Он обвел взглядом склеп, но, не увидев ничего, что бы его встревожило, поднялся по лестнице. Дверь закрылась, погрузив подвал в кромешную тьму. А затаившиеся в этой тьме Томас и Женевьева ждали, что будет дальше.
* * *
Они прождали всю ночь. Томасу казалось, что он не сомкнул глаз, но, должно быть, дрема все же сморила его, ибо один раз он проснулся, когда Женевьева чихнула. Ее рана болела, но она не жаловалась. Она вообще ничего не говорила, лишь ждала, пребывая между сном и явью.
В склепе царила кромешная тьма, и они не знали, наступило ли утро. Всю ночь сверху не доносилось ни звука. Ни шагов, ни криков, ни молитв: их окружала лишь могильная тишина. И тем не менее они ждали сами не зная чего, пока наконец терпение Томаса не лопнуло. Извиваясь и раздвигая кости, он выбрался из укрытия, спустился на пол и по разбросанным костям направился к лестнице. Женевьева осталась на месте. Он поднялся наверх, некоторое время настороженно прислушивался и, так ничего и не услышав, открыл сломанную дверь.
Церковь была пуста. Небо светлело на востоке, и он понял, что уже утро, но сказать, насколько высоко поднялось солнце, было трудно. Свет был мутный, рассеянный, и Томас догадался, что на дворе должен быть туман.
Он спустился обратно в склеп, запнулся в сумраке о что-то деревянное, наклонился и подобрал пустой ларец, в котором хранился Грааль. На какой-то миг у него возникло искушение положить находку обратно в монастырский сундук, но потом он решил оставить ее себе, благо, ларец прекрасно помещался в мешке.
— Женевьева! — тихонько позвал он. — Пойдем.
Она перекинула ему через кости мешки, его лук и стрелы, кольчугу и оба плаща, а потом, морщась от боли в плече, перелезла сама. Томас помог ей облачиться в кольчугу и нечаянно сделал ей больно, приподнимая раненую руку. Затем лучник натянул собственную кольчугу, повесил за спину лук, прицепил к поясу меч и туда же, к поясу, прикрепил мешок, в который положил ларец. Подхватив связки стрел, он повернулся в сторону лестницы и тут в падавшем сверху через приоткрытую дверь смутном свете увидел, что в нише, служившей монастырской ризницей, что-то белеет. Англичанин жестом велел Женевьеве оставаться на месте, а сам, распугивая крыс, направился к невысокой арке, под которой лежал аббат Планшар. Он был мертв.
— Что там? — спросила Женевьева.
— Этот мерзавец убил его, — сказал пораженный Томас.
— Кого?
— Аббата!
Лучник говорил шепотом и, хотя был отлучен, все равно осенил себя крестным знамением.
— Он убил его!
Томас слышал весь разговор между Вексием и Планшаром и был озадачен, когда аббат вдруг умолк, а с лестницы донеслись удалявшиеся шаги лишь одного человека, но ужасного значения всего этого он не мог себе даже вообразить.
Ему это просто в голову не приходило.
— Он был хорошим человеком, — сказал Томас.
— Если он мертв, — сказала Женевьева, — они свалят вину на нас. Так что пойдем! Пойдем!
Томасу очень не хотелось оставлять окровавленный труп в подвале, но он понимал, что выбора у него нет. Женевьева права, вину свалят на них. Планшар был убит потому, что его дед отрекся от ереси, но кто поверит такому рассказу, если есть двое уже осужденных еретиков, которых можно обвинить в любых преступлениях! Томас повел ее вверх по лестнице. Церковь была все еще пуста, но за открытой западной дверью Томасу послышались голоса. На дворе был туман, отдельные клочья, просочившись в неф, тихо расползались над каменным полом. У него мелькнула мысль, не вернуться ли лучше в склеп и снова спрятаться, но он передумал, опасаясь, как бы его кузен не вернулся, чтобы еще раз тщательно обыскать монастырь, и решил, что нужно уходить.
— Сюда.
Он взял Женевьеву за руку и повел к южной стене церкви, где была дверь, выходившая на внутренний двор монастыря. Этой дверью монахи пользовались, когда приходили из келий на молитву, но сегодня им, очевидно, пришлось пропустить утреннюю службу.
