Узлы развязали, расчистили под дверцами пол и дернули ручку на себя.
В шкафу, на истерзанном матрасе, подслеповато щурясь и загораживаясь от света рукой, сидел человек.
Сидел Иванов.
— Ну здравствуйте! — радостно приветствовал его майор Проскурин.
— А какое сегодня число? — вместо приветствия спросил Иванов.
— Семнадцатое, — ответил майор.
— Июня? — уточнил Иванов.
— Почему июня — мая. Вы, выехали тринадцатого — сегодня семнадцатое. Прошло четыре дня. Всего четыре дня.
— Странно, я думал — месяц, — задумчиво ответил Иванов.
— Ну ничего, ничего, бывает хуже, — усмехнулся майор Проскурин. — Мне однажды пришлось почти неделю в угольном вагоне ехать, зарывшись по самые уши...
— Тоже из Парижа? — спросил Иванов.
— Почему из Парижа? — растерялся майор. — Из... Впрочем, это не важно. Но все равно было очень холодно и жестко. А у вас тут, — он заглянул в шкаф, — просто вагон СВ со всеми удобствами. Так что жаловаться — грех.
Но Иванов хотел жаловаться... На тесноту, на темноту, на духоту, на отсутствие бара, холодильника, телевизора, которые были у него в другом, в том, в котором он путешествовал по Европе, шкафу.
— Что, серьезно? — поразились вскрывавшие контейнер бойцы. — В платяном шкафу — холодильник? Стационарный?!
— И еще бар...
Ну дает, ну заливает! И ведь как складно-то заливает!
— И еще видеомагнитофон, душ, унитаз, кондиционер, — продолжал перечислять Иванов.
— И еще этот шкаф ездил?
— Да, ездил. По Европе. И один раз плавал через океан в Америку, — подтвердил Иванов. — А этот...
И снова стал, загибая пальцы, жаловаться на несоответствие шкафа его уровню запросов.
“Вот ведь сволочь, — думал про себя майор, глядя на предъявляющего претензии и обижающегося на все и вся Иванова, — сколько народу положил, из неприступной французской тюрьмы, откуда никто выбраться не мог, сбежал, с крыши на крышу прыгал и по натянутому канату, что твой канатоходец, спускался, а теперь капризничает, хлюпика изображая. Холодильника у него в шкафу, видите ли, нет, а в холодильнике европейской кухни! Распустил нюни до пола... Ведь все о нем уже все давно знают, а он комедию ломает! И надо ему это?! Похоже, что надо...”
— Ну ничего, ничего, сейчас мы вам баньку организуем, накормим, — словно малое дитя, уговаривал Иванова майор. — Выспитесь, отдохнете...
“А поверишь ему, повернешься спиной — и все, считай, покойник, — параллельно разговорам продолжал думать майор, заботливо промакивая Иванову платком слезы. — Свернет к чертовой матери набок шею, как цыпленку. Нет, дураков нынче нет, слезкам верить. Пусть те в этот маскарад, верят, кому жизнь недорога...”
— Банька у нас знатная, до костей прогреет. Ну что — пошли?
Банька была действительно знатная — спецназовцы, которым частенько случается бороздить брюхом раскисшую грязь, умеют ценить такие удовольствия.
— Эх... хорошо! — вскрикивал майор Проскурин, поддавая пару.
— Ой, жарко, жарко! Ой, не могу. Ой, не надо больше!.. — стонал Иванов.
— А мы сейчас веничком, веничком! — радовался жизни майор, охаживая березовым веником голую спину Иванова.
— Ой, хватит, помру сейчас! — орал Иванов. — Все — помер!
Помирать Иванову было нельзя, он для дела нужен был.
Бойцы майора стянули Иванова с полки, вынесли в предбанник и привели в чувство, опрокинув на него два ведра холодной воды.
— Ой, холодно, холодно! — завопил как резаный Иванов.
Его обрюзгшее, дряблое тело странно смотрелось на фоне накачанных бицепсов и трицепсов фээсбэшников. Представить, что этот дохляк может кому-то причинить вред, было невозможно. Но эти, приближенные к майору бойцы, одни из немногих знали, на что способен этот хлюпик. Своими глазами видели, на что способен. Например, в Париже, где он спрыгнул с крыши одного из корпусов тюрьмы и по натянутому тросу, ласточкой, пролетел над забором с колючкой под током!
