В проеме лежало еще два тела. Сэр Гийом знал, что арбалетчики, оставшиеся в городе, могли видеть происходящее под аркой, а потому он прикрылся щитом, бочком пробрался в проем и потащил во двор первое тело. Жослена он там, увы, не обнаружил, о чем нормандец искренне жалел. Попадись ему граф де Бера во второй раз, он удвоил бы его выкуп, потом удвоил во второй раз, а потом еще и в третий.
«Ублюдок!» — подумал сэр Гийом, и тут в верхнюю часть его щита ударила арбалетная стрела. Он пригнулся ниже, схватил последнего раненого врага за лодыжку и потащил. Тот зашевелился и попытался оказать сопротивление. Сэр Гийом ткнул его в пах острым нижним краем своего щита. Воин охнул и перестал отбиваться.
Это оказался Робби.
Как только сэр Гийом затащил его во внутренний двор и смог присмотреться к нему, не опасаясь, что из города прилетит очередной арбалетный болт, стало ясно, что Робби даже не ранен. Скорее всего, он был оглушен стрелой, ударившей в нижнюю часть его шлема. Она оставила на шлеме глубокую вмятину и сбила Робби с ног, однако череп его остался цел, тогда как угоди она на дюйм ниже, здесь лежал бы мертвый шотландец. Теперь же здесь лежал растерянный, ошеломленный шотландец, тщетно шаривший вокруг в поисках своего меча.
— Где мои деньги? — зарычал сэр Гийом, наставив на Робби его собственный меч.
— Ой, Иисусе, — простонал Робби.
— Ни хрена он тебе не поможет! Если хочешь пощады, сынок, проси у меня. У них проси!
Сэр Гийом указал на лучников и ратников, освобождавших мертвецов от уже ненужного им оружия и доспехов. Косоглазый Джек ухмылялся, потому что на одном из мертвых врагов было рубиновое кольцо. Джейк отрубил ему палец и поднял его, горделиво любуясь добытой драгоценностью. Сэм, счастливый обладатель новехонькой, сработанной в Германии кольчуги подошел поближе и плюнул, показав таким образом, что он думает о шотландце.
Робби сквозь выступившие на глаза слезы унижения смотрел на раздетых до окровавленного нижнего белья мертвецов. На приступ через площадь ринулись сорок человек, и более половины из них поплатились жизнью.
— Я твой пленник, — пробормотал шотландец, подняв глаза на нормандца и гадая, как ему выплатить два выкупа — лорду Аутуэйту в Англии и сэру Гийому здесь.
— Никакой ты, к черту, не пленник, — буркнул сэр Гийом на плохом английском и тут же перешел на французский: — Слышал я, что орал ваш граф: «Не брать пленников!» Да если и берем кого-то в плен, то, как помнишь, мы черта с два получаем выкуп. Вместо денег нам приносят какие-то клочки пергамента. Может быть, в Шотландии такое представление о чести, а?
Робби посмотрел вверх, на свирепое одноглазое лицо, и пожал плечами.
— Ну так убей меня, — произнес он устало. — Убей, и черт с тобой!
— Твоему другу это бы не понравилось, — сказал сэр Гийом и, увидев отразившееся на лице Робби удивление, пояснил: — Твоему другу Томасу. Ты ему полюбился. Он не хотел бы твоей смерти. Он, видишь ли, питает к тебе слабость, потому что он хренов дурак. Поэтому я оставлю тебя в живых. Вставай, нечего тут разлеживаться.
Он подтолкнул шотландца.
— Ступай к своему Жослену и скажи этому поганому сукину сыну, пускай отдаст нам долг, и тогда мы уйдем. Понял? Пусть выкладывает деньжата и забирает свой замок.
Робби хотел попросить вернуть ему дядюшкин меч, в рукояти которого хранились мощи святого Андрея, но сам понял, что получит отказ, и, все еще пребывая в ошеломлении, провожаемый улюлюканьем лучников, поплелся обратно к арке. Сэр Гийом крикнул арбалетчикам в городе, что выпускает наружу одного из их шайки.
— Может быть, они все равно тебя пристрелят, — сказал он Робби на прощание и выпихнул его в сумерки.
