— Когда будут нужны деньги?
— Возможно, сразу после Нового года. Наличными.
— Ладно, решим, — Бирюковский махнул рукой, наполняя рюмки водкой, — давай выпьем.
Они выпили, не чокаясь. Чекан налил третью.
— А что это у тебя столько охраны? Полный дом головорезов.
— Ты заметил?
— Заметил, — сказал Чекан.
Бирюковский пожал плечами.
— Как-то боязно в последнее время.
— Да, большие деньги, большие печали. А если денег нет, то печали еще больше, — Чекан расхохотался, глядя на побелевшее лицо Бирюковского. — Да не бойся, не бойся, я тебя трогать не собираюсь.
— Тебя я не боюсь, с тобой договориться можно, от тебя откупиться можно.
— А от кого откупиться нельзя? Назови мне такого человека.
И Бирюковскому вдруг до боли под ложечкой захотелось пожаловаться Чекану, этому жуткому бандиту, на свою жизнь, на то, как ему тяжело, и на то, как его напугал какой-то сумасшедший своим безумным звонком, напугал так сильно, что Бирюковский три дня не мог прийти в себя. Теперь даже спал, пряча пистолет под подушкой.
Чекан и сам был напуган не меньше, но признаваться какому-то банкиру, естественно, не мог. Да и Бирюковский, хоть и хотел рассказать, но смолчал, подумав, что Чекан лишь рассмеется, назовет все это глупостью.
Хотя Лев Данилович и понимал, происшедшее — это не просто серьезная угроза, а страшная, жуткая угроза, что если чего и следует бояться, то именно того телефонного звонка.
— Так, значит, Лев Данилович, мы договорились, столковались или как?
Чекан заложил руки за спину и прошелся рядом с камином.
— Договорились, чего уж тут. Дело выгодное, почему не поучаствовать? Если не секрет, кто еще?
— Вот это секрет, — сказал Чекан. — Скажи своим головорезам, чтобы они на меня не бросились.
— Я сам провожу, — Бирюковский поднялся и, поглаживая живот, двинулся впереди Чекана.
— А ты красиво живешь, — проходя через комнаты, сказал бандит.
— Красиво жить не запретишь.
— Только вот ты, Лев Данилович, какой-то напуганный, раньше я за тобой этого не замечал.
— Это было раньше, а теперь совсем другое дело.
— Неужели налоговой полиции боишься или ФСБ?
А может, конкурентов? Скажи, прикроем.
— Боюсь, — сказал Бирюковский, увидев отражение своего лица в зеркале, — ох как боюсь, даже не передать!
Чекан захохотал громко и зловеще. И этот смех бандита немного успокоил банкира, — Не бойся, все там будем, Лев Данилович, годом раньше, годом позже, но умрем обязательно. От судьбы-то не уйдешь. Или ты думаешь, от судьбы можно откупиться? Дашь ей миллион, а она тебе…
— Не думаю я так, — убежденно произнес банкир.
Лев Данилович не вышел на крыльцо. Он простился с Чеканом в огромном холле своего дома.
— Куда теперь? — спросил Борис, когда Чекан устроился на заднем сиденье.
— Домой поехали, голова трещит. А играть сегодня не поедем, и завтра тоже.
Больше вопросов Борис не задавал. Он привез Чекана домой, они вдвоем поднялись по лестнице. Чекан осмотрел дверь с новыми замками, открыл ее. Борис вошел в квартиру первым, держа наготове пистолет, но тревога была напрасной. В квартире никого не оказалось. Чекан хотел оставить Бориса ночевать, на том же диване, где спал Михара, но подумал, что это будет слишком. Он не станет показывать страх перед своим шофером, перед своим охранником! Это не дело. Чекан никого не боится, не тот он человек.
И он отпустил своего водителя, сказав ему, чтобы тот утром заехал за ним. Затем тщательно запер дверь, оставив ключи в замках, — так, чтобы дверь невозможно было открыть.
* * *
Когда Чекан уже был в Москве и гнал по ярко освещенным улицам, в доме Бирюковского зазвонил телефон, но не аппарат, а сотовый телефон, который не звонил уже несколько дней, лежал в кабинете на письменном столе.
Бирюковский вздрогнул, он в это время стоял у камина, протянув к угольям ладони с широко растопыренными пальцами, любуясь блеском алмаза.
Бирюковский от неожиданности посмотрел по сторонам так, словно бы это звонил кто-то находящийся в его кабинете. Затем подошел. Телефон продолжал звонить.
