На этом предплечье было нечто такое, что едва не заставило Кареллу ослабить захват. Он изумленно вытаращил глаза, а потом, перестав на какую-то долю секунды думать о том, что он только что увидел и что это означает, ухватился- за разорванный рукав пиджака правой рукой, рванул его на себя и одновременно быстро ударил левой. Он почувствовал, как сломался нос, услышал крик ярости и боли. Он ударил снова, на этот раз правой рукой, а потом ударами, которыми можно было убить, с проклятиями и пыхтением, сбил высокого мужчину с ног ' на мраморный пол банка.
Теперь мужчина лежал на полу, оглушенный, на левой руке у него был вытатуирован синий кинжал, а поперек его лезвия было написано красными буквами имя "Энди".
В полицейском участке в присутствии прокурора Эндрю Ллойд Лейден рассказал им, как все было. Он рассказал это без расспросов, сам, в то время как Карелла, Клинг, лейтенант Бирнс и полицейский стенограф слушали. Лейден говорил очень тихим голосом. Он сидел в разорванном пиджаке, с забинтованной рукой и поднимал голову лишь в те моменты, когда устремлял взгляд на детективов и задавал им какой-нибудь риторический вопрос. Они поняли, что он закончил только тогда, когда он перестал говорить; он продолжал неподвижно сидеть, без единого жеста. Полицейский стенограф отпечатал его показания на пищущей машинке в трех экземплярах.
Оригинал они дали Лейдену, чтобы он прочел протокол перед тем, как подписать; тем временем Бирнс прочел второй экземляр, а Карелла с Клингом совместно третий. В кабинете было тихо, когда они читали признание.
"Я узнал об этом в мае.В начале мая. Я был в служебной поездке, а когда вернулся, узнал об этом. Я узнал об этом случайно. Я не знал... понимаете, совсем не знал, что она беременна. Я ведь... я ведь уехал на Западное побережье в феврале, в такую долгую поездку я уезжаю каждую весну, уезжаю 1 февраля и возвращаюсь к 1 мая, это самая долгая служебная поездка, в которую я отправляюсь ежегодно. Ну так вот... с февраля меня здесь не было и, когда у нее случился выкидыш, понимаете... и врач сказал... сказал, что она была только на втором месяце... то... то... я все понял.
Сначала я не знал, что мне делать. Чтобы я не сделал, все было бы плохо.Не существует инструкции, как вести себя по-мужски, когда жена и какой-то посторонний субъект делают из тебя дурака, нет никакой инструкции, все, что ни сделаешь, плохо. Меня изумляло, как она могла так поступить, разве она не знала, что я люблю ее, меня это изумляло. Я также подумал: интересно, что бы произошло, не случись у нее выкидыш. Захотела бы она оставить этого ребенка? Неужели она думала, что я такой, дурак, что не смогу подсчитать, а может, они совместно придумали что-то другое? Я этого не понимал. Совершенно не понимал. Я не мог вообще ничего сделать, только молчать и держать это в себе. И умирать. Медленно умирать.
Мне... мне сначала нужно было выяснить, кто этот тип. Я сказал ей, что должен уехать из города на две недели, а вместо этого остался в городе и наблюдал за квартирой. Я видел его, видел, как он регулярно приходит и уходит, как если бы жил там с ней. Я не понимал, как она может быть способна на нечто подобное, ведь она так рискует, тем более, что речь идет о таком... таком типе. Я проследил, где он живет, выяснил, как его зовут, узнал, где он работает — он «выставлял пьяных из бара, в общем... узнал, кто он такой. Я не мог понять, как Роза может... как у нее может быть что-то общее с таким гнусным типом. У него были и другие женщины, двух я видел вместе с ним за эти две недели. Он мог
заразить Розу какой-нибудь гадостью, которую подцепил бы у этих проституток.
Думаю...
