— Маленькая связная.
У Го Лин сделались испуганные глаза.
— Боюсь новых людей.
— Это сестра Чэн Го.
— Почему не она сама?
— Повесили…
Го Лин испуганно взмахнула руками, как бы отгоняя страшное известие. Оправившись, она спросила:
— Зачем пришла связная?
— К нам на самолёте послан уполномоченный штаба, женщина. Сегодня ночью она должна была спуститься на парашюте и вот-вот будет здесь.
— Как мы её узнаем?
— Её пароль: «Светлая жизнь вернётся. Мы сумеем её завоевать. Не правда ли?»
— Какой странный пароль!
— Мы должны ей подчиняться беспрекословно, исполнять все её приказания.
— Мне это не нравится.
— А тебе хочется, чтобы партизанам было предоставлено право обсуждать приказы?
— Ты опять скажешь, что я трусиха, ну что ж, я и не скрываю: да, я трусиха. Я боюсь всех, кого не знаю; боюсь всех тайн и вот таких приказов. Придётся быть настороже. Посмотрим, что собою представляет эта женщина…
— О, как ты рассуждаешь! — воскликнула Тан Кэ. — Центр требует подчинения, а мы будем «смотреть», понравится ли нам начальник… Можно подумать, что ты забыла: мы не просто партизаны…
— Ах, ты же знаешь, при дружбе Марии с полицией ей немного нужно, чтобы посадить даже святого… — в смущении проговорила Го Лин.
— Ты её чересчур боишься.
— Она на нас так смотрит в последнее время.
— Мало ли кто и на кого смотрит. Главное — Мария не подозревает, кто мы с тобой…
Заслышав шум приближающегося по аллее автомобиля, Тан Кэ торопливо оправила фартук:
— Мария вернулась.
Го Лин взялась за щётку.
Через несколько минут в комнату вошла Ма. У неё был усталый вид. Она недовольно оглядела девушек и отослала их прочь.
Тан Кэ подошла к гаражу и остановилась, наблюдая, как У Вэй моет запылённый автомобиль. За шумом воды У Вэй не слышал шагов Тан Кэ и продолжал напевать что-то себе под нос. Только повернувшись к ней и едва не обдав её водой, увидел и улыбнулся.
— Иди ко мне в помощницы! — весело крикнул он.
— В помощницы? — Тан Кэ смотрела на него без улыбки.
У Вэй опустил ведро и удивлённо уставился на сердитое лицо девушки.
— Что случилось?
— Я хочу с тобою серьёзно поговорить.
У Вэй вытер руки и жестом пригласил Тан Кэ к скамеечке.
— Ничего, я постою, — неприветливо сказала она.
— Я вижу: у тебя длинный разговор, — продолжая улыбаться, сказал У Вэй.
— То, что я хочу сказать, очень важно. Мы хотим предупредить тебя: ты должен бросить это… с Марией. Она нехорошая. Она может дорого обойтись и тебе и всем нам, эта полицейская дрянь… Мы же видим, что ты… — Тан Кэ не договорила, глядя в глаза У Вэю.
— Вы ничего видеть не можете, — ответил он недовольно. — Не можете и не должны, — настойчиво повторил он. — Начальник здесь я, и я знаю, что делаю.
— Я обязана была предупредить.
— Хорошо, хорошо… — сказал он, не скрывая желания окончить неприятный разговор.
Помолчав, Тан Кэ сказала:
— Была связная.
Он сразу насторожился:
— Ну?
— Принесла серьёзное задание: взять живым Янь Ши-фана… Только я не понимаю, как это выполнить.
— Разве ты не знаешь, что Янь Ши-фан сегодня будет тут?
— А ты откуда знаешь? — с беспокойством спросила Тан Кэ, полагавшая, что только она знала это от связной Цзинь Фын.
— От… Ма, — ответил У Вэй.
— Ага!.. — Она хотела ещё что-то сказать, но осеклась и, подумав, сказала: — Тогда это действительно подозрительно.
— Что?
— Это задание. Может быть, Го Лин права. Как-то уж очень кстати вдруг все сходится. Только получили задание, и Янь Ши-фан уже тут.
— Ты думаешь, возможна… — Он не договорил, но она поняла недосказанное слово «провокация» и нерешительно кивнула головой.
