыми синими всполохами догоравшего спирта; часть его пролилась на ковровое покрытие пола и выжгла изрядную дыру. Олег накрыл синие язычки пиджаком, дождался, пока затухнут последние, собрал оружие поверженных противников, вернулся в комнату, закурил.
Жесткий диск остался цел, его можно вставить в любой подобный «лэптоп» и восстановить всю информацию. Это первое. Второе. Заказчики всего действа – люди с неограниченными возможностями. Знают ли они, куда пошел добывать умница Корнилов их сокровище, вернее даже – «тайну вкладов и Организации»? Это, последнее, стоит любых денег. Третье? А третьего-то как раз никакого не было.
Кому звонить? Куда бежать? Мысль замаячила, но была она глупа и бестолкова до полной умозрительности: взять полусгоревший чемоданчик-"лэптоп" и оттарабанить в ближайшее отделение милиции. Вместе с недвижным Иннокентием и связанным Корниловым. И пусть разбираются как хотят: на то они и власти.
Олег пошел на кухню, сварил крепчайший чифирь, подождал, пока чуть остынет, сделал несколько глотков. Ожидаемый эффект наступил быстро: Данилов рванул в санузел, где и предался «пуганию Ихтиандра». Умылся, прополоскал рот, голова слегка прояснилась, но тоска не оставляла. Хотя и причина ее была понятна – полная неясность ситуации и оттого – невозможность хоть как-то на нее воздействовать.
Данилов вернулся на кухню. Заварил крепкий кофе. Выпил две чашки. Выкурил сигарету. Усмехнулся своему отражению в никелированной австрийской кофеварке: на него смотрел похожий на мышонка субъект, с маленькими бусинками глаз и толстыми щеками, заросшими щетиной. Олег подмигнул изображению:
– Ну что, бурундук, жизнь, кажется, налаживается, а?
Из темной комнаты раздался стон связанного Корнилова.
– Судьба играет человеком, – вслух произнес Олег. Теперь дальнейшее представилось более-менее ясным. Так или иначе, заказчикам нужен товар. Труп Головина практик Корнилов им обеспечил, теперь, во имя сохранения жизни, обязан предоставить пусть и горелый, но исправный «винчестер». Дело за малым: вдумчиво потолковать с Корниловым об условиях его «условно-досрочного» освобождения и разойтись без грохота взрывов, лишних жертв пешек, офицеров, слонов и прочей деревянной гвардии деревянных королей.
Из кухни Данилов прошел в обширную прихожую. Он был невнимателен, дверь закрыл только на замок; визитеры оказались практичнее, задвинули засов. И ждут их на улице по крайней мере еще двое гавриков и, конечно, автомобиль: не пешком же сюда Корнилов прикандыбал. А впрочем, мог и пешком. Тень покойного хозяина возомнила себя сущим как раз потому, что по его соизволению слишком долго сшивалась самостоятельно.
Данилов остановился, рассматривая офорты Гойи. На одном усталый человек уронил голову на столешницу, и за его спиной плясали жутковатые нетопыри, призраки, овеществленные тайные пороки... На другом монстр с неестественно длинной головой и выпученными глазами пожирал замершего, будто солдат в строю, человечка...
«Сон разума рождает чудовищ...» А что есть разум бодрствующий?
Телеведущий, с улыбкой считывающий с суфлера сухой текст: о войнах, наводнениях, жертвах, о кукольном балагане политиков и успехах идолов толпы?..
Если тайные страхи Гойи раздевают, раздирают душу, то на мерцающем телемониторе вовсе нет живых. Только статистика.
Бодрствующий интеллект создан для того, чтобы складывать и вычитать.
Складывать деньги и вычитать души.
Глава 97
Данилов вернулся на кухню, подумал, выплеснул остатки кофе в чашку, глотнул. Теперь кофе горчил. А голова вдруг сделалась чугунно-неподъемной, сказывалось напряжение «милого» разговора с Корниловым и пережитый шок, когда Кеша вдавил дуло пистолета в висок Даше... А в душе закипала, будто грязная пена, злость: не к кому-то конкретно, вообще... Хотелось выйти на улицу, спросить первого же бродягу, почему без шляпы, и дать в ряшку!
Олег сгреб чашку и с силой метнул в стену. Чашка раскололась, по стене медленно сползало пятно гущи. Олег усмехнулся невесело. Когда-то, по ранней молодости, бывал он разгулен, а если мама уезжала в санаторий, квартира превращалась в питейно-запущенное заведение для ближних, дальних и сочувствующих... И он, бывало, просыпался рядом с незнакомой девицей, пил, засыпал снова... И метался во сне и наяву, наблюдая череду необязательных людей и необязательных отношений, пытаясь обрести в вине то тепло, какого ему так не хватало...
Оправдание, как многие, находил в лукавых строках Хайяма:
Я у вина – как ива у ручья, Поит мой корень пенная струя.
Так Бог судил. О чем-нибудь он думал?
И брось я пить – Его подвел бы я.
А еще, подражая Хайяму, бил посуду. После того как выпито вино, нужно расколоть чашу или кувшин, чтобы любовь и тепло девушки, с которой это вино было разделено, не иссякли никогда... Чаши кололись с сухим треском, вот только той, с кем Данилов хотел бы выпить кубок вдвоем, не было. Он пил один, отстранение наблюдал коловращение вокруг и продолжал превращать чаши в осколки, словно множа свое одиночество...
А потом был озноб. «Опять стекло оконное в дожде, опять туманом тянет и ознобом...» Даже от воспоминаний спине стало холодно и неуютно, и вроде даже потянуло сквознячком, и Данилов вдруг понял, что тянущий холодок – не плод размягченного воображения, он настоящий, но – опоздал. Сильные умелые руки прихватили запястья сзади и вывернули так, что он впечатался лицом в стол.
– Что с Дашей? – спросил требовательно густой встревоженный голос.
– Спит, – ответили ему. – Дышит ровно, судорог нет, зрачок реагирует нормально, пульс хорошего наполнения, – заговорил быстро кто-то. – Просто спит.
– Уверены?
– Мы можем сейчас же отправить ее...
– Не нужно. Она поедет со мной. – Человек уверенно прошел в кабинет-кладовую, пророкотал низким баритоном:
– Костры они тут жгли, что ли...
Затем оттуда послышалось сдавленное мычание Корнилова.
– А ты, Сережа, меня уже и похоронил, – произнес голос укоризненно, с едва заметной горчиной.
– Сашка... Петрович... Я...
– Якорь для буя. Вот ты кто. Гнида.
– Александр Петрович, мне...
– Заткнись, Корнилов. Я ведь на Зубра грешил. А он мне еще когда-а-а идею кинул... Ладно. Пакуйте этого, ребята, с ним будем на дальней даче разбираться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87