Каждые пять минут та стерва хватала дитя, подбегала к окну, подкидывала ребенка в воздух, головой вниз, держа за лодыжки. И кричала, что тотчас его выбросит, если «легавые» не уберутся. А по всей улице — полисмены, полисмены и пожарные начеку: гадая, куда потребуется подбежать с сеткой, неотступно следя за каждым движением сумасшедшенькой. А Джули все время у двери: уговаривала, умоляла, всячески подчеркивая, что все они здесь лишь для того, чтобы помочь ей, детям, всем. Только выйди к нам, мы обо всем договоримся. Но женщина держала в руках большой разделочный нож. Ее муж был мясником. И ребенку, которого выбросила в окно, она отрезала руки по запястье.
— Ну и ну, — вздохнула Эйлин.
— Пиво и кола, — объявила официантка и вновь якобы умчалась.
— В конце концов, — продолжал Гудмэн, — Джули показалось, что она достигла небольшого прогресса. Было уже восемь вечера, и они два раза поели пиццы и выпили содовой. Обе. Женщина потребовала пива, но вы же знаете, мы никогда не предоставляем им спиртного...
Эйлин качнула головой.
— Ну так вот: бабенка сама поела, покормила детей и стала поразговорчивей. По крайней мере уже с час не грозила выбросить кого-нибудь из окна. И тогда Джули завела разговор о своих детях совсем как Мэри Бет на прошлой неделе. И наступило взаимопонимание, они начали ладить друг с другом. Тогда, чтобы убедить, что у нее нет оружия, Джули снимает куртку — смотри, дескать, я не вру. Помните?.. Нет оружия, никого не тронем... И дети уже хотят бай-бай. А у них есть люлька в холле, почему бы не отдать одного малыша? А эта леди ей: ну-ка, дай-ка я еще раз взгляну, есть у тебя пистоль или нет. Джули опять показывает, та говорит: о'кей, отдам тебе ребенка. Затем открывает дверь и рассекает голову Джули пополам!
— Господи! — выдохнула Эйлин.
— Ага. Ну уж тогда сразу взяли дверь штурмом, пришлепнули эту леди; точка, абзац. Почему абзац? Да потому, что Брэди тотчас вызвали на ковер. И комиссия, натурально, желает знать: как же это так вышло? Ребенок мертв, женщина мертва, полисменша тоже. Где опростоволосились?.. Если уже кто-то был убит, когда туда приехали, почему сразу же не взяли квартиру штурмом? Для начала? А?.. Брэди пытался им втолковать: то, что там раньше случилось, на этот способ повлиять не должно было. Говорил, что критика несправедлива. Наши методы ведь состоят в том, чтобы никто не понес ущерба после того, как мы прибываем на место происшествия. Но комиссия сочла его доводы смехотворными, ибо ущерб был-таки нанесен: три трупа и целый день фестиваля у телевизионщиков!.. Кроме того, телевики злились на Брэди за то, что он не пустил их на тот этаж. Ну и что же? Ведь это тоже правило — никаких видеокамер. И поэтому комментаторы навалились на целесообразность всей нашей программы. И чуть ее вообще не угробили. Надо же? Все чуть не вылетело в трубу. И тяготы, испытанные шефом — Мак-Клири, который начинал это дело, и все улучшение, привнесенное самим Брэди, когда он взялся за работу. Естественно, газетчики тоже не захотели отстать. Эти накинулись на мэра, тот проиграл на выборах, а новый мэр назначил новую комиссию. И вот она-то похерила все, проделанное Брэди; хуже того — сделала его козлом отпущения. Ведь это же была, мол, его программа, его методы... Словом, поверьте, компот получился ужасный...
Рассказывая, Гудмэн не забывал о своем омаре, над которым славно поработал: щипчиками отрывал сочные куски, сдирал панцирь, затем вилкой и руками макал куски в соус, чавкал, хрустел картошкой; затем — вновь к омару... Теперь он расправлялся с челюстями при обильном возлиянии пива. Ух, опять за картошку! Ел, ел, говорил, ел, говорил...
