В его транзистор был вмонтирован микрорадиопередатчик. Металлическая окантовка чемодана служила ему антенной. Он передал в Софию, в Центр: «Вышлите данные о профессоре Пауле Шеленберге, Мюнхен». И принялся укладывать в чемодан свои вещи.
Профессор спал на кровати красного дерева. Спал мертвым сном — Аввакум своевременно позаботился растворить в его стакане с водой восьмую долю таблетки, которая — если ее принимали целиком — гарантировала непробудный сон в течение сорока восьми часов.
Со своим транзистором Аввакум не расставался даже в постели. Кроме микрорадиостанции, под его крышкой нашел себе место крохотный фотоаппарат и инфракрасный «глаз» для ночных наблюдений с небольшого расстояния. При необходимости «глаз» можно было насаживать на объектив фотоаппарата.
В прочий «специальный» багаж Аввакума входили: два флакончика — красный и желтый — с лекарством от гипертонии, причем четыре последние таблетки красного флакончика, с виду ничем не отличающиеся от остальных, погружали человека в сорокавосьмичасовой непробудный сон, а две последние таблетки желтого служили проявителем для микропленки; кристалл, определяющий частоту радиоволн, на которых Аввакум связывался с Центром, — намного меньше костяшки домино, этот кристалл помещался в правом замке его чемодана; достаточно было дважды повернуть ключ в обратную сторону, и замок легко снимался, а под ним лежал радиокристалл; записная книжка с бумагой в клеточку; маленькая, но сильная лупа; томик стихов на французском языке — стихи Верлена и Рембо служили ключом, с помощью которого Аввакум зашифровывал свои радиограммы и расшифровывал полученные.
Таков был его «специальный» багаж. После того как он все сложил, он вызвал по телефону такси, приказал шоферу везти его к Сокко Шикко, затем назвал какую-то улицу в Медине, а когда они туда приехали, он велел шоферу ждать его здесь и через минуту исчез в темноте. Исчезнуть, потеряться в этом лабиринте мощенных булыжником улочек и тупиков не составляло никакого труда!
В «Эль Мннзох» он возвратился после полуночи. Шеленберг, который в свое время «что-то такое сделал в Освенциме», в результате чего человек превращался в горсть пепла, спал непробудным сном.
В два часа ночи Аввакум связался с Софией и записал данные о профессоре, полученные из Мюнхена. Расшифровка радиограммы отняла у него полчаса. Ночной сумрак уже начинал таять, со стороны Средиземного моря занималась заря, когда он погасил свет и, сидя в кресле, закрыл глаза.
Танжер, 26 июля 196… г.
Уничтожив яичницу из трех яиц с ветчиной и салат из помидоров и огурцов с зеленым луком, поглотив пол-литра молока с толстым слоем сливок и полбанки апельсинового джема и освежившись под конец апельсиновым соком, Шеленберг заявил, что теперь, после этого легкого завтрака по-европейски, он в форме и не прочь прогуляться по набережной, или же к Казбе, например, или хоть к черту на рога, лишь бы на пути попалось стоящее заведение, где они могли бы перехватить немного скумбрии и, как подобает порядочным людям, выпить по кружке холодного пива.
— Хотя такого пива, как мюнхенское, на всем белом свете не сыскать, — вздохнул Шеленберг, горестно качая головой.
Прогуливаясь по набережной, они заглянули в порт. Внутри гигантской подковы между стенами волнорезов стояли на причале десятки больших и малых судов, грузовых и пассажирских, танкеров и парусников. Какие только флаги не развевались здесь на слабом ветру! В воздухе пахло соленой морской водой, испарениями йода, гниющими водорослями, мазутом. У причалов повизгивали тачки, сновали грузчики — арабы и берберы, одинаково запыхавшиеся и потные. Краны, словно допотопные животные, со стеклянными кабинами и пультами в межреберьях, опускали свои хоботы в темные провалы трюмов и вершили там свои дела.
Какой шум! Да еще этот запах морской воды, мазута и древесины. И на воде масляные пятна, словно грязные лоскутья.
А вверху — голубое небо.
— Которое же из этих судов — мое? — спросил Шеленберг.