Думаю, я хотел убить только его.Я ходил за ним повсюду. Однажды вечером я даже зашел в "Волшебный уголок" и сел за столик сзади, там где было темно. Я наблюдал за ним, понимаете, наблюдал за каждым его движением, а какой-то парень, пьющий у стойки, как бы между прочим, сказал: "Уолли — здоровенный парень, да?". Я кивнул, а он сказал: "'Вы могли бы поверить, что он не служил в армии, как такое может быть? Такой парень — сплошные мускулы?" Тогда я не обратил на это особого внимания, мне не казалось это странным, поскольку я тоже никогда не служил в армии, понимаете, у меня лопнувшая барабанная перепонка. Мы были почти одинакового роста и телосложения, Дамаскус и я, были приблизительно одинакового возраста, этого я тоже не мог понять. Я хочу сказать, что если ей понадобился другой мужчина, почему она выбрала того, кто выглядел почти точно так же, как я?
Я совершенно не мог понять это.Думаю, уже тогда я решил купить дробовик и убить их обоих. Я хотел застрелить их, когда они будут вместе в постели. Дробовик я купил потому, что из него можно было разнести на кусочки, так, чтобы наказать как можно сильнее. Кажется... я видел фотографии в одном журнале... какого-то несчастья, случившегося во время охоты... тогда я «понял, что такое ружье делает фарш из человеческого лица. В особенности, если выстрелить с близкого расстояния. Я хотел поступить с ними так же ужасно, как они поступили со мной... вот почему. Я не имел понятия, что им разнесет головы так, что их вообще нельзя будет опознать. Об этом я подумал... подумал только позднее.
Мне пришло это в голову, когда я покупал дробовик. Я не знал, что в этом городе нужно иметь разрешение на покупку дробовика, но скоро это выяснил. Потом я узнал, что могу съездить в соседний штат, за реку и там купить оружие без всяких проблем, что я и сделал. Когда продавец спросил мою фамилию, я автоматически ответил "Дамаскус" и дал его адрес, а потом, когда вышел из магазина — это ружье я купил в Ньюфилде, кажется, в августе, до того как снова уехал на Западное побережье,— когда я вышел из магазина, мне вдруг пришла в голову
мысль, что у Розы никто никогда не брал отпечатки пальцев и у Дамаскуса скорее всего тоже, поскольку он не служил в армии. Значит, если я выстрелю им в лицо, их никто никогда не опознает... зубы и все остальное... все разнесет на мелкие кусочки, даже из карточки зубного врача нельзя будет ничего узнать... и возможно, меня не поймают после того, как я убью их. Скорее всего, именно потому, что я назвал фамилию Дамаскуса, когда покупал дробовик, я подумал обо всем этом и решил, что это можно осуществить. Застрелить их обоих так, чтобы полиция подумала, что Дамаскус — это я. Ведь я все равно тоже был мертв, разве не так? Разве они не убили меня, когда поступили так? Поэтому мне захотелось действительно убить Энди Лейдена раз и навсегда, уехать из города и, возможно, из страны, начать новую жизнь под другим именем... а полиция пусть разыскивает моего убийцу.
Мысль насчет татуировки пришла мне в голову в самолете, когда я летел на Западное побережье. Какой-то мальчик напротив что-то рисовал фломастерами... он чуточку испачкал пальцы и я подумал, что это пятно очень похоже на татуировку, и без труда купил в Лос-Анджелесе самые тонкие фломастеры. Мне пришлось рисовать эту татуировку по меньшей мере раз сто, прежде чем она стала походить на оригинал. Она у меня на руке... сами видите... мне все время приходилось смотреть на нее. Это простая татуировка, так что ее нетрудно было нарисовать. Я считал, что этого будет достаточно, главное, чтобы они увидели татуировку. Вы меня понимаете? Полиция будет знать, что у Эндрю Лейдена есть татуировка на левой руке, и когда они взглянут на труп, обнаружат эту татуировку точно на том месте, где ей и положено быть — так зачем же им размышлять над тем, похожа она или нет? Сами видите, разве вам пришло в голову, что она нарисована? Но я все время боялся, что в ту ночь, когда это сделаю, у меня уже не будет времени нарисовать татуировку после того ужасного грохота, который наделают четыре выстрела из дробовика. Однако выбора у меня не было. Понимаете? Я вынужден был воспользоваться дробовиком, чтобы... изувечить им лица, и одновременно нарисовать у него на руке фальшивую; татуировку, чтобы все подумали, что это я. Вам пришло в голову, что это он, а не я? Кому-нибудь вообще пришло в голову, что это он, а не я?