А то, что он на вид дохлый, так, может, специально дохлый, по легенде, чтобы ввести противника в заблуждение и неожиданней ударить. Бык тоже здоров — здоровей не бывает, только его в сто раз легче тореадор одним ударом на тот свет отправляет!..
— Ну все, айда пиво пить!..
Но пиво было так, для затравки, потому что к пиву полагалось сто боевых грамм.
— Ну, за тех, кто не с нами!.. С пива и водки Иванова быстро развезло, и он начал рассказывать про котлоагрегаты:
— Вот все думают, что котел это большая бочка. Э-э нет! Ничего подобного! Котел это... агрегат. Там же и горелки, и клапана разные, и эти еще... термометры. А я — ин-же-нер! Я эти клапана как свои пять пальцев, — показывал Иванов всем желающим свои растопыренные пять пальцев.
Его не слушали, но на всякий случай делали вид, что слушают.
— Да ладно про котлы. Вы лучше расскажите, как вы тюремщика... того, — попросил кто-то из бойцов.
— Какого тюремщика? — насторожился Иванов.
— Французского, которого вы гвоздем вот сюда, — ткнул боец себя пальцем в шею.
И все согласно закивали головами. Потому что раздобыть, находясь в тюрьме, гвоздь, сделать из него заточку и использовать по назначению — это круто. Это высший класс!
— Расскажите, расскажите. Нам нужно. Это ведь практический опыт.
— Вы что? Никого я ни того, — отнекивался Иванов. — И вовсе не я это!
— А кто? — удивились бойцы.
— Это его другой надзиратель, который меня из камеры вывел. Он меня за руку держал, а когда тот подошел, он его и ударил.
— Вашей рукой? — не поверили бойцы.
— Ну да, моей рукой... Я гвоздь держал, а он меня за руку держал и ка-ак!.. И все!..
Бойцы одобрительно закивали головами.
Молодец мужик, пить — пьет, но дело разумеет. Такую ересь порет с такими честными глазами! Уж кажется, что тут можно придумать в свое оправдание — и заточка у тебя, и ударил ты, а он вон как извернулся! Это ж надо такое придумать!..
— Да ладно, нам можно. Мы сами по этому делу, — заговорщически сообщили фээсбэшники.
— По какому? — туго соображая, переспросил Иванов.
— По тому же, по которому вы. Вот у вас, к примеру, сколько засечек на прикладе?
— На каком прикладе?
— Ну, в смысле, сколько у вас в активе “жмуров”? Ну, покойников?
— У меня? Ни одного! — четко, проговаривая слова, сказал Иванов. — Я — пальцем никого. Я ведь не тот, который вы думаете, я по котлоагрегатам...
Бойцы дружно заржали.
Ну точно молодец — свои не свои, а он знай мозги пудрит! Нет, такого голыми руками не взять.
— Ну ладно, не хотите — не надо, — не обиделись бойцы. — Мы ведь все понимаем!
И действительно все понимали...
Сомлевший Иванов сидел в бане, на режимном объекте, в окружении дюжих, на две головы выше его молодцов, пил с ними пиво и водку, рассказывал про котлоагрегаты, покровительственно стучал их ладошкой по чугунным плечам, по каждому поводу лез обниматься и вообще вел себя безобразно. Но точно так, как и должен вести себя старший товарищ перед молодой порослью бойцов невидимого фронта.
“Нормальные ребята, — думал он. — Классные. Только жаль, в котлоагрегатах ни хрена не смыслят. А так — мировые пацаны!..”
Глава третья
Второй помощник атташе по культуре посольства США в Москве Джон Пиркс стоял навытяжку перед начальством...
Да каким атташе, по какой культуре?.. Перед настоящим начальством, которое не по культуре, которое по месту основной и единственной работы, — перед Начальником Восточного сектора ЦРУ.
Первый шквал бури, когда на Джона Пиркса просто шумели, грозились сорвать погоны, выгнать на улицу и начистить морду, миновал. И теперь разговор шел по существу.
— Как это произошло?
— Мы действовали по утвержденному плану, — начал Джон, на всякий случай напомнив, кто являлся первой инстанцией, одобрившей сценарий побега.
