Может быть, оттого что умеет сразу ухватить главное. Полагаю, у нее есть будущее, если она не свернет с выбранного пути.
– А зачем ей сворачивать?
– Я уже говорил, у нее непростая судьба. Внешне она производит впечатление сильного человека, но в глубине души весьма уязвима. Я бы даже сказал, хрупка. Как нежный моллюск, окруженный броней своей раковины.
– Хорошо. Вернемся, пожалуй, к Роджеру Уитону, – предложил Кайсер.
– Роджер – гений, – произнес Смит совершенно буднично, словно говорил о голубизне ясного неба или о том, что на яркое солнце без защитных очков смотреть больно. – Я имел счастье общаться с людьми, сравнимыми с ним талантом. Но таких было немного.
– Чем вы можете аргументировать свою оценку?
– Вы видели его картины?
– Некоторые.
– И после этого просите доказательств его гениальности?
– Я не особенно хорошо разбираюсь в искусстве.
– А вот я хорошо разбираюсь, так что можете смело верить мне на слово. Роджер не такой, как все. Его вдохновение – это не то, что он видит глазами, а то, что чувствует сердцем. От первого мазка кисти и до последнего. Я пытался подражать этой манере, и подчас небезуспешно, но для меня все-таки важен антураж. Я делаю наброски, правлю их, активно пользуюсь услугами моделей, стараюсь совершенствовать технику. Моя задача – увидеть живую красоту и перенести ее на холст так, чтобы она не потеряла в ходе этой трансформации краски жизни. Роджер работает иначе. Ему не нужны модели, натура, фотографии – ничего. Когда он берет в руки кисть, на него снисходит озарение. Каждый раз, глядя на одну и ту же его картину, я вижу в ней нечто новое. Особенно это касается тех, что написаны в абстрактной манере.
– А что вы можете сказать о его «полянах»? Он изображает какие-то реальные места или это плод его фантазии?
– Думаю, что реальные. Хотя не поручусь. Да и кому это важно? Не в полянах суть. Они для него все равно что отправная точка... ну, печка, от которой надо танцевать. Он отталкивается от них, будто сокол от края утеса.
– Вы говорите: кому это важно? Если бы нам это не было важно, я не задал бы вопроса. Неужели вы не понимаете, что точная информация способна помочь в раскрытии преступлений?
– Я вас умоляю, какой из Роджера преступник! Это даже не смешно, а просто дико! Роджер самый порядочный человек из всех, кого я знал в своей жизни. Джентльмен до мозга костей. Ему даже не нужны внутренние нравственные барьеры. Роджер и нравственность – это синонимы! Он и мухи не обидит!
– А вы в курсе, что он воевал во Вьетнаме с оружием в руках? Что от пуль, выпущенных из его винтовки, погиб не один вражеский солдат? – спросил Кайсер.
– Я знаю, что он был на той войне, хотя Роджер предпочитает не вспоминать об этом. Но что вы хотите сказать, агент Кайсер? Уж не собираетесь ли поставить знак равенства между участием в боях и серийными убийствами?
– Нет, конечно. Просто человек, убивший однажды, способен убить вновь. Ему это легче сделать, чем другому.
– Возможно. Вам приходилось убивать, агент Кайсер?
– Приходилось.
– На войне?
– Да.
– А в условиях мирной жизни? Скажем, по службе?
– И тут приходилось.
– Вы могли бы и не отвечать, потому что ответы написаны у вас на лбу. У таких людей особая аура, она инстинктивно чувствуется потенциальными жертвами. У Роджера подобной ауры нет. Кстати, агент Кайсер, вы знаете... пожалуй, я не отказался бы написать ваш портрет.
– Вынужден отклонить ваше любезное предложение.
– Вам многое довелось повидать, не так ли?
– Вы правы, Фрэнк.
– Уверен, что доктор Ленц тоже не вчера родился, но вижу по его глазам, что личный опыт не оказал на него такого воздействия, как на вас. Позвольте высказать догадку, агент Кайсер... Вы нетерпимы к злу и насилию, как вы их понимаете. В вас чувствуется крепкий моральный стержень. Вы считаете себя вправе судить.
– По-моему, наша беседа вышла за рамки практической пользы, – произнес Кайсер, и я, склонившись над колонками в тесном фургончике, уловила в его голосе явные нотки раздражения. – Фотограф наш где-то ходит, уже давно должна была объявиться...
