(Ригведа. Мандала I, 6)
– Хорош бы я был, если б сунул эту шею в ярмо! – говорил Индра, намывая замершего от удовольствия коня. Дадхикра даже перестал жевать. Теперь, когда в загоне мирно паслась пара буланых, Индра мог позволить себе благодушие.
Возле камышовой хижины рядком стояли колесницы. Одна другой краше. Бхригов уже вне мастерового занятия было и не представить. Колесо захватило жрецов настолько, что его изображения помещались на домашней утвари, на телах, в виде татуировок, и даже среди ритуальных принадлежностей арийского обряда по части зажигания огня.
* * *
Кое-кто уже приписывал это изобретение Сурье. Такому же круглому, если присмотреться, рискуя при этом обжечь глаза. Бхриги дали своё название колесу – мандала.
Как оказалось, она содержала массу важных и полезных для всякого думающего человека сведений. О жизни, о судьбе, о мировом законе – рите и ещё о множестве существенных и несущественных вещей. Повторяемость – вот что более всего привлекало бхригов в мандале. Подумать только – лишь два года прошло с того момента, когда Индра и Атитхигва собрали первое колесо для предполагаемой повозки, а мыслить уже вне мандалы огнепоклонники попросту не могли.
Ну ещё бы, ведь познание времени, расстояния и даже собственной судьбы стали возможны только в части бесконечного колеса. Однажды запущенного волей богов. Сразу же обнаружилось, что и время, и расстояние, и судьба –тоже мандалы, обрёкшие человека на зависимость от собственных законов.
Примеров хождения «колёсной» истины нашлось множество. Бхриги только успевали их замечать.
– Почему же всё-таки восемь частей?! – приставал Атитхигва, потрясая Индру за плечи. – Что руководило тобой, когда ты взялся собирать колесо?
– Брось искать подтексты. Кому принадлежит высказывание, что у всего есть разные объяснения и не нужно цепляться за наиболее экзотическое?
– Да, ты усвоил мой реализм, – отступал Атитхигва, – правда, он не учитывает одного обстоятельства.
Индра пытливым взглядом принудил хотара говорить дальше. Впрочем, он и так бы говорил.
– Он не учитывает того, что за познание может взяться и нетипичный ум. Кавья Ушанас.
– Нет нетипичных умов, – возражал воин, – есть третья грань сатвы.
Число восемь действовало на огнелюбивого мудреца возбуждающе. Глядя на его умственные потуги, воин шутил, что это счастье, когда есть чем заняться. Бесплодный умственный азарт Атитхигвы исходил из того, что восемь – собственное число круга. Причём вразумительных объяснений этому хотар дать не мог.
– Любое число может быть числом круга, – спорил Индра. – Например, арийцы-дашагвы числом совершенства считают десять. Божественное – в десяти. Повторяемость – в десяти. Судьба человека и окружающего мира – в десяти.
– Десять – число истины, но не число круга, – поправил хотар. – Дашагвы пока просто не знают мандалы.
– Даже если они её и узнают, десять не станет менее совершенно.
Атитхигва затряс головой, устав от бесполезности этих обсуждений:
– Слишком много силы огня мы тратим ни на что. Просто на разговоры. Огонь должен дать свет и тепло. У нас он только жрёт дрова. Я же не призываю тебя к низвержению десятичности. Мне только нужен смысл восьмёрки!
– Сиддхи считают, что восьмёрка – это два соединённых горловинами сосуда. Перекатывающие содержимое под названием «жизнь».
– Они не знают мандалы, – снова начал Атитхигва, – и потом, что такое «два сосуда»? Примитивизм. Как с коровами, помнишь? Мы спрячем их за лесом, а вайши пойдут в поле. Индра кивнул:
– А, в действительности, мы их никуда и не уводили.
– Вот-вот.
– Значит, восьмёрка, по-твоему…
– Куда объёмнее как формация истины.
Индра задумался.
– У всего есть разные объяснения, – проговорил он, находясь под впечатлением прозвучавших мыслей.
– Содержимое круга очевидно в четырёх проекциях, – затосковала упорная мысль хотара. – Утро-день-вечер-ночь, зима-весна-лето-осень, те же четыре элемента: жидкость, энергия, газ и плоть; наконец – прошлое, настоящее, грядущее и параллельное. Но всё это – только одна сторона дела. А ведь Агни двулик. Свет и тепло – его двуличие. Теперь понимаешь, почему я так вожусь с восьмёркой?