К счастью, когда Робби, с гудящей головой, спотыкаясь, вышел из-под арки, никто из арбалетчиков стрелять в него не стал. Уцелевшие от атаки собрались у все еще дымившейся пушки, у некоторых из рук или ног торчали стрелы. Среди них находился и Жослен, с непокрытой головой и примятыми шлемом волосами. Его круглое лицо лоснилось от пота и было багровым от злости. Во время приступа граф был в последних рядах ввалившихся под арку, видел, что произошло впереди, и сам был сбит с ног стрелой, оставившей в нагрудной пластине глубокую вмятину. Сила удара была поразительной, такой, словно его лягнула лошадь. Едва он кое-как поднялся, как тут же получил вторую стрелу, которая, как и первая, не смогла пробить прочный нагрудник, но снова сбила его с ног. Ну а потом его подхватила волна отступавших, и он, спотыкаясь, покинул вместе с ними поле боя.
— Они тебя отпустили?
Таким вопросом Жослен встретил Робби, на лбу которого красовался темный кровоподтек.
— Они выпустили меня, чтобы я передал послание, монсеньор, — проворчал Робби. — Сказали, что если получат причитающиеся им деньги, то уйдут сами без боя.
— Это твои деньги! — рявкнул Жослен. — Возьми да заплати им. Они у тебя есть?
— Нет, монсеньор.
— Тогда, черт возьми, надо их убить. Мы, черт возьми, убьем их всех!
Жослен повернулся к синьору Джоберти.
— Сколько времени тебе потребуется, чтобы целиком разнести ко всем чертям ворота?
Джоберти, маленький морщинистый человечек лет пятидесяти, задумался лишь на секунду.
— Неделя, монсеньор, — прикинул он. Одна из его стрел, отклонившись от проема, оставила в стене основательную выбоину, из чего следовало, что кладка не в лучшем состоянии. — А лучше дней десять, — уточнил итальянец. — Через десять дней я снесу половину стены.
— Мы раздолбаем их чертовы стены в пух и прах, а потом перебьем проклятых ублюдков, всех до единого, — заключил граф и повернулся к своему оруженосцу.
— Мой ужин готов?
— Да, монсеньор.
Ужинал Жослен в одиночестве. Он-то надеялся, что сегодня будет ужинать в зале замка, слушая вместо музыки вопли лучников, которым отрубают пальцы. Но судьба распорядилась иначе. Ну ладно, теперь он спешить не будет. Он превратит замок в груду обломков, а уж тогда, на руинах, свершит свою месть.
А на следующее утро в Кастийон-д'Арбизон прибыли Ги Вексий и Шарль Бессьер с отрядом более чем из пятидесяти человек. Очевидно, Вексию не удалось найти своего еретика, но он по каким-то неведомым и неинтересным для Жослена соображениям решил, что этот человек и его еретичка должны прийти в осажденный замок.
— Поймаешь их, — сказал Жослен, — тогда англичанин твой. Но девица достанется мне.
— Она принадлежит церкви, — сказал Вексий.
— Сперва мне, — настаивал Жослен. — Церковь может поиграть с ней потом, ну а после святых отцов с ней потешится дьявол.
Пушка произвела выстрел, и каменная арка замка задрожала.
* * *
Ночь Томас и его спутники провели на сырой земле под деревьями. Поутру трое из коредоров, прихватив своих женщин, исчезли, но четырнадцать человек с восемью женщинами и шестью детьми остались. К счастью, осталось семь арбалетов. Арбалеты были старые, тетивы которых натягивались «козьей ногой», и, следовательно, уступали в силе и дальнобойности новым, стальным арбалетам с коленчатыми рычагами, но зато они быстрее перезаряжались и на ближнем расстоянии являлись смертоносным оружием.
Всадники покинули долину. Чтобы убедиться в этом, Томасу потребовалось почти все утро, но в конце концов он увидел, как свинопас гонит к лесу свое стадо, а вскоре дорога, ведущая вдоль речушки на юг, вдруг заполнилась людьми, с виду сильно смахивающими на беженцев: все тащили на себе узлы да тюки или толкали перед собой тяжело нагруженные тачки. Томас подумал, что всадникам надоело его ждать и они напали на один из окрестных городов или деревень, но так или иначе, увидев идущих по дороге людей, он понял, что солдаты ушли, и решил продолжить свой путь на запад.