Вернувшись в комнаты, Тан Кэ тихонько сказала Го Лин:
— Может быть, ты и права. Все как-то уж очень подозрительно совпало: появление новой связной, прибытие нового человека из штаба, приезд такого лица, как Янь Ши-фан.
— Янь Ши-фан?
— Да, он должен вечером быть тут вместе с этим янки Баркли. Теперь нужно уберечься от Марии, чтобы она ничего не заподозрила…
— Значит, мы должны?..
— Задание остаётся заданием.
— Даже когда оно так подозрительно?
— Откладывать мы не имеем права.
— Ты права.
— Нужно действовать.
8
Цзинь Фын отодвинула камень и осторожно выглянула из впадины, служившей выходом на поверхность. Двор был пуст. Девочка вышла на двор и присела в тени, отбрасываемой разрушенным домом. Цзинь Фын устала, ужасно устала. Она закрыла глаза, и ей почудилось, что она гуляет в тенистом парке у дома губернатора. Она испуганно подняла веки, но видение сада секунду назад было так ярко, что она не сразу его отогнала.
Иногда, проходя мимо этого парка, она сквозь узоры его каменной ограды заглядывалась на гуляющих там детей. Особенно хотелось ей прокатиться в коляске, запряжённой осликом. Но девочка знала, что эти катающиеся и играющие ребята — дети важных чиновников, или купцов, или генералов из армии Янь Ши-фана. А таким, как она, нельзя кататься, можно только иногда издали посмотреть на катание других. И то лишь до тех пор, пока на ней не останавливался взгляд полицейского или садовника. Тогда нужно было уйти из тени ограды. А ещё около этого сада всегда толпились продавцы сластей. Один раз в жизни, на Новый год, Цзинь Фын довелось попробовать белой липучки, и с тех пор при взгляде на это лакомство лёгкая судорога всегда сводила ей челюсти. А тут в корзине каждого торговца лежали целые кучи липучек. Это было почти невыносимо. Может быть, красные и зелёные человечки, такие прозрачные, словно они были сделаны из стекла, были ещё вкуснее, но девочка равнодушно смотрела, как торговец снимал прозрачного человечка с высокой палки, где они были натыканы в соломенную подушку, как булавки в праздничную причёску щеголихи. И даже когда покупательница, отправив стеклянного человечка в рот и пососав, вытаскивала его, чтобы полюбоваться его блеском, Цзинь Фын не очень завидовала, потому что она, несмотря на свои двенадцать лет, ещё не знала, что такое сахар.
Она вздохнула и встала. Словно и сейчас она почувствовала на себе взгляд полицейского или садовника, даже оглянулась. Но никого поблизости не было. Она вышла на улицу, так как ей нужно было попасть в музей — там был пост партизан. Он помещался в подвале калорифера, оборудованного в здании музея в конце девятнадцатого века каким-то европейским инженером. Если проникнуть в огород за музеем, то можно войти в ямку, встать на корточки и, проползши шагов двадцать под землёй, вылезти из калориферного отверстия прямо в подвале. Там горит тусклая лампочка и в углу под музейным панцырем спрятан радиоприёмник. А на калорифере постелен ковёр.
В подвале живёт бывший сторож музея товарищ Хо. Полиция считает его бежавшим к «красным», но на самом деле он остался в городе.
Из калориферного подвала есть второй выход — прямо в музей. Он загорожен шкафом, у которого отодвигается задняя стенка. В шкафу лежит всякий мусор, а снаружи к нему прислонены потемневшие полотна старинных картин. А чтобы картины кто-нибудь случайно не отодвинул, они прижаты тремя тяжёлыми изваяниями из мрамора.
Теперь наверху в музее — новый сторож, Чжан Пын-эр, тот, что раньше был посыльным. Чжан служит в музее уже восемнадцать лет. Теперь он приносит бывшему сторожу Хо пищу и наблюдает за обоими выходами из подземелья, чтобы гоминдановцы не могли неожиданно поймать Хо, если дознаются о подвале. Но только они, наверно, не дознаются, потому что о нем никто, кроме Хо и Чжана, здесь не знает.
Когда Цзинь Фын пришла на огород за музеем, сторож ел суп из капусты. Девочка была голодна, и суп так хорошо пахнул, что она не удержалась и втянула носом воздух. Чжан увидел это и отдал ей палочки:
— Ешь, а я тем временем разведаю.
