Гарджа никому не открывал своих троп. Идти, чтобы не вернуться?» – отвечал другой.
Однажды утром юноша принял решение. Он проснулся с ясным пониманием того, какое страшное пятно легло теперь на его совесть. «Прочь сомнения, сомнения – это страх, а страх – худшее поражение совести,» – сказал себе очнувшийся Индра и взялся за сборы. И как могло случиться, что он колебался возле скалы?
Юноша растянул тетиву, испытывая её прочность. Прощупал чуткими пальцами старое, залипшее и одеревеневшее волокно, разыскивая в нём надрывы. Смазал тетиву жиром и не перегибая петли отправил её в дорожную суму. Индра отобрал с десяток стрел, расцепил наконечники и тоже уложил их в суму. Тростничины он перемотал верёвкой и уложил туда же.
Индра всё делал так, как было принято в этом доме. Исключение составляла данда. Лёгкое копьё, с которым охотились на ленивых горных коз. Индра считал это оружие бесполезным. Слишком лёгким для обёрнутого в шкуру противника и слишком громоздким, чтобы таскать его с собой по скалам. Индра не взял данду. Он предпочитал лук и стрелы.
Когда молодой воин перевязал вокруг себя прошитый кожаными ремнями жух – тяжёлый плащ из шерстяной пряжи, сердце отстучало прощальный бой этому дому. Должно быть, так и следовало приветствовать дорогу. Ту дорогу, с которой не все возвращаются обратно.
Возле скалы собралось с полдесятка вайшей. Они равнодушно пялились на унесённую к небесам стену.
– Смотри, это принёс ветер, – сказал один из них, протянув Индре оборвок полотняного плаща. – Ни у кого из нас нет такой одежды. Глаза Индры говорили, что это был плащ Гарджи, его жух, но сердце молодого воина противилось увиденному. Он ничего не ответил вайше, взял оборвок и спрятал его возле сердца. Противящегося этой находке.
Индра прикоснулся к скале. Ожидая услышать свои душевные сомнения. Скала молчала. А душа звала воина вперёд. Вайши провожали его равнодушными взглядами. Они так и остались стоять внизу в немом ожидании чего-то. Может быть, они ждали, что Индра упадёт? «Им нужно придумать для себя какие-то развлечения,» – решил юноша, скользя вдоль стены.
До этих высот он лазил и в детстве. Гарджа как-то снимал его со стены.
Мальчик поднял голову и не увидел ничего, даже неба не увидел. Ничего, кроме влитой в бесконечность каменной громады.
Он опустил взгляд, ему показалось, что стена падает. Несётся вниз, увлекая его за собой.
Отец взнуздал скалу, бросившись на подмогу сыну. Когда Гарджа добрался до вцепившегося в камень ребёнка, руки Индры свело судорогой.
Скалолаз обязал маленького стенопроходца встать ему на плечи. Так они и спускались. Индра не мог разжать пальцы и царапал кровящими ногтями по скале.
Это было года через два, после того как они побывали в Амаравати.
Было ли страшно ему теперь? Гарджа как-то сказал, что страх беспощаден не только к трусам, но и к храбрецам. И лишь против равнодушных страх бессилен. Индра видел храбреца, поймавшего ядовитую змею и запустившего её себе за шиворот. Он улыбался, боясь при этом пошевелиться, и на лбу у него выступил пот.
Трудно быть равнодушным при яростном сердце. А Индра хотел быть равнодушным. Хотел, зная, что никогда им не будет.
Он остановился, чтобы перевести дух. Вайши внизу стали величиной с муравьев. Они продолжали стоять задрав головы. Только отошли подальше. Так им лучше виделось. Впечатлений теперь хватит на всю зиму. Индра полез дальше. Обтирая стену животом.
Где-то высоко на скале он стал равнодушным. Потому что устал бояться. Хотя, может быть, это был и не страх вовсе, а так, душевная неразбериха.
Индра забрался на уступ и, забыв обо всём, лежал разметав руки и уставившись в небо. Оно не приблизилось ни на шаг.
«Высоту неба выдумывают те, кто никогда на него не лазил,» – заключил молодой воин, вспоминая о цели своего геройства и с трудом поднимаясь на ноги. Ветер облизал гладкое лицо юноши, заслезив ему глаза. Здесь владычествовал ветер. Что он хотел рассказать молодому воину? Какими секретами поделиться?