На следующий день, когда беглецы, державшиеся на взгорье, подальше от долин и дорог, взобрались на очередной холм, издалека донесся какой-то грохот. Сперва он принял этот звук за удар грома, однако звук был странный — одиночный хлопок без раскатов, да и грозовой тучи на западе не было видно. Но когда громыхнуло во второй, а в полдень и в третий раз, Томас понял, что это пушка. Ему уже доводилось видеть пушки, но в целом они еще оставались редкостью, и он забеспокоился за своих друзей в замке. Хотя кто знает, друзья ли они теперь.
Он прибавил шагу, двигаясь теперь на север, к Кастийон-д'Арбизону, но всякий раз, когда они приближались к открытой долине или к другому месту, где всадники могли устроить засаду, приходилось проявлять крайнюю осторожность. В тот вечер он подстрелил косулю, но и ему и его спутникам пришлось ограничиться кусочком сырой печенки, потому что развести костер они побоялись. В сумерках, когда Томас нес в лагерь косулю, он увидел на северо-западе облако дыма и понял, что дым этот пороховой, след пушечного выстрела. Раз так, они находились почти у цели, что требовало особой бдительности. Полночи Томас нес караул сам, а потом разбудил себе на смену Филена.
Утром шел дождь. Коредоры промокли, замерзли, проголодались, и Томас попытался приободрить их тем, что тепло и еда уже недалеко. Правда, враг тоже находился поблизости, так что идти приходилось с оглядкой. Боясь, как бы тетива не размокла и не ослабла, он не решался оставлять лук натянутым, а без стрелы на тетиве чувствовал себя словно голым. Пушка, стрелявшая каждые три или четыре часа, громыхала все громче, а сразу после полудня лучник услышал последовавший за выстрелом удар снаряда о камень. Однако потом, когда дождь наконец перестал, он поднялся на возвышенность и с огромным облегчением увидел, что на высоком флагштоке главной башни, пусть промокший и потускневший, по-прежнему висит флаг графа Нортгемптона. Безопасности ему это, конечно, не гарантировало, но позволяло надеяться на поддержку английского гарнизона.
Теперь они подошли уже близко, а это грозило опасностью. Хотя дождь прекратился, почва под ногами была скользкой, и, спускаясь по крутому лесистому склону к огибавшей подножие замка реке, Томас дважды упал. Он думал проникнуть в замок знакомым путем, перебравшись через мельничную запруду, но, добравшись до подножия склона, где деревья подступали к пруду, он увидел, что его опасения, увы, оправдались. Враги уже поджидали его, ибо на пороге мельницы стоял арбалетчик. Человек в кольчуге стоял на крыльце под соломенным навесом, укрывшись под ним от лучников на крепостных стенах, хотя когда Томас поднял глаза на холм, то никаких лучников там не увидел. В городе наверняка находились арбалетчики, готовые стрелять в каждого, кто окажется на виду.
— Убей его!
Женевьева, пригнувшаяся рядом с Томасом, тоже разглядела одинокого стрелка на том берегу.
— Убить? И предупредить остальных?
— Каких остальных?
— Он там не один, — сказал Томас.
Он рассудил, что мельник с домочадцами, должно быть, ушли от греха подальше, поскольку желоб был опущен и колесо не вращалось, однако осаждающие не доверили бы охрану пути через запруду всего лишь одному человеку.
Скорее всего, там находилось не меньше дюжины людей. Первого он мог застрелить без труда, но тогда остальные принялись бы стрелять из дверей и обоих окон, выходивших на реку, отрезав ему путь через запруду. Долгое время он пребывал в молчаливом раздумье, а потом вернулся к Филену и коредорам, прятавшимся выше по склону.
— Мне нужны кремень и кресало, — сказал он Филену.