Томас толкнул дверь, вздрогнув, когда заскрипели петли, и осторожно взглянул в щель. Поначалу ему показалось, что монастырский двор так же пуст, как и церковь, но потом он приметил в дальнем конце группу людей в черных плащах. Они стояли у одной из дверей, слушая кого-то, кто говорил с ними, не выходя из дома; никто не обернулся, когда Томас и Женевьева проскользнули под затененной аркадой и нырнули наугад в первую попавшуюся дверь. Они очутились в коридоре, который привел их на монастырскую кухню, где два монаха помешивали что-то в большом кипящем котле. Один из них при виде Женевьевы открыл было рот, чтобы высказать свое возмущение, как посмела женщина войти в мужскую обитель, но Томас сделал знак, чтобы он молчал.
— Где остальные монахи? — спросил лучник.
— В своих кельях, — ответил перепуганный повар и только растерянно смотрел, как они, промчавшись через кухню, мимо стола с большими ножами, ложками и мисками, под крюками, с которых свисали две козлиные туши, выскочили в другую дверь, выходившую к оливковой роще.
Там Томас недавно оставил лошадей. Но лошади исчезли.
Ворота в лепрозорий были открыты. Скользнув по ним взглядом, Томас повернул было на запад, но тут Женевьева схватила его за плащ и молча указала сквозь туман на вырисовывающиеся за деревьями очертания всадника в черном плаще. Был ли этот человек одним из караульных? Расставил ли Вексий людей вокруг всего монастыря? Это казалось вполне вероятным, а еще с большей вероятностью всадник мог обернуться и увидеть их или монастырские повара могли поднять тревогу. Но Женевьева вновь потянула его за плащ, заставив повернуть и через рощу направиться прямо в лепрозорий.
Там было пусто. Все люди боятся прокаженных, и Томас подумал, что Вексий, должно быть, выгнал их, чтобы дать возможность своим людям обыскать лачуги.
— Здесь нам не спрятаться, — прошептал он Женевьеве. — Вряд ли они обойдутся только одним обыском.
— А мы не будем прятаться, — сказала она и, зайдя в самую большую хижину, вышла оттуда с двумя просторными серыми балахонами.
Только сейчас до Томаса дошло, в чем состоит ее мысль. Он помог девушке натянуть балахон поверх кольчуги, набросил капюшон на ее золотистые волосы, облачился в одеяние прокаженного сам и взял из остававшейся на столе кучки две деревянные колотушки. Тем временем Женевьева положила связку стрел и лук Томаса на санки, которые прокаженные использовали для того, чтобы возить хворост, и Томас, накидав поверх оружия валежника, впрягся в сани.
— А теперь пошли, — сказала Женевьева.
Томас потащил легко скользившие по отсыревшей земле салазки. Шедшая впереди Женевьева повернула за воротами на северо-запад, подальше от всадника. Туман был их союзником, с его серой пеленой сливались их серые плащи. От западного кряжа тянулась узкая полоса леса, и девушка двинулась к нему, не стуча колотушкой, но присматриваясь и прислушиваясь. Потом она шикнула, и Томас замер. Послышался перестук конских копыт, к счастью, удалявшийся. Они двинулись дальше, и, оглянувшись через некоторое время, Томас увидел, что монастырь скрылся из виду, растворившись в тумане. Впереди темнели расплывчатые очертания деревьев. Они шли той самой тропой, которой прокаженные обычно хаживали в лес по грибы. Деревья подступили ближе, но тут снова послышался глухой стук копыт, и Женевьева в ответ предостерегающе застучала своей колотушкой.
Но всадник не испугался. Он догнал их, и Томас, тоже застучав колотушкой, обернулся к нему, склонив голову и пряча лицо под низко надвинутым капюшоном. Он видел ноги лошади, но не видел всадника. Стоя перед ним, Томас затянул:
— Подайте милостыню, добрый господин! Подайте милостыню!
Женевьева протянула руки за подаянием, открыв взгляду обезобразившие ее кожу страшные шрамы, оставленные отцом Рубером. Томас последовал ее примеру, благо белые, бугристые рубцы на его руках выглядели не менее устрашающе.