Бирюковский несколько мгновений размышлял, брать или не брать, затем пересилил страх, нажал кнопку и приложил трубку к уху.
— Бирюковский, это ты? — услышал он мужской голос. — Ну, как твоя жизнь, как твое ничего? Готовишься встретить православное Рождество? Я угадал? Или, может быть, собираешься уехать куда-нибудь за границу в теплые страны, а?
— Кто ты? — выдавил из себя банкир и почувствовал, что майка уже прилипла к спине.
— Я кто? Смерть твоя, Бирюковский. Я знаю, ты меня боишься. Скоро я к тебе приду, скоро, так что готовься. Гроб хороший закажи, дорогой.
— Кто ты? Кто ты, сволочь? Что тебе надо? — закричал банкир таким голосом, что тут же в двери появился охранник. — Мерзавец! Подонок! Сволочь!
— Это ты обо мне так говоришь? — звучал спокойный мужской голос. — Напрасно, этим ты только усугубляешь свое и без того незавидное положение. За все твои грехи тебе воздается, будь в этом уверен. Пока. На некоторое время я тебя оставлю.
Бирюковский посмотрел на цифры, горящие на табло телефона. Светился номер Савелия Мерзлова.
— О господи! — оседая в кресло, пробормотал банкир. — Будь ты неладен! — и тут же принялся набирать этот номер.
Но телефон не отвечал, и, сколько Бирюковский ни пытался, он так и не смог соединиться с тем человеком, который ему позвонил этим зимним вечером.
* * *
— Предатели! Изменники! Суки! Подонки, мерзавцы! Вас всех в тюрьму, в карцер, вас всех в лагерях сгноить надо! Подонки! — метался по квартире, изрыгая проклятия, полупьяный Юрий Михайлович Прошкин.
В его руке была очередная бутылка. Он не обращал внимания на то, что коньяк иногда расплескивался на паркет, на дорогие ковры, на книги, на скатерть. Ему было все равно.
"Все меня бросили! Все от меня отвернулись! А ведь говорили, в случае чего звони, поможем. Сейчас! Где вы все? Где вы все, подонки? Сейчас вы мне нужны! Все отвернулись от Юрия Михайловича. Но ничего, ничего, у меня на вас всех есть компромат, и не дождетесь, я так просто не сдамся. Я все это занесу в газету, я все это напечатаю. Заплачу и напечатаю, деньги у меня есть, слава Богу… — Бирюковский открывал сейф, вытряхивая деньги, судорожно их пересчитывал, а затем, сбившись, засовывал назад в сейф. — Я заплачу газетам, они напечатают гадости на всех, на всех! У меня компромата целый стол, так что держитесь, мерзавцы, вы узнаете, как тягаться с Юрием Михайловичем Прошкиным. Это вам не какого-то там уголовника обидеть, на меня руку подняли!
Где эта долбаная газетенка? — и Прошкин, абсолютно не ориентируясь, какой сейчас час, начинал вызванивать редакцию газеты «Свободные новости плюс», грязно матерился, проклиная всех и вся. Когда трубку бросали, Прошкин злорадно хохотал.
— Как я вас! Что, уже боитесь? И на вашу грязную газетенку я найду управу! Я с вами разберусь, со всеми разберусь! Ты, сука, ушла? — ударом ноги Юрий Михайлович Прошкин открыл дверь в спальню, осмотрел комнату. Затем подошел к большому, во всю стену платяному шкафу, отодвинул зеркальные дверцы и выволок платья жены, поволок их на кухню. Он знал, где лежит топор, которым домработница рубит мясо. Вытащил из кухонного шкафчика сверкающий никелированный топор и принялся прямо на паркете кромсать платья жены.
— Ты грязная проститутка, сволочь! Ты тоже меня бросила? Вот тебе, вот тебе! — он рубил платья жены и радостно хохотал, иногда даже крупные слезы катились из его глаз.
Он упивался местью, он пребывал в восторге. А затем прикладывал бутылку к пересохшим губам и жадно, как страждущий пьет воду, лакал коньяк. Напиток тек по подбородку, по его груди, рубашка была и без того грязна, прилипала к телу.
— Я тебе, сука, покажу! — и Бирюковский сладострастно раздирал дорогое бархатное платье, отрывая рукава, раздирая декольте от верха до края подола. — Вот тебе, вот тебе, сука! — он рубил платье топором на лапшу.
По батарее начали стучать соседи.