Бакстер молча ткнул пальцем в заднюю дверцу фургона.
Выбравшись наружу, я огляделась по сторонам, пересекла Эспланад-авеню и оказалась перед особняком Фрэнка Смита. Четыре окна, остроконечная крыша с мансардой и дверь заднего крыльца. На мой стук явился красивый смуглый мальчик лет восемнадцати. Хуан, надо полагать. Кого-то он мне напомнил...
– Да? – произнес он.
– Я из ФБР. Фотограф. Опоздала.
– Хорошо. Идите за мной.
Войдя в столовую, я оказалась в настоящем хранилище ценнейших предметов искусства и старинного антиквариата. Справа от меня располагался роскошный обеденный стол времен Регентства, над головой красовался огромный канделябр в стиле ампир, а слева я поймала собственное отражение во французском трельяже. Но самое интересное меня ждало на дальней стене комнаты – портрет обнаженного мужчины, полулежавшего в кресле-качалке, в натуральную величину. Мужчина был довольно крупным, но не атлетического сложения. В чертах лица сквозило благородство. Мне показалось знакомым это лицо. Манера художника живо напомнила лучшие образцы старой европейской живописи шестнадцатого века.
– Сеньора! – позвал меня Хуан. – Прошу вас.
Несколько ступенек вверх, поворот налево, и вот я на пороге гостиной, где Кайсер и Ленц наслаждались крепким кофе. Комната произвела на меня еще более сильное впечатление, чем столовая. Стены обиты панелями из светлого дерева в восточном стиле, на полу необъятный ковер. Фрэнк Смит поднял на меня глаза, едва я вошла. Слабая попытка отвлечься на камеру мне не удалась, и я поймала себя на том, что смотрю на художника не отрываясь. Его глаза цвета морской волны буквально притягивали к себе. Я никогда прежде не видела таких глаз. Даже на обложках дамских романов. Впалые щеки на загорелом лице, римский профиль, чувственные тонкие губы... Стоит ли говорить, что у него было телосложение как у легкоатлета – безупречные пропорции, крепкие мышцы, тонкий стан. Немудрено, что лишь спустя полминуты я вспомнила о том, ради чего здесь появилась.
– Прошу прощения за опоздание, – пробормотала я, обращаясь к Кайсеру. – Что снимать?
– Все работы, которые находятся в этой комнате и принадлежат кисти мистера Смита.
Фрэнк по-прежнему смотрел на меня. Мне стало неловко, а потом и страшно. У него был взгляд человека, видевшего меня прежде. Меня или сестру – все равно. В ушах родился нарастающий звон, меня бросило в пот.
– Там, в столовой, тоже есть моя картина, – сказал Смит.
Я растерянно кивнула и невпопад пролепетала:
– Да, да, я быстро...
– М-м... У меня такое впечатление, что я вас где-то уже видел.
Я вдруг подавилась слюной и зашлась в кашле, на глазах выступили слезы. Обернувшись к Кайсеру, я все ждала, когда он выхватит свой чертов пистолет.
– Н-не знаю... Не-не думаю... – сквозь кашель выдавила я.
– Может, в Сан-Франциско? Вы там бывали?
«Я живу там, черт бы тебя побрал... Господи, неужели...»
– Д-да, но...
Смит вдруг хлопнул себя по лбу.
– Боже милостивый, да вы никак Джордан Гласс!
Кайсер, Ленц и я уставились на него, как дети на слона.
– Клянусь мамой, вы Джордан Гласс! Невероятно! Вряд ли я узнал бы вас без камеры, но едва ее увидел, в голове у меня что-то щелкнуло! Как вы здесь оказались? Только не говорите, что перешли на службу в ФБР!
– Не перешла...
– Тогда я просто не понимаю...
– Моя сестра – одна из жертв маньяка, – не задумываясь отозвалась я.
У него отвисла челюсть.
– О Господи... Да, теперь все ясно... – Он бросился ко мне, будто желая обнять, но остановился в двух шагах. – Хотя погодите, погодите... Нет, я решительно ничего не понимаю!
Кайсер с упреком глянул на меня и вздохнул. Раз Смиту уже все известно, нет смысла ломать комедию дальше.
– Мы с ней близнецы, – объяснила я.