Коредоры вели кочевую жизнь, разводить костры им приходилось каждую ночь, так что огниво нашлось сразу у нескольких женщин, а у одной имелся даже кожаный мешочек, наполненный трухой из сушеного гриба-дождевика. Поблагодарив ее и пообещав за драгоценный порошок достойную награду, Томас пошел вниз по течению, пока не скрылся из поля зрения часового, стоявшего под мельничным козырьком. Там они с Женевьевой принялись собирать щепу, кору и свежие опавшие листья каштанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
«Ублюдок!» — подумал сэр Гийом, и тут в верхнюю часть его щита ударила арбалетная стрела. Он пригнулся ниже, схватил последнего раненого врага за лодыжку и потащил. Тот зашевелился и попытался оказать сопротивление. Сэр Гийом ткнул его в пах острым нижним краем своего щита. Воин охнул и перестал отбиваться.
Это оказался Робби.
Как только сэр Гийом затащил его во внутренний двор и смог присмотреться к нему, не опасаясь, что из города прилетит очередной арбалетный болт, стало ясно, что Робби даже не ранен. Скорее всего, он был оглушен стрелой, ударившей в нижнюю часть его шлема. Она оставила на шлеме глубокую вмятину и сбила Робби с ног, однако череп его остался цел, тогда как угоди она на дюйм ниже, здесь лежал бы мертвый шотландец. Теперь же здесь лежал растерянный, ошеломленный шотландец, тщетно шаривший вокруг в поисках своего меча.
— Где мои деньги? — зарычал сэр Гийом, наставив на Робби его собственный меч.
— Ой, Иисусе, — простонал Робби.
— Ни хрена он тебе не поможет! Если хочешь пощады, сынок, проси у меня. У них проси!
Сэр Гийом указал на лучников и ратников, освобождавших мертвецов от уже ненужного им оружия и доспехов. Косоглазый Джек ухмылялся, потому что на одном из мертвых врагов было рубиновое кольцо. Джейк отрубил ему палец и поднял его, горделиво любуясь добытой драгоценностью. Сэм, счастливый обладатель новехонькой, сработанной в Германии кольчуги подошел поближе и плюнул, показав таким образом, что он думает о шотландце.
Робби сквозь выступившие на глаза слезы унижения смотрел на раздетых до окровавленного нижнего белья мертвецов. На приступ через площадь ринулись сорок человек, и более половины из них поплатились жизнью.
— Я твой пленник, — пробормотал шотландец, подняв глаза на нормандца и гадая, как ему выплатить два выкупа — лорду Аутуэйту в Англии и сэру Гийому здесь.
— Никакой ты, к черту, не пленник, — буркнул сэр Гийом на плохом английском и тут же перешел на французский: — Слышал я, что орал ваш граф: «Не брать пленников!» Да если и берем кого-то в плен, то, как помнишь, мы черта с два получаем выкуп. Вместо денег нам приносят какие-то клочки пергамента. Может быть, в Шотландии такое представление о чести, а?
Робби посмотрел вверх, на свирепое одноглазое лицо, и пожал плечами.
— Ну так убей меня, — произнес он устало. — Убей, и черт с тобой!
— Твоему другу это бы не понравилось, — сказал сэр Гийом и, увидев отразившееся на лице Робби удивление, пояснил: — Твоему другу Томасу. Ты ему полюбился. Он не хотел бы твоей смерти. Он, видишь ли, питает к тебе слабость, потому что он хренов дурак. Поэтому я оставлю тебя в живых. Вставай, нечего тут разлеживаться.
Он подтолкнул шотландца.
— Ступай к своему Жослену и скажи этому поганому сукину сыну, пускай отдаст нам долг, и тогда мы уйдем. Понял? Пусть выкладывает деньжата и забирает свой замок.
Робби хотел попросить вернуть ему дядюшкин меч, в рукояти которого хранились мощи святого Андрея, но сам понял, что получит отказ, и, все еще пребывая в ошеломлении, провожаемый улюлюканьем лучников, поплелся обратно к арке. Сэр Гийом крикнул арбалетчикам в городе, что выпускает наружу одного из их шайки.
— Может быть, они все равно тебя пристрелят, — сказал он Робби на прощание и выпихнул его в сумерки.
