Совершенно другой человек, светлый, ласковый и такой близкий, дружески протянул ему руку. Больше не было того, с гарпунами в свинцовых глазах. Сколько душ живет в этом человеке? И у каждой свои глаза, свой голос.
— Мне все ясно, — сказал Марков.
Надо было действовать, действовать, а время не резиновое — его не растянешь, оставались считанные часы, профессор Трофимов мог прибыть в любой момент.
— Ступай, — сказал Аввакум. — Я выйду несколькими минутами позже.
Тот же день
Аввакум вошел во двор академической виллы.
Это было солидное белое здание в стиле позднего барокко, с высокими окнами, с балконом красного дерева на втором этаже и с широкой сводчатой дверью, к которой вели несколько низких мраморных ступеней. Впоследствии барокко был испорчен ультрасовременной раздвижной дверью в левом крыле дома, где под окнами второго этажа устроили гараж. Перед гаражом поблескивала круглая бетонная площадка с темными пятнами машинного масла. Аввакум заглянул в гараж — тяжелая дверь была на несколько пядей сдвинута в стону, в сумраке синела морда станиловской «акулы».
Затем он прошелся вокруг дома — от его восточной стены до обрыва было ровно двадцать шагов. Это был пустырь, покрытый высохшей пожелтевшей травой да синими бодыльями чертополоха.
Он постоял на скалистом берегу. Под ним с шумом разбивались накатывающиеся волны, шипела пена, словно изогнутые серебристые плавники огромных рыб, мелькали белые гребни. Он не был искушен в морском деле, но ему казалось, что не придумана еще такая лодка, которая бы осталась цела, если бы ее швырнуло сюда и ударило об эти скалы.
Глядя на бурлящую, клокочущую у него под ногами воду, Аввакум вдруг почувствовал, ощутил всем своим существом, что кто-то стоит за его спиной и молча за ним наблюдает. Нащупав под пиджаком пистолет, он сделал шаг назад и резко обернулся, безупречно выполнив солдатское «кругом!», и глаз к глазу встретился с Методием Станиловым.
Станилов стоял в нескольких шагах от него, огромный, мрачный как туча. На нем была коричневая рубаха с засученными выше локтей рукавами, расстегнутая на груди до последней пуговицы, и коричневые вельветовые брюки — такие широкие, что, казалось, верхняя часть его туловища покоилась на пне векового вяза.
— А, это вы! — проворчал он и умолк, мрачно насупив брови, похожие на градовые тучи, только что молнии не сверкали между ними. — Так это вы! — повторил он и угрожающе тряхнул головой. — Хорошенькое дело! Забираетесь, как пират, хозяйничаете, словно в собственном доме! А вы знаете, что мне ничего не стоило вас тут ухлопать? Один хороший пинок — и вы шуганули бы туда — на съедение рыбам!
Да, действительно, — отчетливо и спокойно произнес Аввакум. — Вы и в самом деле могли меня ухлопать! — Он усмехнулся и убрал руку из-под пиджака.
— Вы ведь знаете, какого гостя я жду! — добавил более мягко, как бы извиняясь, Станилов.
Аввакум сказал, что он совершенно случайно узнал о приезде Константина Трофимова и что бдительность Станилова абсолютно в порядке вещей.
Потом они поговорили о вчерашнем ужине, посмеялись. При этом Аввакум заметил:
— Ваш фокус с замком — остроумнейшая вы думка!
Станилов кивнул головой. Он пояснил, что барабан замка он подсоединил к специальному устройству, довольно тонкому и сложному.
Станилов повел Аввакума к дому. Через парадную дверь они вошли в просторный холл, облицованный цветным мрамором. Слева были комнаты Станилова, справа белая мраморная лестница вела на второй этаж. Напротив входа виднелась небольшая узкая дверь с бронзовой ручкой в виде шара.
— Отсюда можно попасть прямо в гараж, — пояснил Станилов.
Они осмотрели все здание, от чердака до подвала. Под конец зашли в гараж. Колеса станиловского «ситроена» стояли на толстых сосновых досках, а между ними темнел провал.
— Что там, под машиной? — спросил Аввакум.