– Теперь понимаю, – ответил Индра. – Чего же проще. Ты назвал шаг круга. Но шаг образуют две ноги, а не одна.
Атитхигву словно ошпарило. Такого потрясения он не испытывал с прошлого года. Когда его лягнул Дадхикра. Теперь это сделал Кавья Ушанас.
Хотар затряс головой:
– Но это многое меняет. Получается, что мы всё время видим отпечаток процесса, а не его творческие силы.
– И уж тем более не отношения этих творческих сил. Ведь круг один, а шаги разные, – предположил воин. – Стихия только шаг мандалы. Где-то побольше Огня, где-то – Воды. Вот тебе и модель порядка. Допустим, что Небо – это дух. Идея, вдохновение истины, мысль, ключ Разума. Назовём его Источником. Тогда Земля – грубая основа силы, её материальная оболочка, мышечная тяга, физическая мера. Так и назовём её Мерой. Огонь, бесспорно, – действие, возбуждение, движение, насыщение жизненной активностью. Определим эту форму как Дело. Теперь Вода. Что это? Нечто противоположное движению. Стало быть, застывшее, но не менее внутренне активное, а может быть, даже кипящее. Активное по содержанию, но неподвижное по форме. Значит, Символ. Сам по себе никакой. Правда, до той поры, пока он не взбудоражен остальными стихиями.
Что же получается? Порядок, построенный на одних символах, – блеф. Порядок, построенный только на мечтах и идеях, – утопия. Порядок физической грубятины – дурь. Порядок ни во что не воплощённых метаний и бесполезных дел – обречённость. Выбери модель.
– Разумеется, равновесие.
– Равновесие иллюзии, дури, утопии и обречённости называется могилой. Вот то-то и оно! Потому я и не стал бы так безоговорочно полагаться на равновесие. Абы какое.
– В чём же выход? – обречённо спросил хотар.
– Сперва нужно открыть Источник. Пусть он утвердится в сердцах людей, и только тогда мы получим его Меру. Какое уж здесь равновесие!
Мера, вдохновлённая Источником, обязательно проявит себя делом, а Дело встанет под знамена своих наиболее ярких и типичных проявлений. То есть символов. Так что это не столько равновесие, сколько последовательная активизация стихий. Причём парная, как видишь.
– Н-да, как свет и тепло Агни. Разные исчисления одной сути. А главное – последовательные исчисления. Вот он – кат колеса. Четыре шага мандалы. Квадратура.
Индра решил усилить впечатления друга. Добавил:
– И знаешь, что здесь ещё любопытно? Можно запретить символы, разогнать людей и предать забвению их дело, но нельзя уничтожить Источник. Если он уже открыт. Если он уже открыт, – Колесо катится!
Во всём этом обсуждении сквозило присутствие ещё одного незримого участника представления – Цели. Влекомая каждой стихией, но достижимая только в их последовательном и безусловном единстве. Цель воплощала в себе логику происходящего. Как пятый элемент она поднималась над своими породителями, чтобы, воплотившись в свершение, разрушить их мандалу. Беспощадная правда жизни! Пустившая столько горестных пересудов и проклятий, столько яростных диспутов о справедливости, столько разочарований. Потому что она питалась кровью тех, кто созидал эту Цель, самоотречение применяя себя в Источнике или в Мере, в Деле или в Символе. Веря в победу и не подозревая всего коварства пятого элемента.
Но таков закон мироздания. Всё первичное разрушается самим воплощением Цели. Закон, изобретённый когда-то Вишну и ставший «тремя его шагами»: создать мандалу, получить Цель, разрушить мандалу.
* * *
Буланая пара таскала колесницу по лугу, и сотни бхригов пришли посмотреть на это представление. Если бы не беспомощность вожжей, не нашедших должного применения и отдавших колесницу на волю четвероногих, первый выезд невиданного доселе дива можно было бы считать удавшимся.