В ту пятницу в девять часов утра я послал с Западного побережья телеграмму в офис компании, а потом позвонил Розе и попросил ее прислать мне новую чековую книжку. Эта новая чековая книжка мне действительно была нужна, но звонил я не по этой причине. Я позвонил, чтобы убедиться, что она дома, а также, чтобы она думала, что я в противоположном конце Америки, так что спокойно может... наслаждаться с этим своим дружком... Я вылетел десятичасовым рейсом из Сан-Франциско, а в 5.55 самолет приземлился здесь. Около половины седьмого я уже был в городе.
Я думал, что мне, возможно, вообще не удастся это сделать.Это была долгая ночь, самая долгая ночь в моей жизни. Я знал, что он работает до двух, так что до этого времени мне пришлось бродить по городу, это было бесконечное ожидание. В семь часов я поужинал, потом немного прошелся, затем отправился в кино, а после кино в бар, где выпил, чуточку опьянел и решил, что, наверное, не смогу это сделать. Я вышел из бара в половине второго, пошел к нашему дому и принялся ждать его внизу перед домом. Он появился около половины четвертого, я уж думал, что прозевал его. Однако, наконец, он появился, его привезла какая-то девушка в желтом бьюике и высадила перед домом. Наверх он пошел по лестнице, он не ехал в лифте. Я дал ему достаточно времени, чтобы он разделся и влез к Розе в постель, потом взял из чемодана в автомобиле дробовик, он лежал там с того дня, когда я купил его, потом поднялся наверх по лестнице и открыл кухонную дверь.
Роза вошла в гостиную, и я застрелил ее первой.Когда она упала, я вторично выстрелил ей в лицо.С ним я поступил точно так же.В спальне.Потом я снял у него с руки перстень и идентификационный браслет и надел ему на палец левой руки мое обручальное кольцо, а на правую руку мое кольцо из Висконсинского университета. Потом я нарисовал татуировку на его руке.
Я уже совершенно успокоился, когда рисовал. Я знал, что эти выстрелы наверняка кто-то слышал, потому что они чудовищно громкие... Однако, несмотря на это, я был абсолютно спокоен.Нарисованная татуировка была не ахти. Не такая, какой она должна была быть. Она выглядела слишком новой и свежей, совсем не такой, как татуировка у меня на руке. Потом я прошелся по квартире и вытер руками пыль, где только мог, просто загрязнил их, понимаете, и вернулся к Дамаскусу, лежащему на полу. Я потер грязью татуировку, которую нарисовал, чтобы она не выглядела такой новой, будто она там давно, ну, словно, нанес патину. Потом сунул ему в руки дробовик. Я подумал, что, возможно, это будет выглядеть, как самоубийство.
Эта мысль пришла мне в голову тогда, когда я уже был там.Все остальное я запланировал заранее".
Лейтенант Бирнс положил копию признания на стол и очень тихо сказал: — О'кей, мистер Лейден, пожалуйста, подпишите эти три экземпляра.
Лейден кивнул. Он взял авторучку, которую подал ему Карелла, и перелистал оригинал, чтобы подписать его на последней странице, там, где было свободное место, но неожиданно покачал головой.
— В чем дело? — спросил Бирнс.
— Я убил еще одного человека,— сказал Лейден.
— Что? — воскликнул Бирнс.