— Конечно, Брэди был самокритичен, уж так он скроен. И вбил себе в голову, что это лично он погубил Джули своими же руками, ибо недостаточно ее натренировал. А ведь это не так, ей-богу, мыто знаем, что тренировка была вполне адекватной. И кстати, Джули была парламентершей высшего класса, с большим опытом. Она все проделала как надо. Ее беда в том, что ей попалась воистину безумная баба, она бы так поступила при любых обстоятельствах.
Гудмэн замолчал. Эйлин наблюдала за тем, как он уничтожал остатки омара. Здоровущий глоток пива, так. Еще картошечки.
— Семья большая? — спросила она.
— Трое ребят, — ответил он.
— Да нет, у вас.
— Хм, не очень. А что... Я...
— Судя по тому, как вы расправляетесь с едой...
— Ой, вот уж нет! Я всегда так ел. — Он содрогнулся. — А что поделаешь, если все время хочется?
— Да, это видно.
— Ага, — произнес он, снова передернувшись, и влил в себя последние капли пива. — Я помню, — сказал он, — что Брэди после того долго не мог оправиться. Пережить это. Одно время вообще не хотел, чтобы женщины входили в команду. Потом нанял Джорджию... Не думаю, что вы с ней встречались... И Мэри Бет. Не знаю, почему он ее взял, но думаю, что она здорово делала свое дело... Кто знает, может, он почувствовал себя безоружным... Женщина на дверях, а за ними тоже женщина. Очень скользкая ситуация, я вам скажу. Может, он уволил Мэри Бет, потому что боялся за нее...
— Майк...
Опять — по имени, она к этому понемногу привыкала...
— Как ни крути, — сказала она, — а все равно Брэди помешан на проблемах пола. Отсюда и его отношение. Кого-нибудь из мужчин он выгонял?
— Одного. Но тот был горьким пьяницей...
— Вы думаете, он меня уволит?
— Не знаю.
— Так... Он прочувствовал, что вчера я подверглась большой опасности?
— Но ведь это так и было! Не надо было ему ставить вас на дверь. Кстати, я возражал. Мы спорили, кого послать, вас или Марту.
— Почему?
— Вы еще скороспелка. Мало опыта, тренированности...
— Но ведь вышло же.
— К счастью. Не думаю, что Марте это удалось бы. Кстати, хорошо, что старик заменил ее.
— А почему вы мне об этом говорите?
— Она слишком агрессивна и легка на подъем. Поэтому вообще не думаю, что из нее получится хороший парламентер.
— Вы об этом Брэди сказали?
— Да.
— А что со мной? Из меня получится хороший, как вы думаете?
— Вы уже и так вполне на уровне. Конечно, кое-что вы проделали несколько неуклюже, но ситуация-то и впрямь была аховая! Я привык называть вещи своими именами. Полицейский парламентер — это полицейский парламентер. И мы никогда не будем лгать, какие бы требования ни выставил захватчик. Подделываться под шлюху... — Он покачал головой. — Я сказал Брэди, что сама идея мне не по душе. Но когда он заупрямился, я предложил: давайте позовем Джорджию. Если мы вынуждены обманывать захватчика, значит, с этим справится только очень опытный парламентер. А Джорджии уже приходилось и перекрашиваться, и быть «подставой»... Странно, что вы об этом не знаете.
— Как ее фамилия?
— Мобри, Джорджия Мобри.
— Не припоминаю.
— Она в основном, работает в «наркоше», в наркобригаде.
— Все равно не помню.
— Так или иначе, она могла бы аккуратненько сработать вчера. Беда в том, что она в отпуске. Но... Какая разница! Вы же сами сказали: и так все вышло.
— К счастью. Или, скорее, повезло. Это ваши слова.
— Ну, как бы то ни было...
— Но мне повезло. Правда?
— Мне кажется, все должно было происходить по-другому. Не следовало, наверное, врать ему. Если бы он вас разоблачил...
— Я старалась, так сказать, играть на недомолвках.
— Это точное выражение. Но на деле мы выдавали вас за шлюху. И если бы он вдруг заподозрил, что мы морочим ему голову... — Гудмэн многозначительно помолчал. — Там же была девочка. И револьвер.
— А почему Брэди пошел на риск?
— Рискнул вами или общим подходом к делу?
— И тем, и другим.