Смит еще несколько секунд смотрел на меня непонимающе, а потом вдруг глаза его расширились и он воскликнул:
– Так вы их приманка! С вашей помощью они пытаются заставить убийцу занервничать и выдать себя!
Я лишь опустила голову.
– Так-так... Ну, я в любом случае счастлив видеть вас у себя дома. Обожаю все ваши работы и слежу за вашим творчеством уже не первый год.
– Спасибо... – еле слышно отозвалась я.
– Как вы ее узнали? – вышел наконец из ступора доктор Ленц.
Смит даже не повернул головы и ответил, по-прежнему глядя на меня:
– Мне кто-то показал вас на одной из вечеринок в Сан-Франциско. Я полчаса переминался с ноги на ногу в метре от вас, но так и не решился подойти. Мне страшно хотелось познакомиться, но вы были заняты каким-то важным разговором...
И тут я вспомнила, где видела лицо человека, портрет которого висел в столовой Смита.
– А там... это ведь Оскар Уайльд?
Его лицо мгновенно осветилось улыбкой.
– Точно. Я писал его с разных фотографий. Уайльд – рыцарь моего сердца.
– У вас тут красиво, – сказала я, коснувшись его руки, – хотела проверить, вздрогнет ли он. Не вздрогнул... – У вас есть сад?
– А как же! – Он сам схватил меня за руку. – Идемте!
Не обращая никакого внимания на Кайсера и Ленца, словно начисто позабыв о них, он потащил меня в глубь дома и через балкон одной из комнат вывел в обнесенный высокой стеной цитрусовый сад, напоенный легким ароматом розовых клумб и глициний. Сад был явно ровесником дома. Стена обступала его с двух сторон, а с третьей вдаль уходило длинное крыло здания, в котором раньше, видимо, жила многочисленная прислуга. Но самое большое впечатление на меня произвел резной трехъярусный фонтан, наполнявший сад удивительной музыкой воды. Налюбовавшись на всю эту красоту, я машинально подняла голову и увидела, что солнечные лучи совершенно свободно проникают сквозь кроны деревьев. Стало быть, полное естественное освещение. Лучше и не бывает. В таком же примерно месте неизвестный писал «Спящих женщин»...
– Сказка... – вполголоса произнесла я, одновременно пытаясь представить Джейн, которая, возможно, лежала где-нибудь тут... нагая... и мертвая.
– Считайте, что на вас выписан вечный пропуск! Буду рад принять вас у себя в любое время! Прошу вас, позвоните мне!
Гейнс тоже приглашал меня, если это можно было назвать приглашением. И Уитон... Черт, я сегодня прямо-таки популярна...
– Хорошо, постараюсь...
Из дома наконец показались поотставшие Кайсер и Ленц.
– Мистер Смит, мы будем вам очень признательны, если вы сохраните инкогнито мисс Гласс. Никто в Новом Орлеане не должен знать о ее приезде.
– Я не собираюсь хвастаться знакомством с мисс Гласс на каждом углу, – сухо ответил Смит и снова мне улыбнулся.
– И еще. Не стоит предупреждать Талию Лаво о нашем визите.
Смит смерил Кайсера надменным взглядом.
– Я попрошу вас оставить этот приказной тон. В моем, между прочим, доме.
В саду повисла неловкая пауза, лишь по-прежнему весело журчал фонтан. А мне вдруг захотелось поскорее выбраться отсюда и расстаться с красивым человеком, который был, возможно, последним, кого моя сестра видела в своей жизни.
– Нам, пожалуй, пора, – тихо сказал Ленц.
– Не смею задерживать, – тут же отозвался Смит и, крутанувшись на каблуках, галантно предложил мне руку. В полном молчании мы прошли через весь дом и оказались на крыльце со стороны Эспланад-авеню. – Помните, вам всегда будут рады в этом доме.
Я молча кивнула. Не удостоив Кайсера и Ленца прощальным взглядом, Смит ушел за порог, оставив дверь незапертой. Видимо, это тоже входило в обязанности Хуана.
– Ну что ж, у кого какие соображения? – задумчиво проговорил Кайсер, пока мы шли к нашему фургончику. – Кстати, Джордан, что скажете о портрете Оскара Уайльда?
– Красивая работа, – ответил вместо меня Ленц, погруженный в какие-то свои мысли.
– Смит напомнил мне Дориана Грея, – сказала я. – Красив. Аморален. Над ним не властно время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76