Индра осмотрелся. Только макушка скалы, и ничего более. Ничего более не открылось его глазам. Гарджа, должно быть, ушёл привычным путём, не оставив и следа здесь. Гарджа умел ходить. Вайши говорили, что он за всю жизнь не сдвинул, не обронил в горах ни одного камня.
Камни… Что-то задело рассудок молодого воина. Камни! Ну конечно, под стеной никогда не лежало ни одного камня. Под стеной проходила тропинка, и Индра, бегая по ней всё детство, это знал наверняка. Те, что там когда-то валялись, пособирал Гарджа, складывая в хижине очаг. Так давно, что Индра об этом уже забыл, зато он прекрасно помнил, как наступил сегодня на камень. Возле стены. Откуда он взялся?
Да вот они, лежат кучкой возле самого края. Будто принесённые кем-то. Гарджа никогда бы их здесь не оставил. Они мешают забираться со стены на уступ, попадая под живот и под ноги.
Индра осмотрел площадку и сразу нашёл то, что искал. Засохшие пятна крови. Размыв. Тело волокли. По скосу, с выступа на выступ, к пропасти, что расколола толщу горы. По ту сторону.
Воин спустился с каменных зубьев на длинную и узкую площадку, за которой разверзлась пропасть. Здесь кровавые следы обрывались. Тот, кто волок тело, должно быть, снял с Гарджи плащ, обмотался в него и ободрал растянувшуюся полу на каменных остроконечьях. Ветер потом принёс этот оборвок в долину.
Значит, ветер всё-таки подсказал, где искать. Индра подставил лицо ветру. Налетевший поток выплеснул на воина кипение свой крылатой души.
– Послушай, – сказал ему Индра, – я присягну тебе, поскольку других достойных не знаю. Теперь я обращусь в того, чья судьба идёт по пятам нечисти, чтобы ни одна капля пролитой арийской крови не осталась без отмщения.
Ветер метнулся с молодого плеча и ушёл ввысь, разрывая небо. «Красивые слова! – мог бы ответить он новоиспечённому мстителю, – молодость любит красивые слова и красивые поступки. Посмотрим, что скажет твоя зрелость.»
– Кому ты будешь мстить? Разве тебе известны имена этих негодяев? – говорила кормилица, когда Индра вернулся. Юноша сосредоточенно молчал. В его глазах остановилась жизнь Гарджи. Кормилица старалась избегать этого взгляда. Она ходила сюда уже две недели, считая, что мальчику необходима забота взрослого человека. Правда, женщина терялась в том, какая именно забота. Индра приучился содержать себя сам. В строгом, доведенном до культа порядке.
– Разве тебе известны имена этих негодяев? – вздохнув повторила кормилица.
– У демонов нет имён! То, как они себя называют, не играет никакой роли. Все они – частицы одного большого противостояния, подступить к которому, победить которое можно лишь поглощая каждого из них. Не задумываясь, был ли он в том месте и в то время, или только мог там находиться. В этом нет разницы.
Кормилица не спорила, поскольку не понимала смысла сказанного. Что-то по-юношески беспощадное заполняло сейчас его голову. Как ей казалось.
В доме постепенно вышла мука и вяленое мясо. Кормилица приносила всего понемногу из собственных припасов, но Индра отказывался брать у неё пищу. Он доедал остатки лесных сборов. То, что полагалось хранить на зиму. От такой еды он всё время был голоден. Но Индра не думал, как ему жить. В нём ещё не перегорела прежняя уверенность в завтрашнем дне. В постоянстве приходящего. И только со временем юноша понял, что теперь никому уже его завтра не нужно. Завтра его жизни. Разве что кормилице. Да и ей было не по силам ходить сюда из деревни. Но всё решилось однажды утром, когда в хижину нагрянули старшины родов.
Индра удивился, что эти почтенные вайши удостоили его своим посещением. Да к тому же пришли пешком. По их виду можно было судить о серьёзности предстоящего разговора.