— Яма, — ответил Станилов. — Обычная яма для того, чтобы мыть шасси и смазывать машину.
Когда смотреть уже больше было нечего, Аввакум сказал, что ему необходимо ехать в Преслав и что он торопится.
— А разве вы не будете дожидаться симпозиума? — удивился Станилов.
— Возможно, я к тому времени вернусь, — уклончиво ответил Аввакум.
* * *
К половине одиннадцатого Аввакум возвратился к себе. Он любезно поздоровался с сержантом, дежурившим в небольшом холле, откуда лестница вела на второй этаж, и поднялся в свою комнату с верандой. Вынув из чемодана коробку с туалетными принадлежностями, он устроился перед зеркалом.
Полчаса спустя, услышав его шаги по каменным ступеням, сержант встал, как полагается в таких случаях, и замер от изумления: перед ним был незнакомый человек. Как же он здесь очутился, как попал сюда и что ему здесь надо? Капитан Марков приказал ему глядеть в оба, чтобы даже муха не проникла наверх, а тут, пожалуйста, оттуда появляется не муха, а какая-то неизвестная личность!
Незнакомец был высокого роста, сутулый, отчего руки его казались длинными, как у пожилых носильщиков.
Он был в поношенном хлопчатобумажном костюме, в галстуке, утратившем свой первоначальный цвет, в дешевых целлулоидных светло-зеленых очках.
Сержант — человек бывалый, прошел, как говорится, огонь, воду и медные трубы. У него уже выработался рефлекс на всякого рода неприятные неожиданности, поэтому, как ни велико было его изумление, длилось оно всего какую-то секунду. В следующую — он ухватился рукой за свой маузер, но как раз в этот момент незнакомец очень мягко сказал: «Спокойно, спокойно, мой мальчик!» — и эта новая неожиданность подействовала на него, как удар в солнечное сплетение. Нокаутированный, тяжело дыша, он стоял перед незнакомцем, так и не вытащив из кобуры маузера.
— Плохая у вас наблюдательность! — тихонько упрекнул его Аввакум. — Куда это годится? — Он указал на свои ноги… — Разве вы не замечаете, что я в тех же ботинках?
Послеобеденное время на пляже. Аввакум — в длинных, почти до колен, черных трусах и матросской тельняшке в белую и синюю полоску; на голове — широкополая соломенная шляпа. В таком виде он мог сойти, Скажем, за лесника, спустившегося сюда из своего соснового царства, сделавшего две тысячи шагов вниз, чтобы подышать морским воздухом, и ему неловко открывать свое волосатое тело — там, в горах, его еще никто не видел настолько обнаженным.
Он неторопливо прошелся раз, другой вдоль пляжа; золотистый песок ласкал его ступни, принимал их в свое лоно, укрывая собой по косточки, будто для того, чтобы они в полной мере ощутили его влажное обманчивое тепло, вскормившее первую жизнь. Солнце щедро разливало свое серебро, волны вдали высовывали белые гребешки, воздух, казалось, был пропитан голубизной и влагой безбрежного морского простора.
Он несколько раз влезал в разных местах в воду, сперва находился совсем близко от берега, потом — все дальше и дальше, уплывая далеко от последнего красного буя. И когда ему надоело — обычно ему всякая красота надоедала, как только удавалось в полной мере ощутить, насладиться ею, — плывя, он вдруг заметил среди воли, справа от себя, темное пятно — голова человека и руки, словно лопасти гребного винта, то появляются, то исчезают, вспарывают воду, гребут.
Словно от прикосновения к электрическому скату, по его телу пробежал ток. Наконец-то, наконец-то! Он напряг мускулы, чтобы достичь берега первым, и плеск воды у его ушей зазвучал торжественной музыкой. Казалось, в мире существуют лишь водяные брызги, сверкающие перед глазами как бриллианты, и прекрасная музыка.
Выйдя на берег, он определил местонахождение неизвестного пловца, определил, в каком направлении он двигался, и улегся на песок. Минуты две спустя, почувствовав, что пловец вылезает из воды, он повернулся на животе в его сторону и оперся на локти — в руках у него камера, которая все фиксирует, ничего не упускает.