Аввакум пожал плечами и промолчал.
— Готов спорить на кружку пива, что оно уже пришло и стоит на якоре и что там меня ждут. Дьявол его возьми!
Шеленберг отвернулся, закурил сигарету и снова принялся шарить глазами среди стоящих на рейде судов.
— А вам известно хотя бы, под чьим флагом оно идет? — спросил Аввакум.
Шеленберг снисходительно взглянул на него.
— Какое это имеет значение? — рассмеявшись, сказал он. — Но уж коль вы интересуетесь, я скажу: мое суд но идет под атлантическим флагом. Вы удовлетворены?
— Вполне. Больше того и знать не следует.
Это верно, — сказал Шеленберг. — О некоторых вещах может знать один, самое большее два человека. Люди не должны все знать. Если рядовой человек будет все знать, если он вообще будет слишком много знать, он возомнит себя богом. Вы меня поняли? Вообразите себе на минуту мир, в котором несколько миллиардов богов! И позвольте вас спросить: кто тогда станет толкать эти тачки? Кто будет выгребать отбросы? Боги ни тем, ни другим заниматься не станут! Отбросы будут разлагаться, а тачки — простаивать без дела. И боги начнут гибнуть от голода и болезней. Вот почему нехорошо, когда простой человек много знает, все знает. Это было бы сущее бедствие, дьявол его возьми! Настоящая чума для человечества…
— Мы говорили о судне, — осторожно напомнил Аввакум.
Он подумал: если столкнуть Шеленберга в воду, на поверхности выступит еще одно грязное пятно, жирное, грязное пятно. Что ему стоит, с его взглядами, превратить человека в горсть пепла? Потом в мозгу Аввакума мелькнула другая мысль: «А что, если тот луч окажется в руках подобного человека?»
Эта мысль появилась у него совершенно неожиданно, но, появившись, тотчас же открыла ему глаза: на судне, подвластном 07, Пауль Шеленберг оказывается вместе с Константином Трофимовым! С какой целью? Неужто они рассчитывают, что физику Шеленбергу удастся кое-что выведать у физика Трофимова?
Начинало нещадно палить солнце.
Шеленберг тронул Аввакума за плечо.
— О чем вы задумались? Вы не находите, что нам уже пора бросить якорь в каком-нибудь прохладном месте?
— Пора, — сказал Аввакум. Шеленберг взглянул на часы.
— Сейчас половина одиннадцатого. Через два часа я встречусь с человеком, который отвезет меня на свой корабль. Я уверен, что корабль этот стоит вон там, видите? — Шеленберг показал на восточную сторону залива. — Белый с двумя трубами, похожий на яхту. Это, безусловно, он… Что я вам говорил? Скоро явится человек и скажет мне: «Прошу вас, господин профессор!..» Ну, чего же мы стоим, как истуканы, черт побери! Вы что-то вдруг стали смахивать на вареного карпа! — Он фамильярно подхватил Аввакума под руку. — Ну, не вешайте нос. Вы возьмете мой чемодан и отправитесь со мной на корабль — стоит ведь собственными глазами посмотреть, что такое современная яхта. А пока — держим курс вперед, к прохладному кабачку, потому что я уже гибну от жажды!
Неизвестно, как это вышло, но они снова очутились на улице Хазбах и попали в тот самый кабачок, где вчера ели жареных голубей.
— Перст судьбы! — сказал Шеленберг, он был сегодня в отличном настроении. — Ну-ка, взгляните, не тащится ли кто за нами!
Аввакум оглянулся и сказал, что, к счастью, на сей раз никто за ними не следит.
— У меня сегодня счастливый день, — засмеялся Шеленберг.
Они сели за тот же столик под кипарисом и, поскольку профессор умирал от жажды, Аввакум сам отправился в зал заказывать пиво.
Дальше история с Шеленбергом развивалась так. Расправившись со скумбрией, профессор выпил одну за другой две кружки пенистого пива и уже потянулся было за третьей, но вдруг громко икнул и прижал руку к желудку.
— Что-то у меня тут неладно, — сказал он и, встревожено покачав головой, продолжал: — Я, кажется, немного перестарался, как вы считаете?