К счастью, когда Робби, с гудящей головой, спотыкаясь, вышел из-под арки, никто из арбалетчиков стрелять в него не стал. Уцелевшие от атаки собрались у все еще дымившейся пушки, у некоторых из рук или ног торчали стрелы. Среди них находился и Жослен, с непокрытой головой и примятыми шлемом волосами. Его круглое лицо лоснилось от пота и было багровым от злости. Во время приступа граф был в последних рядах ввалившихся под арку, видел, что произошло впереди, и сам был сбит с ног стрелой, оставившей в нагрудной пластине глубокую вмятину. Сила удара была поразительной, такой, словно его лягнула лошадь. Едва он кое-как поднялся, как тут же получил вторую стрелу, которая, как и первая, не смогла пробить прочный нагрудник, но снова сбила его с ног. Ну а потом его подхватила волна отступавших, и он, спотыкаясь, покинул вместе с ними поле боя.
— Они тебя отпустили?
Таким вопросом Жослен встретил Робби, на лбу которого красовался темный кровоподтек.
— Они выпустили меня, чтобы я передал послание, монсеньор, — проворчал Робби. — Сказали, что если получат причитающиеся им деньги, то уйдут сами без боя.
— Это твои деньги! — рявкнул Жослен. — Возьми да заплати им. Они у тебя есть?
— Нет, монсеньор.
— Тогда, черт возьми, надо их убить. Мы, черт возьми, убьем их всех!
Жослен повернулся к синьору Джоберти.
— Сколько времени тебе потребуется, чтобы целиком разнести ко всем чертям ворота?
Джоберти, маленький морщинистый человечек лет пятидесяти, задумался лишь на секунду.
— Неделя, монсеньор, — прикинул он. Одна из его стрел, отклонившись от проема, оставила в стене основательную выбоину, из чего следовало, что кладка не в лучшем состоянии. — А лучше дней десять, — уточнил итальянец. — Через десять дней я снесу половину стены.
— Мы раздолбаем их чертовы стены в пух и прах, а потом перебьем проклятых ублюдков, всех до единого, — заключил граф и повернулся к своему оруженосцу.
— Мой ужин готов?
— Да, монсеньор.
Ужинал Жослен в одиночестве. Он-то надеялся, что сегодня будет ужинать в зале замка, слушая вместо музыки вопли лучников, которым отрубают пальцы. Но судьба распорядилась иначе. Ну ладно, теперь он спешить не будет. Он превратит замок в груду обломков, а уж тогда, на руинах, свершит свою месть.
А на следующее утро в Кастийон-д'Арбизон прибыли Ги Вексий и Шарль Бессьер с отрядом более чем из пятидесяти человек. Очевидно, Вексию не удалось найти своего еретика, но он по каким-то неведомым и неинтересным для Жослена соображениям решил, что этот человек и его еретичка должны прийти в осажденный замок.
— Поймаешь их, — сказал Жослен, — тогда англичанин твой. Но девица достанется мне.
— Она принадлежит церкви, — сказал Вексий.
— Сперва мне, — настаивал Жослен. — Церковь может поиграть с ней потом, ну а после святых отцов с ней потешится дьявол.
Пушка произвела выстрел, и каменная арка замка задрожала.
* * *
Ночь Томас и его спутники провели на сырой земле под деревьями. Поутру трое из коредоров, прихватив своих женщин, исчезли, но четырнадцать человек с восемью женщинами и шестью детьми остались. К счастью, осталось семь арбалетов. Арбалеты были старые, тетивы которых натягивались «козьей ногой», и, следовательно, уступали в силе и дальнобойности новым, стальным арбалетам с коленчатыми рычагами, но зато они быстрее перезаряжались и на ближнем расстоянии являлись смертоносным оружием.
Всадники покинули долину. Чтобы убедиться в этом, Томасу потребовалось почти все утро, но в конце концов он увидел, как свинопас гонит к лесу свое стадо, а вскоре дорога, ведущая вдоль речушки на юг, вдруг заполнилась людьми, с виду сильно смахивающими на беженцев: все тащили на себе узлы да тюки или толкали перед собой тяжело нагруженные тачки. Томас подумал, что всадникам надоело его ждать и они напали на один из окрестных городов или деревень, но так или иначе, увидев идущих по дороге людей, он понял, что солдаты ушли, и решил продолжить свой путь на запад.