Начальник Восточного сектора поморщился, но промолчал. Он о своей подписи помнил, вернее, вспомнил сразу же, как только узнал о случившемся. И теперь уже не забудет, даже если захочет, потому что его в эту подпись, как нагадившего на ковер щенка в его же лужу, мордой еще не раз ткнут.
— Понятно, что дальше?
— Вначале все шло штатно: “леваки” дали согласие на участие в операции, нашли исполнителя и обеспечили “буфер”...
“Буфером” были не пружины и бамперы, а были живые люди — три “левака”, которые должны были выполнять роль посредников между людьми Джона Пиркса и нанятым ими исполнителем и беглецом. Их участие в операции было необязательным — вручить деньги и постоять у лебедки мог любой, но их участие позволяло не засвечивать в этом деле интересы ЦРУ.
— Мы участвовали в операции в основном информационными ресурсами, финансами и технической стороной... Но потом...
Потом все пошло наперекосяк. Вначале заупрямился главарь “леваков”, затребовав в залог, в качестве гаранта сделки, кого-нибудь из людей Джона Пиркса, и подстраховался совместной с Джоном фотографией, которую можно было использовать для шантажа. Потом Иванов, выходя из камеры с подкупленным надзирателем, убил встреченного в коридоре корпусного. И на прощание пырнул гвоздем своего помощника, что не предусматривалось никакими планами. Ну а потом...
Потом он спустился по отстреленному линеметом и зацепившемуся за крышу якорем тросу на улицу и, вместо того чтобы отблагодарить своих спасителей, убил их, скрывшись в неизвестном направлении. Что убил — нехорошо, на то они и “буфер”, хуже, что скрылся...
— Где он может теперь быть?
Джон Пиркс развел руками.
Дело было дрянь, мало того, что Иванова, ради которого все это дело затеяли, не заполучили, еще и под “леваков” попали. Потому что те расценили убийство своих товарищей как предательство и прислали Джону в коробке из-под торта голову его отправленного в залог человека.
Была одна беда — стало две. Раньше ославить ЦРУ мог только Иванов, который по их наводке ликвидировал известного в Европе бизнесмена, а теперь появились еще и располагающие компроматом “леваки”.
— Значит, так, — подвел итог Начальник Восточного сектора. — Провала нам не простят: тебе — огласки, мне — тебя. И, боюсь, отставкой дело не ограничится. Нужны будут виновные. Самые подходящие кандидатуры — мы.
Джон Пиркс согласно кивнул.
— В лучшем случае они все спишут на случайно затесавшихся в ряды профессионалов недоумков, в худшем — на павших героев. Лично я предпочту быть недоумком.
Джон Пиркс тоже выбирал быть живым разгильдяем, чем мертвым национальным героем.
— Отсюда мораль — или мы подчищаем все хвосты. Или...
— Подчищаем, — кивнул Джон.
— Тогда первое — нужно все это как-то оформить, как-то так, чтобы все это там, — ткнул Начальник Джона пальцем в потолок, — выглядело помягче. Далее — как можно быстрее прибрать за собой во Франции, либо найти способ договориться с “леваками”, либо... Но главное — решить, что делать с Ивановым...
“Лучше бы то, что планировали раньше, — подумал Джон Пиркс, — взять живьем, выпотрошить, предложить сотрудничество и, если он откажется, — зачистить. Впрочем, предложение ему уже было сделано, было сделано в форме побега — и было отвергнуто, если считать трупы “леваков” отказом. Значит, можно переходить сразу к третьему пункту”.
— Иванова надо “стирать”, — внес предложение Джон Пиркс.
— “Стирать” или нет, вопрос второй, — вздохнул Начальник Джона.
А кто же тогда первый, если Иванов — второй?!
— Главный вопрос — что докладывать по его поводу начальству.
Это верно — суть не всегда зависит от содержания, очень часто от формы. От того, как будет представлен провал — провалом или частичной победой.
— Ты, кажется, говорил, он выдающийся “мусорщик”, — напомнил Начальник Восточного сектора. — Что чуть ли не три десятка людей на тот свет спровадил.
— Теперь больше. В два раза больше. Только вы в это не верили.
— Я и сейчас сомневаюсь, хотя сейчас уже меньше.
Джон Пиркс не понимал, куда клонит его начальник, хотя догадывался, что тот нащупал какой-то выход.
— Это он нас вывел на Друга?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49