— ...и когда я говорю, что не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал, то есть вообще никто — ни захватчик, ни жертва, ни тем более член моей команды, — я говорю именно то, что думаю. Я же не прошу вас сделать то, чего сам бы не сделал...
«Ну вот ты и сделай», — подумала Эйлин.
— И поверьте, — продолжал витийствовать Брэди, — что ваша безопасность мне так же дорога, как моя собственная. Да. Но сейчас ситуация достигла такой критической временной отметки, когда нам предстоит принять решение: или мы ублажим прихоть старика, или создадим реальный риск угрозы для жизни ребенка. Он дал нам десять минут, и восемь из них уже истекли. Так как же прикажете нам поступить, детектив Берк?
— Сэр, вы настаиваете на том, чтобы я пошла туда безоружная?
— Это то, что мы им обещаем. Всегда им обещаем... Нет оружия — нет потерь.
— Но у него-то есть оружие, сэр.
— А у них всегда оно бывает, — сказал Брэди. — Ножи, например. Уж какое-нибудь оружие да всегда есть.
— У него револьвер, сэр.
— Да, здесь именно такой случай.
— Но ведь это должно быть просто сумасшествием с моей стороны! — воскликнула Эйлин.
— Ну, это ваше дело — решать. Такая уж работа. — Брэди посмотрел на часы. — Ну как, Берк? У нас время кончается. Да или нет? Поверьте, в этом городе масса женщин-полицейских, которые сочли бы за счастье работать с нашей командой.
«Женщины-полицейские, — подумала Эйлин. — Ну что? Разрубишь ты этот узел, детектив Берк? Мышь ты или человек?.. Ах, да поди оно все...»
— Я поторгуюсь с ним, прежде чем войти.
Брэди вытаращил глаза.
— Поработаю с дверью. Старик может думать что угодно, но никто не войдет в квартиру до того, как он освободит девчонку и сдаст оружие. Это мое условие. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет.
Брэди не спускал с нее глаз.
Она подумала, что, как бы ни обернулось дело, завтра же ее в этой команде не будет. То же, что с Мэри Бет Мулэни.
— Хотите или нет? — повторил Брэди.
А возможно, он выгонит ее, сейчас же...
— Да, сэр. Хотите — да, хотите — нет, — сказала она.
— Ну, если что-нибудь случится с девочкой... — произнес Брэди, не закончив фразы.
* * *
Старик подумал, что новая, «рыжая», дает сто очков той, костлявой, с глазами дворняжки. Жаль, правда, она не умеет говорить по-испански, но в его-то годы уже не до жиру. И так шикарно, что глаза у нее синие, как море, а груди мягко волновались, словно дюны на его родном острове. Веснушки золотым дождем осыпали щеки и переносицу. Просто красотка. Он очень везучий человек.
— Нам надо поговорить, — сказала она. — Меня зовут Эйлин.
Дверь в квартиру была чуть-чуть приоткрыта, на дверной цепочке. Он мог разглядеть ее лицо и тело в щелочку. Старик также знал, что и она видела револьвер у ушка девочки. А палец все время был на спусковом крючке.
Его сын всегда держал в шкафу этот револьвер заряженным. Плохое у них здесь стало соседство, как только понаехали все эти чужеземцы.
— А о чем мы будем говорить? — спросил он.
— О том, как я к тебе войду.
На курсах их учили не лгать захватчикам. Она постарается сделать так и на этот раз. Не скажет, что она шлюха. Но также и не скажет, что не шлюха. Маленькая недомолвка, которая может спасти ей жизнь. Пока. Пока кто-нибудь не пострадает. И этого она уже не переживет...
— Не могу же войти к тебе, пока у тебя в руках револьвер, — сказала Эйлин.
Она видела в щелку, что старик улыбнулся мудрой улыбкой. Морщинистый старец с белой бородой патриарха; темноглазая девчушка на коленке, револьвер у самого уха. Если что-нибудь с ней случится...
— Я просто боюсь, ну, как это я войду, а у тебя револьвер.
— Да, — подтвердил старик.
Интересно, что бы это значило на самом деле?
— Но ведь именно поэтому, — сказал он, — они и послали тебя ко мне, рыжуха. Разве не так? Потому что у меня револьвер.
Он говорил с сильным акцентом, но вполне понятно. И кстати, совершенно логично. Единственная причина, заставившая их пойти на его условия, заключалась как раз в том, что у него был револьвер.
— Твоя внучка тоже, наверное, очень напугана, — сказала Эйлин.
— Я люблю мою внучку, — отозвался он.
— Да, но я уверена, что она боится револьвера.