— Вами — потому, что старик отверг Марту. А ведь Брэди поначалу послал именно ее, не кого-нибудь. Ну а обман... Наверное, подумал, что он даст плоды. И уж если это могло спасти жизнь дитяти...
— Это спасло жизнь.
— Так обернулось дело.
— Тогда зачем ему меня прогонять?
— Не знаю, как у него все в голове устроено. А уже десять лет с ним работаю...
— Так долго!
— А что?
— Вы моложе выглядите.
— Хм. Мне тридцать восемь.
— И все равно — моложе. Так почему же все-таки выгонять?
— Не знаю. Ей-ей. Меня как громом ударило. Сначала он меняет Марту на вас, а потом идет на все ваши условия. Ну-с, в итоге вы вытаскиваете и девчонку, и старца без единой царапины, а Брэди решает вас уволить. Мишугге. Вы понимаете идиш?
— Я знаю, что такое «мишугге». И мне кажется, знаю также, почему он хочет меня выбросить.
— Почему же?
— Потому что поступила по-своему. Не так, как он хотел.
— Он знал, что так будет, когда вы сказали, что никто не должен вмешиваться, пока старец не отдаст и ребенка, и оружие. Идея Брэди заключаюсь в том, что сначала выходит девчонка, а уж потом входите вы: торговля на равных.
— Но это точно то самое, что...
— Вы меня немного не поняли. Если бы он хотел выгнать вас из-за строптивости, то почему не сделал это тогда же, прямо на месте? Когда вы отказались поступить, как он приказал.
— Не знаю. А вы?
— Наверное, до него дошло, что, так сказать, на десерт он должен вас уволить, чтобы показать, кто начальник.
— Не выгнал же.
— Только потому, что я его отговорил.
— Как же это вам удалось?
— А я ему сказал, что вы — бесстрашная, честная, симпатичная и умная. И что, вероятно, станете лучшей в его команде. Несмотря на принадлежность к слабому полу.
— Бесстрашная? О, если бы вы только знали...
— Да, бесстрашная, — повторил он. — И другие, хм, вещи тоже — правда.
— И поэтому он дал мне месяц испытательного срока...
— Ах да, кстати. Я ему сказал, что вы еще и красивая.
— Не врите, — бросила она. — Не говорили.
— Да нет, сказал. Хотите сегодня пойти в кино?
Она посмотрела на него.
— Ну как?
— А что идет? — спросила она.
Луис Лееб заявил Карелле по телефону, что завещание его партнера уже подколото к досье, к работе над ним приступили, и потому у Луиса Лееба нет ни времени, ни желания обсуждать какие-либо детали с сыщиками, расследующими убийство. И уж конечно, не после того, как они надругались над священными гражданскими правами убитой горем вдовы мистера Шумахера; это — неслыханное преступление, а потому он, Лееб, естественно, а не Шумахер, до сих пор ожидает письменного извинения. Карелла сказал:
— Благодарю вас, мистер Лееб. — И повесил трубку.
В два пополудни, после того как часа полтора они прокорпели над завещанием в Третейском суде (каковой также почему-то назывался эрзац-судом, тогда как в других городах у него было иное название — Арбитражный), Карелла и Браун поехали в центр города на Джефферсон-авеню и оставили машину в изысканном соседстве с антикварными и модными магазинчиками, бутик, салонами красоты и выставками. Между двумя картинными галереями уютно гнездился магазин с кокетливым названием: «Бай и Уи. Щеночки».
Хозяйкой магазина была некая Полина Уид. Зго она продала черного породистого щеночка-лабрадорчика Маргарет Шумахер, дабы та могла подарить его мужу в честь первого Рождества, проведенного вместе. И вот теперь Уид была указана в завещании покойного как одна из наследниц. Ей досталось десять тысяч долларов.
Полина Уид была потрясена.
Красивой блондинке было под тридцать, как предположил Карелла. Черное балетное трико облегало очень стройное и гибкое тело. Глаза едва подведены синей тушью. Оглушительную новость она вначале восприняла с недоверием. Сказала им, что это — не иначе как розыгрыш. Однако, внимательнее взглянув в их строго официальные с золотым тиснением и лазоревыми полями жетоны с эмблемами (сыщики совали их уже второй раз), она прижала руку к губам и захихикала, качая головой; словом, проделала все, что полагается при подобных оказиях. Сцена истинного удивления, переходящего в восторг.
— И все-таки не могу поверить, — заявила она. — Так не бывает.
— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет? — спросил Браун.
— Никаких, — сказала она. — Совершенно невероятный сюрприз. Десять тысяч — это ж целое состояние!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Ну и ну, — вздохнула Эйлин.
— Пиво и кола, — объявила официантка и вновь якобы умчалась.
— В конце концов, — продолжал Гудмэн, — Джули показалось, что она достигла небольшого прогресса. Было уже восемь вечера, и они два раза поели пиццы и выпили содовой. Обе. Женщина потребовала пива, но вы же знаете, мы никогда не предоставляем им спиртного...
Эйлин качнула головой.
— Ну так вот: бабенка сама поела, покормила детей и стала поразговорчивей. По крайней мере уже с час не грозила выбросить кого-нибудь из окна. И тогда Джули завела разговор о своих детях совсем как Мэри Бет на прошлой неделе. И наступило взаимопонимание, они начали ладить друг с другом. Тогда, чтобы убедить, что у нее нет оружия, Джули снимает куртку — смотри, дескать, я не вру. Помните?.. Нет оружия, никого не тронем... И дети уже хотят бай-бай. А у них есть люлька в холле, почему бы не отдать одного малыша? А эта леди ей: ну-ка, дай-ка я еще раз взгляну, есть у тебя пистоль или нет. Джули опять показывает, та говорит: о'кей, отдам тебе ребенка. Затем открывает дверь и рассекает голову Джули пополам!
— Господи! — выдохнула Эйлин.
— Ага. Ну уж тогда сразу взяли дверь штурмом, пришлепнули эту леди; точка, абзац. Почему абзац? Да потому, что Брэди тотчас вызвали на ковер. И комиссия, натурально, желает знать: как же это так вышло? Ребенок мертв, женщина мертва, полисменша тоже. Где опростоволосились?.. Если уже кто-то был убит, когда туда приехали, почему сразу же не взяли квартиру штурмом? Для начала? А?.. Брэди пытался им втолковать: то, что там раньше случилось, на этот способ повлиять не должно было. Говорил, что критика несправедлива. Наши методы ведь состоят в том, чтобы никто не понес ущерба после того, как мы прибываем на место происшествия. Но комиссия сочла его доводы смехотворными, ибо ущерб был-таки нанесен: три трупа и целый день фестиваля у телевизионщиков!.. Кроме того, телевики злились на Брэди за то, что он не пустил их на тот этаж. Ну и что же? Ведь это тоже правило — никаких видеокамер. И поэтому комментаторы навалились на целесообразность всей нашей программы. И чуть ее вообще не угробили. Надо же? Все чуть не вылетело в трубу. И тяготы, испытанные шефом — Мак-Клири, который начинал это дело, и все улучшение, привнесенное самим Брэди, когда он взялся за работу. Естественно, газетчики тоже не захотели отстать. Эти накинулись на мэра, тот проиграл на выборах, а новый мэр назначил новую комиссию. И вот она-то похерила все, проделанное Брэди; хуже того — сделала его козлом отпущения. Ведь это же была, мол, его программа, его методы... Словом, поверьте, компот получился ужасный...
Рассказывая, Гудмэн не забывал о своем омаре, над которым славно поработал: щипчиками отрывал сочные куски, сдирал панцирь, затем вилкой и руками макал куски в соус, чавкал, хрустел картошкой; затем — вновь к омару... Теперь он расправлялся с челюстями при обильном возлиянии пива. Ух, опять за картошку! Ел, ел, говорил, ел, говорил...
— Конечно, Брэди был самокритичен, уж так он скроен. И вбил себе в голову, что это лично он погубил Джули своими же руками, ибо недостаточно ее натренировал. А ведь это не так, ей-богу, мыто знаем, что тренировка была вполне адекватной. И кстати, Джули была парламентершей высшего класса, с большим опытом. Она все проделала как надо. Ее беда в том, что ей попалась воистину безумная баба, она бы так поступила при любых обстоятельствах.
Гудмэн замолчал. Эйлин наблюдала за тем, как он уничтожал остатки омара. Здоровущий глоток пива, так. Еще картошечки.
— Семья большая? — спросила она.
— Трое ребят, — ответил он.
— Да нет, у вас.
— Хм, не очень. А что... Я...
— Судя по тому, как вы расправляетесь с едой...
— Ой, вот уж нет! Я всегда так ел. — Он содрогнулся. — А что поделаешь, если все время хочется?
— Да, это видно.
— Ага, — произнес он, снова передернувшись, и влил в себя последние капли пива. — Я помню, — сказал он, — что Брэди после того долго не мог оправиться. Пережить это. Одно время вообще не хотел, чтобы женщины входили в команду. Потом нанял Джорджию... Не думаю, что вы с ней встречались... И Мэри Бет. Не знаю, почему он ее взял, но думаю, что она здорово делала свое дело... Кто знает, может, он почувствовал себя безоружным... Женщина на дверях, а за ними тоже женщина. Очень скользкая ситуация, я вам скажу. Может, он уволил Мэри Бет, потому что боялся за нее...
— Майк...
Опять — по имени, она к этому понемногу привыкала...
— Как ни крути, — сказала она, — а все равно Брэди помешан на проблемах пола. Отсюда и его отношение. Кого-нибудь из мужчин он выгонял?
— Одного. Но тот был горьким пьяницей...
— Вы думаете, он меня уволит?
— Не знаю.
— Так... Он прочувствовал, что вчера я подверглась большой опасности?
— Но ведь это так и было! Не надо было ему ставить вас на дверь. Кстати, я возражал. Мы спорили, кого послать, вас или Марту.
— Почему?
— Вы еще скороспелка. Мало опыта, тренированности...
— Но ведь вышло же.
— К счастью. Не думаю, что Марте это удалось бы. Кстати, хорошо, что старик заменил ее.
— А почему вы мне об этом говорите?
— Она слишком агрессивна и легка на подъем. Поэтому вообще не думаю, что из нее получится хороший парламентер.
— Вы об этом Брэди сказали?
— Да.
— А что со мной? Из меня получится хороший, как вы думаете?
— Вы уже и так вполне на уровне. Конечно, кое-что вы проделали несколько неуклюже, но ситуация-то и впрямь была аховая! Я привык называть вещи своими именами. Полицейский парламентер — это полицейский парламентер. И мы никогда не будем лгать, какие бы требования ни выставил захватчик. Подделываться под шлюху... — Он покачал головой. — Я сказал Брэди, что сама идея мне не по душе. Но когда он заупрямился, я предложил: давайте позовем Джорджию. Если мы вынуждены обманывать захватчика, значит, с этим справится только очень опытный парламентер. А Джорджии уже приходилось и перекрашиваться, и быть «подставой»... Странно, что вы об этом не знаете.
— Как ее фамилия?
— Мобри, Джорджия Мобри.
— Не припоминаю.
— Она в основном, работает в «наркоше», в наркобригаде.
— Все равно не помню.
— Так или иначе, она могла бы аккуратненько сработать вчера. Беда в том, что она в отпуске. Но... Какая разница! Вы же сами сказали: и так все вышло.
— К счастью. Или, скорее, повезло. Это ваши слова.
— Ну, как бы то ни было...
— Но мне повезло. Правда?
— Мне кажется, все должно было происходить по-другому. Не следовало, наверное, врать ему. Если бы он вас разоблачил...
— Я старалась, так сказать, играть на недомолвках.
— Это точное выражение. Но на деле мы выдавали вас за шлюху. И если бы он вдруг заподозрил, что мы морочим ему голову... — Гудмэн многозначительно помолчал. — Там же была девочка. И револьвер.
— А почему Брэди пошел на риск?
— Рискнул вами или общим подходом к делу?
— И тем, и другим.
— Вами — потому, что старик отверг Марту. А ведь Брэди поначалу послал именно ее, не кого-нибудь. Ну а обман... Наверное, подумал, что он даст плоды. И уж если это могло спасти жизнь дитяти...
— Это спасло жизнь.
— Так обернулось дело.
— Тогда зачем ему меня прогонять?
— Не знаю, как у него все в голове устроено. А уже десять лет с ним работаю...
— Так долго!
— А что?
— Вы моложе выглядите.
— Хм. Мне тридцать восемь.
— И все равно — моложе. Так почему же все-таки выгонять?
— Не знаю. Ей-ей. Меня как громом ударило. Сначала он меняет Марту на вас, а потом идет на все ваши условия. Ну-с, в итоге вы вытаскиваете и девчонку, и старца без единой царапины, а Брэди решает вас уволить. Мишугге. Вы понимаете идиш?
— Я знаю, что такое «мишугге». И мне кажется, знаю также, почему он хочет меня выбросить.
— Почему же?
— Потому что поступила по-своему. Не так, как он хотел.
— Он знал, что так будет, когда вы сказали, что никто не должен вмешиваться, пока старец не отдаст и ребенка, и оружие. Идея Брэди заключаюсь в том, что сначала выходит девчонка, а уж потом входите вы: торговля на равных.
— Но это точно то самое, что...
— Вы меня немного не поняли. Если бы он хотел выгнать вас из-за строптивости, то почему не сделал это тогда же, прямо на месте? Когда вы отказались поступить, как он приказал.
— Не знаю. А вы?
— Наверное, до него дошло, что, так сказать, на десерт он должен вас уволить, чтобы показать, кто начальник.
— Не выгнал же.
— Только потому, что я его отговорил.
— Как же это вам удалось?
— А я ему сказал, что вы — бесстрашная, честная, симпатичная и умная. И что, вероятно, станете лучшей в его команде. Несмотря на принадлежность к слабому полу.
— Бесстрашная? О, если бы вы только знали...
— Да, бесстрашная, — повторил он. — И другие, хм, вещи тоже — правда.
— И поэтому он дал мне месяц испытательного срока...
— Ах да, кстати. Я ему сказал, что вы еще и красивая.
— Не врите, — бросила она. — Не говорили.
— Да нет, сказал. Хотите сегодня пойти в кино?
Она посмотрела на него.
— Ну как?
— А что идет? — спросила она.
Луис Лееб заявил Карелле по телефону, что завещание его партнера уже подколото к досье, к работе над ним приступили, и потому у Луиса Лееба нет ни времени, ни желания обсуждать какие-либо детали с сыщиками, расследующими убийство. И уж конечно, не после того, как они надругались над священными гражданскими правами убитой горем вдовы мистера Шумахера; это — неслыханное преступление, а потому он, Лееб, естественно, а не Шумахер, до сих пор ожидает письменного извинения. Карелла сказал:
— Благодарю вас, мистер Лееб. — И повесил трубку.
В два пополудни, после того как часа полтора они прокорпели над завещанием в Третейском суде (каковой также почему-то назывался эрзац-судом, тогда как в других городах у него было иное название — Арбитражный), Карелла и Браун поехали в центр города на Джефферсон-авеню и оставили машину в изысканном соседстве с антикварными и модными магазинчиками, бутик, салонами красоты и выставками. Между двумя картинными галереями уютно гнездился магазин с кокетливым названием: «Бай и Уи. Щеночки».
Хозяйкой магазина была некая Полина Уид. Зго она продала черного породистого щеночка-лабрадорчика Маргарет Шумахер, дабы та могла подарить его мужу в честь первого Рождества, проведенного вместе. И вот теперь Уид была указана в завещании покойного как одна из наследниц. Ей досталось десять тысяч долларов.
Полина Уид была потрясена.
Красивой блондинке было под тридцать, как предположил Карелла. Черное балетное трико облегало очень стройное и гибкое тело. Глаза едва подведены синей тушью. Оглушительную новость она вначале восприняла с недоверием. Сказала им, что это — не иначе как розыгрыш. Однако, внимательнее взглянув в их строго официальные с золотым тиснением и лазоревыми полями жетоны с эмблемами (сыщики совали их уже второй раз), она прижала руку к губам и захихикала, качая головой; словом, проделала все, что полагается при подобных оказиях. Сцена истинного удивления, переходящего в восторг.
— И все-таки не могу поверить, — заявила она. — Так не бывает.
— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет? — спросил Браун.
— Никаких, — сказала она. — Совершенно невероятный сюрприз. Десять тысяч — это ж целое состояние!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45