Это лицо было ему знакомо по фотографиям, но сейчас он мог видеть то, что снимок обычно не мог уловить, — движение. Характер человека, то, что составляет его биологическую сущность, кровь — все это сказывается в его движениях, проступает в дрожании его ресниц, в подергивании губ, в выражении глаз и даже в походке, в манере держать руки.
07 вышел на берег и, хотя проплыл более двух миль, не сразу лег на песок. Он стоял у кромки воды, которая все еще лизала его ступни; он провел руками по груди, по бедрам и, сняв резиновую шапочку, тряхнул головой.
Несколько секунд 07 стоял неподвижно, хотя это вовсе не выглядело нарочитым. Но он наблюдал, взгляд его вычерчивал в пространстве эллипс, и Аввакум отлично знал, что ни одну деталь, оказавшуюся в пределах эллипса и заслуживающую внимания, он не упустит. Аввакуму было ясно, откуда это впечатление, будто 07 не наблюдает и его мало заботят окружающие, — ему хорошо была знакома эта манера ястреба прикидываться голубем: руки расслаблены, голова слегка наклонена вперед и в сторону.
Потом 07 зашагал вперед — он шел с видом человека, не испытывавшего к кому-либо особого интереса, хотя ни одна из мелочей, которыми полнится белый свет, не ускользала из его поля зрения. И Аввакуму вспомнилась породистая собака: она знает себе цену, хотя и не показывает виду.
Превосходный знаток анатомии, он не мог не восхищаться его телом, состоящим, казалось, из одних только мускулов, которые лишь напоминали о своих возможностях и силе, никого при этом не тревожа. Походка 07 казалась нарочито ленивой, как у самых сильных представителей животного царства.
Аввакум отвернулся.
На синей груди моря сверкали серебром бесчисленные мониста.
Вечером, сидя за большим столом в гостиной, Аввакум слушал рассказ Маркова о том, как встречали Константина Трофимова, который прибыл сегодня в третьем часу из Москвы на специальном самолете. Затем снова завели разговор об академической вилле. Марков доложил, что в комнате на втором этаже уже оборудован небольшой буфет, поставлен диван, электрическая плитка, чтобы служитель мог приготовить на ней кофе и чай для профессора Трофимова и его гостей. Позаботились и о том, чтобы в буфете всегда были апельсиновый сок, сиропы, коньяк, конфеты, чтобы не было надобности приносить все это извне — подобные вещи предварительно должны окинуть опытным взглядом компетентные лица. И телефон установлен для прямой связи. «Служитель» свое дело знает, обучался на курсах официантов, прекрасно разбирается в буфетной кулинарии, силища у него, как у медведя, и стреляет без промаха. В «сторожке» поселены два «садовника». Они завтра же займутся клумбами. А ночью каждые четыре часа будут сменять друг друга. Там тоже установлен телефон.
— А как обеспечена безопасность передвижения профессора по городу? — спросил Аввакум.
Городской совет предоставил в его распоряжение «мерседес» новейшей марки, — ответил Марков. — Окружной центр выделил двух шоферов, оба — люди уравновешенные, настоящие мастера «баранки». Для необходимого контроля машина в свободное время будет находиться в гараже Окружного центра. Профессору дан прямой телефон гаража — звонок, и через пять минут «мерседес» во дворе виллы. По указанию Окружного центра два такси, снабженные радиосвязью, как вы велели, будут посменно сопровождать «мерседес» в пути. В такси постоянно будет по два «пассажира» — первоклассных стрелка. — Вот так! — закончил Марков свой доклад и улыбнулся.
Оба умолкли.
За окном светила луна.
Марков встал и, подойдя к телефону, принялся вертеть диск.
— Канонерка, — сказал он в трубку. — Я — крейсер, Что нового?
С другого конца провода последовал какой-то ответ. Марков кивнул головой и положил трубку.
— Он — «Канонерка», а мы — «Крейсер», — пояснил он. Затем добавил: — Я предложил, чтобы Окружной центр был «Черным морем», а вы — «Капитаном Блэдом».
— Это почему же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31