— Нет, с ней все в порядке. Так, дорогая? — Он потрепал ее по спинке свободной рукой. — И потом я же ее отпущу, когда ты войдешь. Так на так, правда? Ты входишь, я ее отпускаю. И все счастливы.
— Кроме меня, — произнесла Эйлин, улыбнувшись.
Она знала, что у нее добрая улыбка.
— Хм, я вовсе не хочу, чтобы ты осталась недовольна, — игриво сказал старик. — Уж я расстараюсь, чтобы сделать тебе хорошо.
— Но только не с этим револьвером в руках. Я боюсь его!
— Когда ты войдешь, — сказал он, — я отпущу девочку. Потом мы сможем закрыть дверь, и я уберу револьвер. Я сделаю тебя очень счастливой.
«Ну, конечно, — подумала она, — не сомневаюсь...»
— Послушайся меня, — Эйлин заговорщически понизила голос, — почему бы тебе сначала не отпустить девочку?
Итак: сначала — заложник, оружие — потом. Все по правилам.
— Ты входишь, она выходит, — сказал он. — Такой был уговор.
— Да, но когда они с тобой договаривались, они не знали, что я боюсь револьверов.
— Такая красивая и боишься маленького револьверчика? — кокетливо произнес старик и осторожно погладил висок девчонки дулом, она мигнула.
«Боже, смилуйся...» — молилась Эйлин.
— Я вправду боюсь, — повторила она. — А вот если отпустишь девочку, поговорим насчет револьвера. В интимной обстановке. Один на один.
— А ты мне скажи, чем мы еще займемся в интимной обстановке?
— Сначала отпусти девочку.
— Нет. Заходи и скажи, что мы будем делать интимно.
— Почему ты не снимаешь дверную цепочку?
— А зачем?
— Чтобы я лучше тебя разглядела.
— Для чего это тебе?
— Ну, трудно же разговаривать, не видя друг друга.
— А мне кажется, легко.
«У, противный, упрямый старый ублюдок...»
— А ты разве не хочешь получше меня рассмотреть? — спросила она.
— Это было бы прекрасно.
— Вот и сними цепочку. Открой дверь пошире.
— Ты полисмен? — спросил он.
«Хоть стой, хоть падай...»
— Нет, я не полисмен, — сказала она.
Абсолютная правда. Полисменша — да. Полицейская служащая — да. Но не полицейский, не мужчина-полисмен. Она подумала, что вышла из положения. Уж это она как-нибудь переживет.
— Потому что, если ты полисмен, — сказал он, — я убью девочку.
«А вот с этим она не проживет, это — точно...»
— Нет, — снова возразила она. — Я не полисмен. Ты же сказал, что хочешь женщину.
— Да.
— Вот я женщина и есть.
Она вновь увидела сквозь щелку, что он улыбается.
— Ну-ка, зайди и покажи, на что ты годишься как женщина.
— Нет, ты подумай сам: чтобы я могла войти, надо снять цепочку.
— А тогда войдешь?
— Войду, если снимешь цепь. — Она помедлила. — И выпустишь девочку. — Она снова помедлила. — И положишь оружие на пол.
Молчание.
— Тогда войду.
Опять — молчок.
— Ты слишком много хочешь, — сказал он наконец.
— Да.
— Ты получишь много удовольствия, — произнес он и подмигнул.
— Уж я надеюсь. — Она тоже подмигнула.
Двусмыслицы летали, как молнии в грозовую ночь.
— Расстегни блузочку, — попросил он.
— Нет.
— Ну распахни же ее для меня.
— Нет.
— Дай взглянуть на твои груди.
— Нет, — сказала она. — Сними цепочку.
Молчание.
— Ну ладно, так и быть.
Она молча ждала. Он наклонился, не вылезая из кресла, вытянул левую руку и снял цепочку. Девочка — по-прежнему на коленке. Револьвер по-прежнему у виска. А палец, как и прежде, на спусковом крючке, Она подумала, что ей нужно толкнуть дверь так, чтобы свалить его с кресла, ведь он стар и немощен. Зато револьвер — не старый, как раз подходящего возраста.
Она осторожно приоткрыла дверь. Теперь Эйлин могла видеть его всего, синие обои в глубине, синие глаза на их фоне и седую бороду, как у медведя гризли. Он твердо смотрел на ее лицо, и улыбка предвкушения играла на его губах.
— Привет! — бросила она.
— Ты еще краше, чем я думал, — сказал он.
— Спасибо. Ты помнишь наш уговор?
— Да, ты идешь ко мне.
— Только после того, как отпустишь девочку и положишь револьвер.
— Да, я знаю.
— Ну так что же, ты отпускаешь ее или нет?
— Почем я знаю?..
— