Слишком нелепо.
– Почему за тридевять земель? – спросил Зернов.
– А где вы видели такой лес? Под Москвой – где? Я сын лесника, с детства в лесу. Это не сибирская тайга и не Беловежская Пуща. И не Мещера, – фыркнул он в мою сторону. – Ничего похожего.
– Может быть, заповедник?
– Заповедник тоже лес, только оберегаемый. И где? На Северном Кавказе? – Он с сомнением оглядел окружавшую нас зеленую крепость – Не похоже. Я в Теберде был и на Военно-Грузинской. Буковые корабельные леса прозрачны, солнцем просвечиваются. А здесь?
Я последовал за взглядом Тольки: он был совершенно прав – не наш лес!
– И на Америку не похоже, – прибавил Мартин.
Я засмеялся: очень уж нелепой показалась мне эта реплика. Не перенесло же нас за океан моим предполагаемым ураганом.
– Кто знает… – сказал Зернов.
– Ты о чем?
– О Фонтенбло. Ты не бывал под Парижем – не знаешь. В Галлии времен Цезаря были, вероятно, именно такие леса.
– А при чем Фонтенбло?
– Если вымрет Европа, то лет через триста под Парижем будет именно такая тайга.
– Случись это с нами три года назад, я бы не раздумывал о причинах, – сказал Мартин.
Мы переглянулись. Три года назад мы видели и не такие сюрпризы пространства и времени. Но розовые «облака» бесследно исчезли в пучинах космоса. Ни одна обсерватория не зарегистрировала их второго пришествия. А вдруг?
Именно это «а вдруг» пришло в голову каждому, потому что Зернов тотчас же откликнулся на реплику Мартина:
– По-моему, и сейчас не стоит раздумывать. Может быть, оно и повторяется…
– Что именно? – Я все еще надеялся отсрочить догадку.
– Не дури, Анохин. Тебе уже давно все ясно. И ураган ты придумал для игры воображения. Дьячук знает: не бывает таких ураганов. Под Москвой, разумеется.
– Значит, опять «они»? Откуда?
Зернов засмеялся, а я покраснел. Но сдаваться мне не хотелось.
– Значит, опять моделируется пространство и время. И лес – модель. А зачем им галльский лес времен Цезаря?
Зернов молча встал, перешагнул обугленный молнией ствол и только тогда ответил:
– А кому нужны эти гадания? Модель, не модель… Реальная действительность – это лес, из которого нужно выбраться.
– Интересно как? – спросил Толька.
Нас окружала плотная колючая стена густо разросшегося шиповника или, может быть, диких роз. Ни тропинки, ни прохода в кустах не было.
– Погодите, мальчики, – сказал Мартин и вынул нож с белой пластмассовой рукояткой. Тонкое, двусторонне отточенное лезвие выбросилось из нее с легким щелчком. Не нож, а мечта разведчика на вражеской территории.
С легкостью, без всяких усилий, как будто бы он резал колбасу или хлеб, Мартин вырубил проход в кустах, срезая ветки под самый корень.
– У кого еще есть оружие? – спросил он.
Мы опять переглянулись: никто не захватил с собой даже вилки.
– А зачем? – удивился я. – Даже зверей здесь, по-моему, нет.
– «По-твоему»! – передразнил Толька. – В лесу без ножа и палки нельзя. Надо хоть дубинки срезать.
С помощью Мартина мы вооружились суковатыми рогатками, не зная, что через какой-нибудь час будем благословлять Тольку за эту предусмотрительность. Пока же мы сшибали ими огромные, сметанного цвета грибы.
– Может, шампиньоны?
– А кто их знает: очень уж крупны.
Есть никто не хотел. Ураган или не ураган, но что-то выбросило нас сюда прямо с ужина, и даже мысль о еде не тревожила. Может быть, через час-полтора мы уже выйдем из этого проклятого леса? А там что Бог даст, как говорится: в Сен-Дизье не то видели.
– Борис, – я тронул рогаткой пробиравшегося в чаще Зернова, – а может, и не было розовых «облаков»? Может быть, вся идея о втором их пришествии – чушь? Может, с нами другая дичь приключилась?
– Какая?
– Ну, допустим, гипноз.
– Массовый? Нас ведь четверо.
– Бывает.
– А кто же гипнотизер? Может быть, у тебя рядом Вольф Мессинг живет?
– Не остри. Есть многое на свете, друг Гораций. Ты «Замечательный случай с глазами Дэвидсона» помнишь? Где-то я читал, что Уэллс ничего не выдумывал. Был такой случай.
– Ну и что?
– А то, что, может быть, мы по-прежнему сидим на веранде и вся эта дичь только галлюцинация? Мираж.
Зернов даже отвечать не стал, а зашагал дальше, пока его не остановил крик продиравшегося впереди Мартина:
– Завал!
С трудом обретенный нами путь – девственную, впервые прокладываемую здесь лесную тропинку – преграждала груда поваленных и раскиданных бурей деревьев. Я пригляделся: все высокоствольные буки.
– Вот в эту бурю я верю, – сказал Толька.
С ним никто не спорил.
– Ну как, будем искать обход или перебираться? – спросил Мартин.
Он спрашивал у Зернова, по старой памяти считая его командиром. Но истинным командиром уже стал Толька.
– Обходить далеко, – сказал он, – прямой смысл – через завал. На север. Там и лес реже.
Я усомнился:
– Почему на север? Откуда ты знаешь?
– Где солнце раньше было? Там. – Дьячук указал в сторону, откуда мы вышли. – А где сейчас? Почти над нами. К полудню дело идет.
– Вы что-то путаете. Толя, – вмешался Зернов. – Сейчас на моих без двадцати пяти семь: все-таки вечер, а не утро.
– На ваших. А солнце в зените.
Действительно, сквозь сомкнутые кроны платанов и буков струился почти отвесный солнечный свет. Зеленая листва, как темные тюлевые гардины на окнах, процеживала его, смягчая и рассеивая. На даче солнце уже клонилось к западу, жара спадала, когда мы садились за стол, а здесь с каждой минутой становилось все жарче и жарче.
Еще одна загадка. Но раздумывать над ней мы не стали. Через завал так через завал.
Опираясь на свои рогатые дубинки, мы прыгали со ствола на ствол, стараясь не провалиться между деревьями. Завал был старый, листья на ветках уже пожухли и осыпались, из-под стволов высоко выбивались побеги будущего подлеска. И он был широк, как река, этот рассыпанный великаном коробок спичек.
А к концу, когда мы уже почти перебрались на противоположную сторону, нас подстерегала беда.
– Эй, глянь! – крикнул прыгавший впереди Толька.
Но глянуть я не успел. Что-то рыжее и пушистое прыгнуло на меня с такого же рыжего ствола сбоку. Острые когти вонзились в шею.
«Рысь!» – мелькнула мысль.
Не выпуская из рук дубинки, я оторвал от себя это рыжее и швырнул под ноги – хорошо еще, что я прочно держался на двух спаренных бурей стволах. Это «что-то» было крупнее белки, но меньше рыси, и рассмотреть его я не успел, потому что оно снова прыгнуло мне на грудь. Я увидел злые зеленые глаза и розовые ноздри. Кошка!
Я с трудом опять оторвал ее, снова бросил и ударил дубинкой. Она по-домашнему пискнула и отползла за дерево. Сбоку снова что-то зашипело – другая! Такая же рыжая и худющая. Она раскачивалась на тонких ногах, готовая к прыжку. Я встретил ее рогаткой, отшвырнул, она отлетела метра на полтора и прижалась к стволу. Тут только я заметил, что и рядом шел не менее жестокий и кровопролитный бой. В двух шагах от меня Толька, отбросив ногой одну полосатую тварь, добивал рогаткой другую. Зернов стоял на земле, зажатый двумя обломанными стволами, и уже не отбивался – он обронил палку, а просто закрывал лицо руками, защищая глаза от когтей не то двух, не то трех, не то рыжих, не то дымчатых дьяволов: я ни рассмотреть их как следует, ни сосчитать не успел. Мой бросок на помощь предупредил Мартин. Только сверкнула в воздухе искра его ножа, и рубашка Зернова густо окрасилась кровью. К счастью, то была не его кровь.
Звери – я не могу называть их кошками: с кошкой связано что-то домашнее, уютное, мило мурлыкающее под рукой, – нет, это были именно звери, дикие или одичавшие хищники с голодными блекло-зелеными глазами. Их было много, очень много – я не считал: некоторые сливались с приютившими их разрывами коры, дуплами, изломами дерева – злые хозяева злого леса. Но почему кошки, домашние кошки, когда-то урчавшие даже у неандертальских костров? Кто и что превратили их в полурысей, где-то на деревьях сказочного леса выслеживающих бродящую или ползущую по земле дичь? Наши кошки взбираются на деревья только из страха или в азарте птичьей охоты. Эти жили на деревьях, как белки или как обезьяны. Сейчас они отползли, не атаковали, но совсем не потому, что их испугали наши дубинки: просто кругом было достаточно свежей жратвы, – нож Мартина искромсал, должно быть, дюжину этих тварей.
Когда мы наконец перебрались через завал, на нас страшно было смотреть. Оборванные, исцарапанные, со следами когтей на лице и руках, мы двигались молча, прижимая платки к кровоточащим ранам, стараясь не упустить из виду уходившего вперед Тольку.
– Куда ты гонишь? – не выдержал я наконец.
– Устал, герой? – обернулся он с презрением взрослого к захныкавшему ребенку. – Промыть ранки надо? Надо. Ключ ищу.
– Какой ключ? – не понял я.
Он покрутил пальцем у виска.
– А почему ты уверен, что его найдешь?
Он не ответил – просто побежал вперед не оглядываясь, благо тропа, явно кем-то проложенная в траве, все расширялась. Толька бежал вприпрыжку, легко, как на кроссе, не показывая ни усталости, ни сомнения в избранном им пути. За ним, стараясь не отставать, спешили мы, молча признавшие авторитет бывшего лесовика.
А дальше произошло все, как по писаному. Мы вышли на лужайку, всю в цветах из королевского сада, крупных и красных, чем-то похожих на каны. В изумрудной траве, как на полотнах Поля Веронезе, они казались колпачками гномов, напуганных вторжением гонцов из чужого мира. Чуть поодаль лес круто взбирался в гору, а из-под серого камня, выглядевшего как сказочный дед-травоед среди выползших из земли корней, бил чистый холодный ключ.
Толька остановился, обернувшись к нам с победоносным видом и по-мальчишески счастливой улыбкой. Нет, все-таки человек был хозяином леса.
3. ПРИЗРАК ЗОННЕНШМЕРЦА
Мы напились и промыли раны. Толька тут же нашел какую-то одному ему ведомую траву и остановил кровь на лице у Зернова.
– Почему их так много? – вдруг спросил Мартин.
Мы знали, о ком он спрашивает, но кто же мог ответить.
Откликнулся Толька:
– Наше счастье, что это кошки, а не крысы. Много – это бывает, почему в лесу – непонятно.
Разговор стал общим.
– А ведь они и вместе нападали каждая сама по себе. Кошка никогда не охотится стаей. Всегда в одиночку.
– Как тигр.
– Сравнил!
– Повадка-то одна. Если б тигры охотились стаей, еще неизвестно, уцелел ли бы человек в Индии.
– Еще неизвестно, во всяком случае, непонятно, как уцелели мы.
– Меня интересует футурум, а не плюсквамперфектум.
Мы стояли у камня с источником, не решаясь присесть в окружавшем нас цветнике: кто знал, какая гадость могла притаиться в траве.
– Попробую влезть на дерево, посмотрю, что к чему. – Толька подошел к высоченному широколистому платану – на Кавказе у нас его называют чинарой – и подпрыгнул.
До первого сука не достал – высоко.
– Подсади-ка меня. Дон, – сказал он стоявшему рядом Мартину: со времени их первой встречи в Антарктике английский язык Тольки заметно улучшился.
Но меня удивляло не это. Тихий, стеснительный, не очень решительный парень, он словно переродился в этом лесу. Или в нем пробудились воспоминания и навыки детства, или же он уверенно осознал свою приспособленность к обстановке и, следовательно, какое-то бесспорное превосходство своего опыта над нашей беспомощностью. Любопытно, что и мы все признали это превосходство и, не сговариваясь, подчинились ему. Потом, когда я вспоминал всю эту и последующую нашу Одиссею, я всегда думал, что высшей благостью судьбы было именно присутствие Тольки и его опыт лесовика и метеоролога. Мы даже прощали ему мальчишеское хвастовство этим опытом.
– Отметьте, – крикнул он, оседлав сук, на который забрался с помощью Мартина, – до обзора скажу: на севере – горы, на юго-востоке – река! А теперь проверочка.
Он подтянулся и полез выше, неловкий, но цепкий, как медвежонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Почему за тридевять земель? – спросил Зернов.
– А где вы видели такой лес? Под Москвой – где? Я сын лесника, с детства в лесу. Это не сибирская тайга и не Беловежская Пуща. И не Мещера, – фыркнул он в мою сторону. – Ничего похожего.
– Может быть, заповедник?
– Заповедник тоже лес, только оберегаемый. И где? На Северном Кавказе? – Он с сомнением оглядел окружавшую нас зеленую крепость – Не похоже. Я в Теберде был и на Военно-Грузинской. Буковые корабельные леса прозрачны, солнцем просвечиваются. А здесь?
Я последовал за взглядом Тольки: он был совершенно прав – не наш лес!
– И на Америку не похоже, – прибавил Мартин.
Я засмеялся: очень уж нелепой показалась мне эта реплика. Не перенесло же нас за океан моим предполагаемым ураганом.
– Кто знает… – сказал Зернов.
– Ты о чем?
– О Фонтенбло. Ты не бывал под Парижем – не знаешь. В Галлии времен Цезаря были, вероятно, именно такие леса.
– А при чем Фонтенбло?
– Если вымрет Европа, то лет через триста под Парижем будет именно такая тайга.
– Случись это с нами три года назад, я бы не раздумывал о причинах, – сказал Мартин.
Мы переглянулись. Три года назад мы видели и не такие сюрпризы пространства и времени. Но розовые «облака» бесследно исчезли в пучинах космоса. Ни одна обсерватория не зарегистрировала их второго пришествия. А вдруг?
Именно это «а вдруг» пришло в голову каждому, потому что Зернов тотчас же откликнулся на реплику Мартина:
– По-моему, и сейчас не стоит раздумывать. Может быть, оно и повторяется…
– Что именно? – Я все еще надеялся отсрочить догадку.
– Не дури, Анохин. Тебе уже давно все ясно. И ураган ты придумал для игры воображения. Дьячук знает: не бывает таких ураганов. Под Москвой, разумеется.
– Значит, опять «они»? Откуда?
Зернов засмеялся, а я покраснел. Но сдаваться мне не хотелось.
– Значит, опять моделируется пространство и время. И лес – модель. А зачем им галльский лес времен Цезаря?
Зернов молча встал, перешагнул обугленный молнией ствол и только тогда ответил:
– А кому нужны эти гадания? Модель, не модель… Реальная действительность – это лес, из которого нужно выбраться.
– Интересно как? – спросил Толька.
Нас окружала плотная колючая стена густо разросшегося шиповника или, может быть, диких роз. Ни тропинки, ни прохода в кустах не было.
– Погодите, мальчики, – сказал Мартин и вынул нож с белой пластмассовой рукояткой. Тонкое, двусторонне отточенное лезвие выбросилось из нее с легким щелчком. Не нож, а мечта разведчика на вражеской территории.
С легкостью, без всяких усилий, как будто бы он резал колбасу или хлеб, Мартин вырубил проход в кустах, срезая ветки под самый корень.
– У кого еще есть оружие? – спросил он.
Мы опять переглянулись: никто не захватил с собой даже вилки.
– А зачем? – удивился я. – Даже зверей здесь, по-моему, нет.
– «По-твоему»! – передразнил Толька. – В лесу без ножа и палки нельзя. Надо хоть дубинки срезать.
С помощью Мартина мы вооружились суковатыми рогатками, не зная, что через какой-нибудь час будем благословлять Тольку за эту предусмотрительность. Пока же мы сшибали ими огромные, сметанного цвета грибы.
– Может, шампиньоны?
– А кто их знает: очень уж крупны.
Есть никто не хотел. Ураган или не ураган, но что-то выбросило нас сюда прямо с ужина, и даже мысль о еде не тревожила. Может быть, через час-полтора мы уже выйдем из этого проклятого леса? А там что Бог даст, как говорится: в Сен-Дизье не то видели.
– Борис, – я тронул рогаткой пробиравшегося в чаще Зернова, – а может, и не было розовых «облаков»? Может быть, вся идея о втором их пришествии – чушь? Может, с нами другая дичь приключилась?
– Какая?
– Ну, допустим, гипноз.
– Массовый? Нас ведь четверо.
– Бывает.
– А кто же гипнотизер? Может быть, у тебя рядом Вольф Мессинг живет?
– Не остри. Есть многое на свете, друг Гораций. Ты «Замечательный случай с глазами Дэвидсона» помнишь? Где-то я читал, что Уэллс ничего не выдумывал. Был такой случай.
– Ну и что?
– А то, что, может быть, мы по-прежнему сидим на веранде и вся эта дичь только галлюцинация? Мираж.
Зернов даже отвечать не стал, а зашагал дальше, пока его не остановил крик продиравшегося впереди Мартина:
– Завал!
С трудом обретенный нами путь – девственную, впервые прокладываемую здесь лесную тропинку – преграждала груда поваленных и раскиданных бурей деревьев. Я пригляделся: все высокоствольные буки.
– Вот в эту бурю я верю, – сказал Толька.
С ним никто не спорил.
– Ну как, будем искать обход или перебираться? – спросил Мартин.
Он спрашивал у Зернова, по старой памяти считая его командиром. Но истинным командиром уже стал Толька.
– Обходить далеко, – сказал он, – прямой смысл – через завал. На север. Там и лес реже.
Я усомнился:
– Почему на север? Откуда ты знаешь?
– Где солнце раньше было? Там. – Дьячук указал в сторону, откуда мы вышли. – А где сейчас? Почти над нами. К полудню дело идет.
– Вы что-то путаете. Толя, – вмешался Зернов. – Сейчас на моих без двадцати пяти семь: все-таки вечер, а не утро.
– На ваших. А солнце в зените.
Действительно, сквозь сомкнутые кроны платанов и буков струился почти отвесный солнечный свет. Зеленая листва, как темные тюлевые гардины на окнах, процеживала его, смягчая и рассеивая. На даче солнце уже клонилось к западу, жара спадала, когда мы садились за стол, а здесь с каждой минутой становилось все жарче и жарче.
Еще одна загадка. Но раздумывать над ней мы не стали. Через завал так через завал.
Опираясь на свои рогатые дубинки, мы прыгали со ствола на ствол, стараясь не провалиться между деревьями. Завал был старый, листья на ветках уже пожухли и осыпались, из-под стволов высоко выбивались побеги будущего подлеска. И он был широк, как река, этот рассыпанный великаном коробок спичек.
А к концу, когда мы уже почти перебрались на противоположную сторону, нас подстерегала беда.
– Эй, глянь! – крикнул прыгавший впереди Толька.
Но глянуть я не успел. Что-то рыжее и пушистое прыгнуло на меня с такого же рыжего ствола сбоку. Острые когти вонзились в шею.
«Рысь!» – мелькнула мысль.
Не выпуская из рук дубинки, я оторвал от себя это рыжее и швырнул под ноги – хорошо еще, что я прочно держался на двух спаренных бурей стволах. Это «что-то» было крупнее белки, но меньше рыси, и рассмотреть его я не успел, потому что оно снова прыгнуло мне на грудь. Я увидел злые зеленые глаза и розовые ноздри. Кошка!
Я с трудом опять оторвал ее, снова бросил и ударил дубинкой. Она по-домашнему пискнула и отползла за дерево. Сбоку снова что-то зашипело – другая! Такая же рыжая и худющая. Она раскачивалась на тонких ногах, готовая к прыжку. Я встретил ее рогаткой, отшвырнул, она отлетела метра на полтора и прижалась к стволу. Тут только я заметил, что и рядом шел не менее жестокий и кровопролитный бой. В двух шагах от меня Толька, отбросив ногой одну полосатую тварь, добивал рогаткой другую. Зернов стоял на земле, зажатый двумя обломанными стволами, и уже не отбивался – он обронил палку, а просто закрывал лицо руками, защищая глаза от когтей не то двух, не то трех, не то рыжих, не то дымчатых дьяволов: я ни рассмотреть их как следует, ни сосчитать не успел. Мой бросок на помощь предупредил Мартин. Только сверкнула в воздухе искра его ножа, и рубашка Зернова густо окрасилась кровью. К счастью, то была не его кровь.
Звери – я не могу называть их кошками: с кошкой связано что-то домашнее, уютное, мило мурлыкающее под рукой, – нет, это были именно звери, дикие или одичавшие хищники с голодными блекло-зелеными глазами. Их было много, очень много – я не считал: некоторые сливались с приютившими их разрывами коры, дуплами, изломами дерева – злые хозяева злого леса. Но почему кошки, домашние кошки, когда-то урчавшие даже у неандертальских костров? Кто и что превратили их в полурысей, где-то на деревьях сказочного леса выслеживающих бродящую или ползущую по земле дичь? Наши кошки взбираются на деревья только из страха или в азарте птичьей охоты. Эти жили на деревьях, как белки или как обезьяны. Сейчас они отползли, не атаковали, но совсем не потому, что их испугали наши дубинки: просто кругом было достаточно свежей жратвы, – нож Мартина искромсал, должно быть, дюжину этих тварей.
Когда мы наконец перебрались через завал, на нас страшно было смотреть. Оборванные, исцарапанные, со следами когтей на лице и руках, мы двигались молча, прижимая платки к кровоточащим ранам, стараясь не упустить из виду уходившего вперед Тольку.
– Куда ты гонишь? – не выдержал я наконец.
– Устал, герой? – обернулся он с презрением взрослого к захныкавшему ребенку. – Промыть ранки надо? Надо. Ключ ищу.
– Какой ключ? – не понял я.
Он покрутил пальцем у виска.
– А почему ты уверен, что его найдешь?
Он не ответил – просто побежал вперед не оглядываясь, благо тропа, явно кем-то проложенная в траве, все расширялась. Толька бежал вприпрыжку, легко, как на кроссе, не показывая ни усталости, ни сомнения в избранном им пути. За ним, стараясь не отставать, спешили мы, молча признавшие авторитет бывшего лесовика.
А дальше произошло все, как по писаному. Мы вышли на лужайку, всю в цветах из королевского сада, крупных и красных, чем-то похожих на каны. В изумрудной траве, как на полотнах Поля Веронезе, они казались колпачками гномов, напуганных вторжением гонцов из чужого мира. Чуть поодаль лес круто взбирался в гору, а из-под серого камня, выглядевшего как сказочный дед-травоед среди выползших из земли корней, бил чистый холодный ключ.
Толька остановился, обернувшись к нам с победоносным видом и по-мальчишески счастливой улыбкой. Нет, все-таки человек был хозяином леса.
3. ПРИЗРАК ЗОННЕНШМЕРЦА
Мы напились и промыли раны. Толька тут же нашел какую-то одному ему ведомую траву и остановил кровь на лице у Зернова.
– Почему их так много? – вдруг спросил Мартин.
Мы знали, о ком он спрашивает, но кто же мог ответить.
Откликнулся Толька:
– Наше счастье, что это кошки, а не крысы. Много – это бывает, почему в лесу – непонятно.
Разговор стал общим.
– А ведь они и вместе нападали каждая сама по себе. Кошка никогда не охотится стаей. Всегда в одиночку.
– Как тигр.
– Сравнил!
– Повадка-то одна. Если б тигры охотились стаей, еще неизвестно, уцелел ли бы человек в Индии.
– Еще неизвестно, во всяком случае, непонятно, как уцелели мы.
– Меня интересует футурум, а не плюсквамперфектум.
Мы стояли у камня с источником, не решаясь присесть в окружавшем нас цветнике: кто знал, какая гадость могла притаиться в траве.
– Попробую влезть на дерево, посмотрю, что к чему. – Толька подошел к высоченному широколистому платану – на Кавказе у нас его называют чинарой – и подпрыгнул.
До первого сука не достал – высоко.
– Подсади-ка меня. Дон, – сказал он стоявшему рядом Мартину: со времени их первой встречи в Антарктике английский язык Тольки заметно улучшился.
Но меня удивляло не это. Тихий, стеснительный, не очень решительный парень, он словно переродился в этом лесу. Или в нем пробудились воспоминания и навыки детства, или же он уверенно осознал свою приспособленность к обстановке и, следовательно, какое-то бесспорное превосходство своего опыта над нашей беспомощностью. Любопытно, что и мы все признали это превосходство и, не сговариваясь, подчинились ему. Потом, когда я вспоминал всю эту и последующую нашу Одиссею, я всегда думал, что высшей благостью судьбы было именно присутствие Тольки и его опыт лесовика и метеоролога. Мы даже прощали ему мальчишеское хвастовство этим опытом.
– Отметьте, – крикнул он, оседлав сук, на который забрался с помощью Мартина, – до обзора скажу: на севере – горы, на юго-востоке – река! А теперь проверочка.
Он подтянулся и полез выше, неловкий, но цепкий, как медвежонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49