Девочка с жадностью проглотила глоток тёплой жидкости и выловила один капустный листик. Когда Чжан вернулся, палочки лежали поперёк плошки и супа в ней было столько же, сколько прежде. Сторож вложил палочки в руку девочки и сказал:
— Ешь, а то я рассержусь.
— У нас под землёй всего больше, чем у вас. Зачем я буду вас объедать? — солгала она, хотя ей очень хотелось есть.
Он взял плошку в обе руки и сделал вид, будто хочет выплеснуть суп; тогда она испуганно схватила палочки и быстро съела все.
— Теперь полезай, — сказал Чжан. — Вокруг спокойно.
Девочка пошла в конец огорода, где росли кусты шиповника, и юркнула в скрытую среди них ямку.
Когда она вылезла из калорифера, то сразу увидела, что старый Хо чем-то обеспокоен. Он делал то, что позволял себе только в самых-самых крайних случаях, когда очень волновался: сидел на корточках и, куря трубку, выпускал дым в отдушину. Это было очень рискованно. Если гоминдановцы почуят малейший запах дыма в комнате, куда выходит потайной лаз из шкафа, загороженного картинами, они могут начать поиски.
Девочка с укоризной поглядела на Хо, как старшая на шалуна, и старик смущённо придавил тлеющий табак почерневшим пальцем.
Хо был тёмный и страшный и ещё более бледный, чем её товарищи-партизаны, живущие в катакомбе. Потому что он тоже жил под землёй, но жил один. Совершенно один, без товарищей, и уже совсем никогда не бывал наверху.
Хотя никто не мог их услышать, Хо сказал шопотом:
— Сейчас же иди к «Медведю».
— Зачем?
— Таков приказ.
Девочка почувствовала, как сжались его пальцы на её плече.
— Сейчас же иди, это неотложное дело.
— Хорошо, — сказала девочка, как могла более твёрдо, но ухом, привыкшим улавливать малейшие шумы и интонации, Хо различил в её ответе колебание. Она потупилась и повторила: — Хорошо.
Она было поднялась, но почувствовала, что сейчас упадёт от усталости.
— Что с тобой? — спросил Хо.
— Если вы разрешите, я совсем немножко отдохну.
Его пальцы, не отпускавшие её плеча, сжались ещё крепче, и он сказал:
— Дитя моё, нужно итти.
— Хорошо.
Пролезая в чёрное узкое отверстие, она подумала, что уже не сможет сегодня привести товарищей к доктору Ли Хай-дэ. Полицейские могут прийти к нему и увести его в тюрьму. И тогда уже больше они его не отпустят. Она посмотрела в мрачную пустоту калорифера, и ей показалось, будто оттуда на неё глядят добрые глаза доктора. Она согнулась, встала на корточки и полезла в трубу. Глаза доктора отступали перед нею и, когда она увидела впереди свет выхода, исчезли совсем. Она уже хотела было вылезти в огород, когда услышала голос Чжана, очень громко с кем-то говорившего. Она попятилась в темноту; ползла и ползла, пока не исчез светлый квадрат выхода, и тогда легла. Лежала и думала, а перед нею опять стояли глаза доктора Ли.
Цзинь Фын лежала до тех пор, пока вдали не послышался голос сторожа, тихонько напевавшего:
Девушки хорошие, смелые и юные,
С тёмными упрямыми дугами бровей…
Это значило, что опасность миновала, и Цзинь Фын выползла наверх, чтобы поспешить к «Медведю».
Итти было недалеко, но зато это был оживлённый район города. Не очень-то приятно было ходить тут, шмыгая между прохожими, из которых каждый третий был шпионом яньшифановской полиции.
Цзинь Фын не спеша поднималась по улице и как бы невзначай остановилась перед маленьким магазином с вывеской «Медведь». Прежде чем войти, нужно было проверить, есть ли на выставке флакон одеколона «Чёрная кошка». Флакон был пустой, только для витрины. Это гарантировало от того, что какой-нибудь настойчивый покупатель может взять его, не считаясь с ценой.
«Чёрная кошка» была на месте. Значит, можно было входить.
Цзинь Фын отворила дверь и скромно подождала, пока из магазина вышла какая-то покупательница. Однако купец продолжал делать вид, будто не замечает присутствия девочки. Лишь сделав почтительный поклон вслед покупательнице, он принялся за чтение книги, лежавшей на высокой конторке. Читал он вслух, нараспев, меланхолически почёсывая спину длинной обезьяньей рукой из слоновой кости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74