Невидимый всадник уставился на них, и они опустились на колени. Дыхание лошади вырывалось клубами пара, растворявшегося в туманном воздухе.
— Сжалься над нами, — заговорила Женевьева на местном языке нарочито сиплым голосом. — Ради бога, подай на пропитание.
Всадник молча стоял, а Томас не смел поднять глаза, испытывая унизительный страх беззащитного человека перед облаченным в кольчугу воином. Однако он понимал, что воин растерян и не знает, на что решиться. Он, несомненно, получил приказ искать двоих бежавших из монастыря людей и наткнулся именно на такую пару, но они оказались прокаженными, и сейчас чувство долга боролось в нем со страхом перед страшной заразой. Потом неожиданно зазвучали другие колотушки, и Томас, бросив украдкой взгляд через плечо, увидел показавшиеся из леса серые фигуры. Они тоже стучали в свои деревяшки и взывали о милосердии. Увидев, что к двум убогим собирается присоединиться еще целая уйма прокаженных, всадник не выдержал. Он плюнул, натянул поводья и повернул коня. Томас и Женевьева ждали, не поднимаясь с колен, пока ратника наполовину не скрыл туман, и лишь после этого поспешили к лесу, бросили там свои колотушки, скинули вонючие серые балахоны и достали из-под хвороста луки да связки стрел. Настоящие прокаженные, изгнанные из своего обиталища, взирали на них в молчании. Томас взял горсть монет из тех, что дал ему сэр Гийом, и положил на траву.
— Вы нас не видели, — сказал он недужным, и Женевьева повторила эти слова на местном языке.
Они двинулись дальше на запад и, выбравшись из тумана, продолжали держаться деревьев, пока лес не кончился, уступив место голому каменистому склону. Беглецы начали карабкаться вверх, прячась за валунами или в расщелинах. В долине туман уже рассеялся. Сначала показалась крыша аббатской церкви, потом остальные крыши, а спустя немного времени открылся весь монастырь. Но к тому времени Томас и Женевьева уже добрались до вершины и повернули на юг. Если идти на запад, дорога привела бы их в долину реки Жер, где деревушки располагались одна за другой, к югу же расстилалась почти безлюдная пустошь.
В полдень беглецы остановились передохнуть.
— У нас нет еды, — заметил Томас.
— Значит, мы пойдем голодными, — отозвалась Женевьева и улыбнулась. — Это не страшно. А куда мы пойдем?:
— В Кастийон-д'Арбизон, — ответил Томас.
— Вернуться туда? — удивилась девушка. — Они же нас прогнали. С чего бы им принимать нас обратно?
— С того, что мы им нужны, — сказал Томас.
Разумеется, полной уверенности в этом у него не было, но из того, что говорил Планшару Вексий, он узнал, что часть гарнизона перешла на сторону графа Бера, и догадывался, что эту группу наверняка возглавлял Робби. Он не мог представить себе, чтобы сэр Гийом нарушил свою клятву верности графу Нортгемптону, а Робби, с тех пор как покинул Шотландию, не связывал себя никакими обязательствами. Томас решил, что в Кастийон-д'Арбизоне остались люди, которых он привел с собой из Кале. Англичане. Поэтому Томас решил пойти в Кастийон-д'Арбизон. Если замок пал, а гарнизон перебит или взят в плен, они продолжат путь на запад, пока не доберутся до английских владений.
Но сейчас следовало держать путь на юг, где росли покрывающие предгорья леса. Когда Томас снова поднял свою поклажу, из мешка вывалилась найденная в монастыре шкатулка, засунутая поверх запасных наконечников, точильного камня и тетивы. Он снова сел и поднял ларец.
— Что это? — спросила Женевьева.
— Планшар думал, что в этой шкатулке хранился Грааль, — сказал он ей, — но, может быть, она служила для отвода глаз, чтобы люди думали, будто в ней хранился Грааль.
Он стал разглядывать выцветшую надпись. При солнечном свете ярче проступили буквы, и стало видно, что надпись была сделана красным, а там, где она стерлась, на дереве все равно остались ее следы. Внутри шкатулки сохранился еще один отпечаток:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60