На следующий день, когда беглецы, державшиеся на взгорье, подальше от долин и дорог, взобрались на очередной холм, издалека донесся какой-то грохот. Сперва он принял этот звук за удар грома, однако звук был странный — одиночный хлопок без раскатов, да и грозовой тучи на западе не было видно. Но когда громыхнуло во второй, а в полдень и в третий раз, Томас понял, что это пушка. Ему уже доводилось видеть пушки, но в целом они еще оставались редкостью, и он забеспокоился за своих друзей в замке. Хотя кто знает, друзья ли они теперь.
Он прибавил шагу, двигаясь теперь на север, к Кастийон-д'Арбизону, но всякий раз, когда они приближались к открытой долине или к другому месту, где всадники могли устроить засаду, приходилось проявлять крайнюю осторожность. В тот вечер он подстрелил косулю, но и ему и его спутникам пришлось ограничиться кусочком сырой печенки, потому что развести костер они побоялись. В сумерках, когда Томас нес в лагерь косулю, он увидел на северо-западе облако дыма и понял, что дым этот пороховой, след пушечного выстрела. Раз так, они находились почти у цели, что требовало особой бдительности. Полночи Томас нес караул сам, а потом разбудил себе на смену Филена.
Утром шел дождь. Коредоры промокли, замерзли, проголодались, и Томас попытался приободрить их тем, что тепло и еда уже недалеко. Правда, враг тоже находился поблизости, так что идти приходилось с оглядкой. Боясь, как бы тетива не размокла и не ослабла, он не решался оставлять лук натянутым, а без стрелы на тетиве чувствовал себя словно голым. Пушка, стрелявшая каждые три или четыре часа, громыхала все громче, а сразу после полудня лучник услышал последовавший за выстрелом удар снаряда о камень. Однако потом, когда дождь наконец перестал, он поднялся на возвышенность и с огромным облегчением увидел, что на высоком флагштоке главной башни, пусть промокший и потускневший, по-прежнему висит флаг графа Нортгемптона. Безопасности ему это, конечно, не гарантировало, но позволяло надеяться на поддержку английского гарнизона.
Теперь они подошли уже близко, а это грозило опасностью. Хотя дождь прекратился, почва под ногами была скользкой, и, спускаясь по крутому лесистому склону к огибавшей подножие замка реке, Томас дважды упал. Он думал проникнуть в замок знакомым путем, перебравшись через мельничную запруду, но, добравшись до подножия склона, где деревья подступали к пруду, он увидел, что его опасения, увы, оправдались. Враги уже поджидали его, ибо на пороге мельницы стоял арбалетчик. Человек в кольчуге стоял на крыльце под соломенным навесом, укрывшись под ним от лучников на крепостных стенах, хотя когда Томас поднял глаза на холм, то никаких лучников там не увидел. В городе наверняка находились арбалетчики, готовые стрелять в каждого, кто окажется на виду.
— Убей его!
Женевьева, пригнувшаяся рядом с Томасом, тоже разглядела одинокого стрелка на том берегу.
— Убить? И предупредить остальных?
— Каких остальных?
— Он там не один, — сказал Томас.
Он рассудил, что мельник с домочадцами, должно быть, ушли от греха подальше, поскольку желоб был опущен и колесо не вращалось, однако осаждающие не доверили бы охрану пути через запруду всего лишь одному человеку.
Скорее всего, там находилось не меньше дюжины людей. Первого он мог застрелить без труда, но тогда остальные принялись бы стрелять из дверей и обоих окон, выходивших на реку, отрезав ему путь через запруду. Долгое время он пребывал в молчаливом раздумье, а потом вернулся к Филену и коредорам, прятавшимся выше по склону.
— Мне нужны кремень и кресало, — сказал он Филену.
Коредоры вели кочевую жизнь, разводить костры им приходилось каждую ночь, так что огниво нашлось сразу у нескольких женщин, а у одной имелся даже кожаный мешочек, наполненный трухой из сушеного гриба-дождевика. Поблагодарив ее и пообещав за драгоценный порошок достойную награду, Томас пошел вниз по течению, пока не скрылся из поля зрения часового, стоявшего под мельничным козырьком. Там они с Женевьевой принялись собирать щепу, кору и свежие опавшие листья каштанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60