Мальчишки бежали за трясущейся по земляным увалам повозкой, размахивая руками и выкрикивая всякую доброжелательную чепуху. Индра вцепился в вожжи и с замиранием сердца наблюдал за происходящим. Больше всего воина поразил разлёт земли, несущийся мимо колесницы. Ничего подобного он даже не мог себе представить. Привычный промельк бега теперь стал шквалом, захлёстом, смешавшим все краски мира, отчего дурела голова и подкашивались ноги.
Колёса били по кочкам, и колесница тяжело скрипела. Будто предчувствуя свою ближнюю кончину. Которая не заставила себя долго ждать.
При очередном ударе ось с треском провалилась в землю, повозка снесла подвернувшийся холмок, засыпав Индру землёй, и перевернулась. Выломав оглоблю. Воина прибило к тяжёлой и неподвижной тверди, в которой гудом, раскатом, эхом стучало его сердце. Индру накрыло обломками колесницы. Он понимал, что остался жив, и только это его радовало.
Обезумевшие кони неслись куда-то не разбирая пути. Сращённые куском оглобли, царапавшим землю.
* * *
– Они убежали, – тихо сказал Атитхигва, убедившись, что возничий жив и невредим. – Придётся всё начинать сначала.
– Сначала?! – забурлил Индра. – Что ж, выходит, два года – ни во что?!
Он вылез из-под разбитой повозки, пнул её ногой и пошёл в поле. Никуда. Унять беспомощную злобу.
Воин вернулся только вечером. По его виду Атитхигва мог судить, что Индра себя ненавидит. Ненавидит свой нетрадиционализм, эти годы, прожитые напрасно, ненавидит коней, недоумие бхригов, что-то напутавших с креплением поводьев, ломающиеся колёса, вздыбленные под ними кочки, упрямое спокойствие Атитхигвы, который сам никогда не залезет в люльку, того человека, что однажды привёл в жизнь кшатрия коня, – в общем, ненавидит всё, что связано с этим умопомрачением.
Индра кипел ещё и оттого, что у хотара наверняка созрела пара-другая умных и правильных фраз о происшедшем, готовая всё поставить на свои места. Воин уже подбирал ответную грубость.
– Запрягать будем козлов! – внезапно сказал Атитхигва, глядя куда-то в сторону. Короткая пауза заставила Индру получше расслышать слова теоретика гужевого дела.
– Что? Каких козлов?
– Обыкновенных, двурогих. Пока ты присмирял свою дурь, я кое-что придумал. Козлы выносливы, прекрасно бегают, они значительно ниже лошадей, что создаёт преимущество для возницы при обзоре пути. Кроме того, поводья можно крепить прямо к рогам.
– Постой, ты это серьёзно? – воин попытался заглянуть другу в глаза.
– Лошадь была нашей ошибкой. Она никогда не повезёт колесницу! – мрачно изрёк Атитхигва. Он и не думал шутить.
– Как это не повезёт? Ты делаешь такие выводы после первой же неудачи? Один раз мордой по земле…
– Причём, заметь, твоей мордой.
– Какая разница, – не унимался Индра. – И уже не повезёт!
– Не повезёт, – упорствовал Атитхигва.
– Да тут всего-то дел – перевязать поводья, чтобы тянуть её не за шею, а за морду. Обмотаем вокруг головы. Не повезёт! Повезёт, куда она денется! Ещё нужно ось покрепче поставить…
Только сейчас воин заметил потеху в глазах Атитхигвы.
– Ах ты демон! – возмутился Индра, легко ткнув друга в бок.
– Это что б у тебя руки не опускались. Лучше, когда сам себя уговариваешь, чем когда это делают другие.
* * *
Индра перевязал Дадхикре морду. Верёвкой. Так чтобы сидя у коня на спине, можно было повернуть ему голову, потянув за верёвку вправо или влево.
Конь не выказывал никакого протеста. За эти годы он превратился в крепыша. С широкой и круглой спиной, статной грудью, раздавшейся катом, тяжёлыми ногами. Заглядение! Такое – да под свою власть! Грива Дадхикры седым пучевьём заращала ему тугую шею. Конь присмирел, поменяв молодую прыть на гордый покой владыки простора. Он любил руки, охотно шёл к мальчишкам, кормившим его отрубями и убиравшим навоз, позволял хотару и бхригам чесать себе шею, пихать под самые зубы куски рассыпчатой гуты и обожал Индру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71