– Послушай, – начал один из почтенных старцев, – тебе пора уже о себе позаботиться. Ведь близится Ночь Богов.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил другой. Индра хотел ответить, но его перебил третий:
– В общем, так, – сказал он, ударив себя ладонями по ногам, – нам больше не нужен хранитель стад. Чего скрывать, твоего отца мы признавали. Верно. Но это был Гарджа.
– Однако и он уже не мог защитить наших коров, – вмешался первый, – ведь набеги пишачей не прекращались.
– Да-да, – подтвердил второй.
– Гарджа – это другой разговор, – продолжил рассуждать тот, что перебил Индру. При этих слова первый закряхтел, ища места своему взгляду.
– Тебе лучше уйти в Амаравати, – наконец сказал он, – там всё-таки твой клан, твои родичи.
– Да, – кивнул второй.
– Гарджа был должен пастухам корову, – снова возник в разговоре третий, но мы простим тебе его долг… – он посмотрел на первого. Тот кивнул.
– … И даже дадим мяса на дорогу, если ты захочешь уйти.
– А кто будет мстить за ваших коров? – спросил молодой воин.
– Мы больше не хотим, чтобы кто-то за них мстил. Ведь Гарджа попался в собственные сети. Пишачи отомстили ему за своих. Если и ты захочешь мстить, пишачи придут снова и уже не за коровами, а за нашими жизнями.
– Да, – вздохнул второй.
– У нас есть собаки, чтобы охранять стада, – воодушевился третий, самый старый из них, – и у нас есть другие пастбища. Подальше от гор и от пишачей.
– Разве вы не арийцы? – вдруг вспыхнул Индра. – Разве вы забыли, что прощённая кровь рождает две, три, десяток новых жертв?
– А что же остановит кровь? Ведь нельзя же мстить вечно?
– Остановит? Да отца убил не столько пишач, сколько его собственная беспечность. Гарджа понадеялся на то, что пишачи приняли его цену за арийских коров. Одна против пяти их жизней. А они оказались глупее. И пришли за Гарджой. Но кто вам сказал, что пишачам вообще дано право мстить? Кто вам сказал, что мы принимаем их месть? Разве вы уже приравняли пишачей к себе?
Старшины бесчувственно переглянулись. Индра продолжал говорить:
– Пишач не может мстить потому, что месть арийцу губительна для его рода. Мы возьмём за одного арийца десять пишачей. И так будет всегда. Потому что иначе – губительно для нас. Если их устроит такая месть, пусть себе мстят.
– Да он безумец! – возмутился первый. – Его нужно гнать отсюда.
Индра посмотрел на стариков с сожалением и грустно улыбнулся:
– Не меняйте эту цену. А я, конечно, уйду. Что мне остаётся?
– Безумец, – повторил второй.
– Ты говоришь об их жизнях так, будто считаешь зёрнышки, – вмешался третий. Индра вздохнул:
– Стало быть, вы назначите другую цену. Другую цену своим жизням. Они ещё ничего не сделали, а вы уже уступили им своё достоинство.
Старики возмутились:
– Ты ещё слишком молод, воин, чтобы говорить с нами о достоинстве!
– Моей молодости, – возразил Индра, – хватит, чтобы его иметь. А вашей старости оказалось достаточно, чтобы утратить.
Этого старшины не снесли. Они вышли из хижины, и воину пришлось лишь догадываться, какие чувства у почтенных вайшей вызвали его слова.
Слишком близко стояла зима, чтобы начинать новую жизнь. Впрочем, новая жизнь для воина не сочетается со временем года. Да и почему, собственно говоря, она «новая»? В ней поменялось только то, что теперь Индра должен был сам прокладывать себе дорогу. Ту же дорогу. Сам.
Гарджа не останется без отомщения. И месть молодого воина нужна была не мёртвому Гардже, а живому Индре. Ибо только живое имеет цену, а всё мертвое от этой цены отрекается.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Индра: в нужде варил себе я потроха собаки.
Я не нашёл среди богов того, кто хотя бы пожалел меня.
(Ригведа. Мандала IV, 18)
Одиночество – вот та великая сила, что ниспровергает все старания жестокого мира заполонить человеческую душу, привязать её к единственному стремлению – выжить, карабкаясь по головам обречённых, заставить её признавать только общие блага, только совместную пользу людей в этом прорыве к вершинам жизни. Одиночество обращает нас в пучину собственного мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71