Однако Шеленберг не смог услышать мнения своего спутника, собственноручно принесшего на стол кружки с пивом, так как тут же сорвался со стула и побежал в туалет: пиво вместе со скумбрией устремились вон из желудка. Когда он вернулся, вид у него был весьма постный.
Через несколько минут это повторилось. Потом снова. Время приближалось к двенадцати.
— Помогите мне, дружище! — простонал Шеленберг. Лоб у него покрылся холодной испариной, руки дрожали.
— В старом городе у меня есть знакомый, — сказал Аввакум. — Местный лекарь, лечит травами; он один только в состоянии быстро помочь вам. Подымайтесь, пока еще есть время.
Но Шеленберг уже терял представление о времени.
Аввакум позвал такси. Он устроил немца на заднем сиденье, а сам сел спереди, рядом с шофером, и велел ему ехать в Медину, в старый город.
Так они попали на ту улицу, где Аввакум был минувшей ночью.
Он велел шоферу остановиться, заплатил, что полагалось, и отпустил его.
У его плеча икал Шеленберг. Рвота прекратилась, но он все еще продолжал отвратительно икать.
— Потерпите немного, — сказал Аввакум. — Сейчас вас вылечат.
Они брели по узким улочкам, и Шеленбергу казалось, будто они попали в потусторонний, нереальный мир. Может быть, он даже загробный, но до того убогий, до того убогий! Профессора даже удивляло, что для него выделили место на таком третьеразрядном участке, где хоронят последних бедняков. Здешние могилы напоминали упаковочные ящики, они даже были обиты кусками блестящей жести и ржавыми железными полосами.
Наконец они втиснулись в один из таких ящиков. Перед их глазами мелькнула, словно привидение, белая тень. Может, это душа покойника? Шеленберг сознавал, что это не может быть душа, потому что все в конечном счете сводится к тридцати элементарным частицам, и тем не менее то, что он видел, напоминало душу, во всяком случае, было похоже на ее изображение, виденное им когда-то на каком-то живописном полотне.
Профессора усадили на скамью, губы его ощутили стакан с водой.
Ему стало лучше. Он увидел белую комнатушку, оконце со спичечную коробку. Сейчас ему дадут травяной настой, и все как рукой снимет.
— Вам лучше? — спросил Аввакум.
Голос его доносился издалека, но, услышав его, Шеленберг обрадовался: его телохранитель с ним — значит, бояться нечего. Привидение — выдумка. Больные нервы!
Профессор прошептал, что чувствует себя хорошо.
— Через час вы будете в отличной форме, — сказал Аввакум.
Он смеялся. Это было замечательно!
— Я снова буду в форме, — кивая, прошептал Шеленберг.
Таблетка, опущенная Аввакумом в первую кружку пива, уже заканчивала свое действие. Такая таблетка вызывала спазмы только в течение часа. А потом все проходило без особых последствий. Только ноги подкашивались от слабости еще час-другой.
— Господин профессор, — обратился к нему Аввакум. — Позвольте напомнить, что через пятнадцать минут вам предстоит очень важная встреча. Минуты бегут.
Шеленберг посмотрел на него пристальным взглядом.
— Триста чертей! — воскликнул он. — Верно! Вер но! — он поднялся, сделал шаг в сторону двери и по качнулся.
Аввакум снова усадил его на скамью.
— Господи! — простонал Шеленберг. — Что же теперь будет?
— Теперь из-за вашего проклятого обжорства я лишусь полагающегося вознаграждения! — сердито про шипел Аввакум.
Тем не менее что-то надо было предпринимать.
— Господин профессор, — снова заговорил Аввакум, — я, слава богу, держусь на ногах крепко, а момент, как вы сами понимаете, критический. Если вы не явитесь куда следует к назначенному сроку, то там подумают, что вы отказались от путешествия, и уедут без вас. Вы рискуете проиграть, упустить последний шанс. А то, чего доброго, и головы лишитесь, потому что через пол тора часа меня тут не будет: моя миссия заканчивается сегодня во второй половине дня, после чего я возвращаюсь в Париж. Вы в этом городе останетесь один. — Он помолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31