— Я познакомился с одной женщиной... ну, когда бродил по городу... до того как пошел к себе домой. Я познакомился в баре с одной женщиной... а потом... потом... вспомнил, что сказал ей, как меня зовут, и подумал, что эта женщина выдаст меня. Мы разговорились, я был зол и наговорил больше, чем следовало. Поэтому, когда я расправился с теми двумя, я начал искать ее. Я не мог вспомнить ее фамилию, естественно, после всех этих волнений она выскочила у меня из головы, но я знал, что обязан разыскать ее... чтобы быть уверенным, что она не выдаст меня. Я вернулся в бар, но бармен не хотел сказать мне фамилию этой женщины. Было около четырех часов утра, когда я вышел из бара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Теперь мужчина лежал на полу, оглушенный, на левой руке у него был вытатуирован синий кинжал, а поперек его лезвия было написано красными буквами имя "Энди".
В полицейском участке в присутствии прокурора Эндрю Ллойд Лейден рассказал им, как все было. Он рассказал это без расспросов, сам, в то время как Карелла, Клинг, лейтенант Бирнс и полицейский стенограф слушали. Лейден говорил очень тихим голосом. Он сидел в разорванном пиджаке, с забинтованной рукой и поднимал голову лишь в те моменты, когда устремлял взгляд на детективов и задавал им какой-нибудь риторический вопрос. Они поняли, что он закончил только тогда, когда он перестал говорить; он продолжал неподвижно сидеть, без единого жеста. Полицейский стенограф отпечатал его показания на пищущей машинке в трех экземплярах.
Оригинал они дали Лейдену, чтобы он прочел протокол перед тем, как подписать; тем временем Бирнс прочел второй экземляр, а Карелла с Клингом совместно третий. В кабинете было тихо, когда они читали признание.
"Я узнал об этом в мае.В начале мая. Я был в служебной поездке, а когда вернулся, узнал об этом. Я узнал об этом случайно. Я не знал... понимаете, совсем не знал, что она беременна. Я ведь... я ведь уехал на Западное побережье в феврале, в такую долгую поездку я уезжаю каждую весну, уезжаю 1 февраля и возвращаюсь к 1 мая, это самая долгая служебная поездка, в которую я отправляюсь ежегодно. Ну так вот... с февраля меня здесь не было и, когда у нее случился выкидыш, понимаете... и врач сказал... сказал, что она была только на втором месяце... то... то... я все понял.
Сначала я не знал, что мне делать. Чтобы я не сделал, все было бы плохо.Не существует инструкции, как вести себя по-мужски, когда жена и какой-то посторонний субъект делают из тебя дурака, нет никакой инструкции, все, что ни сделаешь, плохо. Меня изумляло, как она могла так поступить, разве она не знала, что я люблю ее, меня это изумляло. Я также подумал: интересно, что бы произошло, не случись у нее выкидыш. Захотела бы она оставить этого ребенка? Неужели она думала, что я такой, дурак, что не смогу подсчитать, а может, они совместно придумали что-то другое? Я этого не понимал. Совершенно не понимал. Я не мог вообще ничего сделать, только молчать и держать это в себе. И умирать. Медленно умирать.
Мне... мне сначала нужно было выяснить, кто этот тип. Я сказал ей, что должен уехать из города на две недели, а вместо этого остался в городе и наблюдал за квартирой. Я видел его, видел, как он регулярно приходит и уходит, как если бы жил там с ней. Я не понимал, как она может быть способна на нечто подобное, ведь она так рискует, тем более, что речь идет о таком... таком типе. Я проследил, где он живет, выяснил, как его зовут, узнал, где он работает — он «выставлял пьяных из бара, в общем... узнал, кто он такой. Я не мог понять, как Роза может... как у нее может быть что-то общее с таким гнусным типом. У него были и другие женщины, двух я видел вместе с ним за эти две недели. Он мог
заразить Розу какой-нибудь гадостью, которую подцепил бы у этих проституток.
Думаю...
Думаю, я хотел убить только его.Я ходил за ним повсюду. Однажды вечером я даже зашел в "Волшебный уголок" и сел за столик сзади, там где было темно. Я наблюдал за ним, понимаете, наблюдал за каждым его движением, а какой-то парень, пьющий у стойки, как бы между прочим, сказал: "Уолли — здоровенный парень, да?". Я кивнул, а он сказал: "'Вы могли бы поверить, что он не служил в армии, как такое может быть? Такой парень — сплошные мускулы?" Тогда я не обратил на это особого внимания, мне не казалось это странным, поскольку я тоже никогда не служил в армии, понимаете, у меня лопнувшая барабанная перепонка. Мы были почти одинакового роста и телосложения, Дамаскус и я, были приблизительно одинакового возраста, этого я тоже не мог понять. Я хочу сказать, что если ей понадобился другой мужчина, почему она выбрала того, кто выглядел почти точно так же, как я?
Я совершенно не мог понять это.Думаю, уже тогда я решил купить дробовик и убить их обоих. Я хотел застрелить их, когда они будут вместе в постели. Дробовик я купил потому, что из него можно было разнести на кусочки, так, чтобы наказать как можно сильнее. Кажется... я видел фотографии в одном журнале... какого-то несчастья, случившегося во время охоты... тогда я «понял, что такое ружье делает фарш из человеческого лица. В особенности, если выстрелить с близкого расстояния. Я хотел поступить с ними так же ужасно, как они поступили со мной... вот почему. Я не имел понятия, что им разнесет головы так, что их вообще нельзя будет опознать. Об этом я подумал... подумал только позднее.
Мне пришло это в голову, когда я покупал дробовик. Я не знал, что в этом городе нужно иметь разрешение на покупку дробовика, но скоро это выяснил. Потом я узнал, что могу съездить в соседний штат, за реку и там купить оружие без всяких проблем, что я и сделал. Когда продавец спросил мою фамилию, я автоматически ответил "Дамаскус" и дал его адрес, а потом, когда вышел из магазина — это ружье я купил в Ньюфилде, кажется, в августе, до того как снова уехал на Западное побережье,— когда я вышел из магазина, мне вдруг пришла в голову
мысль, что у Розы никто никогда не брал отпечатки пальцев и у Дамаскуса скорее всего тоже, поскольку он не служил в армии. Значит, если я выстрелю им в лицо, их никто никогда не опознает... зубы и все остальное... все разнесет на мелкие кусочки, даже из карточки зубного врача нельзя будет ничего узнать... и возможно, меня не поймают после того, как я убью их. Скорее всего, именно потому, что я назвал фамилию Дамаскуса, когда покупал дробовик, я подумал обо всем этом и решил, что это можно осуществить. Застрелить их обоих так, чтобы полиция подумала, что Дамаскус — это я. Ведь я все равно тоже был мертв, разве не так? Разве они не убили меня, когда поступили так? Поэтому мне захотелось действительно убить Энди Лейдена раз и навсегда, уехать из города и, возможно, из страны, начать новую жизнь под другим именем... а полиция пусть разыскивает моего убийцу.
Мысль насчет татуировки пришла мне в голову в самолете, когда я летел на Западное побережье. Какой-то мальчик напротив что-то рисовал фломастерами... он чуточку испачкал пальцы и я подумал, что это пятно очень похоже на татуировку, и без труда купил в Лос-Анджелесе самые тонкие фломастеры. Мне пришлось рисовать эту татуировку по меньшей мере раз сто, прежде чем она стала походить на оригинал. Она у меня на руке... сами видите... мне все время приходилось смотреть на нее. Это простая татуировка, так что ее нетрудно было нарисовать. Я считал, что этого будет достаточно, главное, чтобы они увидели татуировку. Вы меня понимаете? Полиция будет знать, что у Эндрю Лейдена есть татуировка на левой руке, и когда они взглянут на труп, обнаружат эту татуировку точно на том месте, где ей и положено быть — так зачем же им размышлять над тем, похожа она или нет? Сами видите, разве вам пришло в голову, что она нарисована? Но я все время боялся, что в ту ночь, когда это сделаю, у меня уже не будет времени нарисовать татуировку после того ужасного грохота, который наделают четыре выстрела из дробовика. Однако выбора у меня не было. Понимаете? Я вынужден был воспользоваться дробовиком, чтобы... изувечить им лица, и одновременно нарисовать у него на руке фальшивую; татуировку, чтобы все подумали, что это я. Вам пришло в голову, что это он, а не я? Кому-нибудь вообще пришло в голову, что это он, а не я?
В ту пятницу в девять часов утра я послал с Западного побережья телеграмму в офис компании, а потом позвонил Розе и попросил ее прислать мне новую чековую книжку. Эта новая чековая книжка мне действительно была нужна, но звонил я не по этой причине. Я позвонил, чтобы убедиться, что она дома, а также, чтобы она думала, что я в противоположном конце Америки, так что спокойно может... наслаждаться с этим своим дружком... Я вылетел десятичасовым рейсом из Сан-Франциско, а в 5.55 самолет приземлился здесь. Около половины седьмого я уже был в городе.
Я думал, что мне, возможно, вообще не удастся это сделать.Это была долгая ночь, самая долгая ночь в моей жизни. Я знал, что он работает до двух, так что до этого времени мне пришлось бродить по городу, это было бесконечное ожидание. В семь часов я поужинал, потом немного прошелся, затем отправился в кино, а после кино в бар, где выпил, чуточку опьянел и решил, что, наверное, не смогу это сделать. Я вышел из бара в половине второго, пошел к нашему дому и принялся ждать его внизу перед домом. Он появился около половины четвертого, я уж думал, что прозевал его. Однако, наконец, он появился, его привезла какая-то девушка в желтом бьюике и высадила перед домом. Наверх он пошел по лестнице, он не ехал в лифте. Я дал ему достаточно времени, чтобы он разделся и влез к Розе в постель, потом взял из чемодана в автомобиле дробовик, он лежал там с того дня, когда я купил его, потом поднялся наверх по лестнице и открыл кухонную дверь.
Роза вошла в гостиную, и я застрелил ее первой.Когда она упала, я вторично выстрелил ей в лицо.С ним я поступил точно так же.В спальне.Потом я снял у него с руки перстень и идентификационный браслет и надел ему на палец левой руки мое обручальное кольцо, а на правую руку мое кольцо из Висконсинского университета. Потом я нарисовал татуировку на его руке.
Я уже совершенно успокоился, когда рисовал. Я знал, что эти выстрелы наверняка кто-то слышал, потому что они чудовищно громкие... Однако, несмотря на это, я был абсолютно спокоен.Нарисованная татуировка была не ахти. Не такая, какой она должна была быть. Она выглядела слишком новой и свежей, совсем не такой, как татуировка у меня на руке. Потом я прошелся по квартире и вытер руками пыль, где только мог, просто загрязнил их, понимаете, и вернулся к Дамаскусу, лежащему на полу. Я потер грязью татуировку, которую нарисовал, чтобы она не выглядела такой новой, будто она там давно, ну, словно, нанес патину. Потом сунул ему в руки дробовик. Я подумал, что, возможно, это будет выглядеть, как самоубийство.
Эта мысль пришла мне в голову тогда, когда я уже был там.Все остальное я запланировал заранее".
Лейтенант Бирнс положил копию признания на стол и очень тихо сказал: — О'кей, мистер Лейден, пожалуйста, подпишите эти три экземпляра.
Лейден кивнул. Он взял авторучку, которую подал ему Карелла, и перелистал оригинал, чтобы подписать его на последней странице, там, где было свободное место, но неожиданно покачал головой.
— В чем дело? — спросил Бирнс.
— Я убил еще одного человека,— сказал Лейден.
— Что? — воскликнул Бирнс.
— Я познакомился с одной женщиной... ну, когда бродил по городу... до того как пошел к себе домой. Я познакомился в баре с одной женщиной... а потом... потом... вспомнил, что сказал ей, как меня зовут, и подумал, что эта женщина выдаст меня. Мы разговорились, я был зол и наговорил больше, чем следовало. Поэтому, когда я расправился с теми двумя, я начал искать ее. Я не мог вспомнить ее фамилию, естественно, после всех этих волнений она выскочила у меня из головы, но я знал, что обязан разыскать ее... чтобы быть уверенным, что она не выдаст меня. Я вернулся в бар, но бармен не хотел сказать мне фамилию этой женщины. Было около четырех часов утра, когда я вышел из бара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24