— Что долбите, суки? Что, вам не нравится, как я себя веду? Так я вам сейчас устрою, — и Прошкин на четвереньках подполз к батарее, принялся колотить в нее топором.
Он не услышал, как открылась незапертая дверь, ведь Маргарита Васильевна, покинув дом, хлопнула дверью, не заперев ее, и, сев в машину, уехала к своему молодому любовнику, проклиная мужа-негодяя, который, мало того что изменял ей с какими-то дешевыми проститутками, так еще этим и прославился. И теперь ей было невыносимо стыдно встретиться с кем-нибудь из старых знакомых, а ее родители жили в неблизком Свердловске, и уехать к ним она не могла.
— Сволочи! Все сволочи! — Прошкин вытащил из шкафа еще ворох женских платьев, намереваясь изрубить их на куски, тем самым дав волю своим чувствам. — Сволочи! Все сволочи!
— Это ты про кого так?
Прошкин даже вздрогнул, услышав голос у себя в квартире. Он держал в левой руке топор, в правой — полупустую бутылку с коньяком. Резко оглянулся. Прислонившись спиной ко входной двери, в прихожей стоял мужчина. Широкоплечий, в какой-то дурацкой лыжной шапке.
Шарф закрывал нижнюю половину лица.
— Ты кто? — Прошкин замер на месте и потряс головой.
— Я кто? А ты кто?
— Да я тебя убью! — прорычал Прошкин, но даже не двинулся с места.
— Поставь бутылку и положи топор, — прозвучал спокойный голос незваного гостя.
— Как ты сюда вошел?
— Дверь не была заперта.
— Сука, не заперла дверь, чтоб ты сдохла! — прошептал он.
Тем не менее голос мужчины был таким, что Прошкин счел за лучшее поставить никелированный топор к стене и рядом с ним полупустую бутылку коньяка.
— А теперь иди, — сказал мужчина.
— Куда иди?
Тот кивком головы указал на открытую дверь кабинета. Прошкин покорно выполнил приказание незнакомца.
— Сядь, — прозвучало из-за спины Юрия Михайловича.
— Куда? — прокурор не оглядывался, словно опасаясь выстрела в затылок. Как он помнил, мужчина держал руку в кармане.
— В кресло сядь.
Прокурор покорно выполнил распоряжение гостя.
Дорогин стал перед ним в двух шагах, вытащил из кармана пистолет с коротким глушителем, снял с предохранителя.
— Ты меня не узнаешь?
— Кто ты? — спросил прокурор, немного трезвея и приходя в себя.
— Я Дорогин Сергей Андреевич.
Затем прозвучала статья, по которой он был осужден к шести годам лишения свободы.
— Теперь ты меня узнал?
И тут Прошкин все понял. Кассета, фотографии в газете, статья — все это дело его рук. Прошкин рванулся, желая зубами вцепиться в горло этого мужчины и перегрызть его. Ведь это он все устроил, он погубил его!
Но сделать этого Прошкин не успел. Дорогин ударил ногой Юрия Михайловича в пах, затем дважды в голову, и Прошкин оказался в том же кресле, из которого только что пытался броситься на Дорогина.
— Сиди и не дергайся, а иначе я тебя просто-напросто пристрелю, как заразного грязного пса. Знаешь, от таких избавляются, потому что вылечить их невозможно, только время убьешь. Сиди и слушай меня, — левой рукой Дорогин стянул с себя шарф.
Да, это он! Прошкин узнал его. За то, что в свое время он упек Сергея Дорогина в тюрьму, ему неплохо заплатили, но сколько, Юрий Михайлович уже не помнил. Слишком много времени прошло, слишком много воды утекло, слишком многих он отправил за решетку.
— Что тебе надо? — окровавленными губами пробормотал Юрий Михайлович. — Что тебе надо? Ты и так уже лишил меня всего.
— Нет, — сказал Дорогин, — у тебя еще осталась жизнь. Вот ее я и пришел забрать.
— Нет, нет, не убивай! — вжался в кресло когда-то всемогущий прокурор.
— Не убивать? — спросил Дорогин.
— Нет, пощади, помилуй! Хочешь, возьми деньги, вон там, в сейфе, он открыт, — Прошкин кивнул на сейф.
— Мне не нужны твои вонючие деньги.
— У меня дети! — тряся головой, бормотал Прошкин.
— У меня тоже были дети, — абсолютно мертвым голосом сказал Дорогин, — и жена у меня была, и работа у меня была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49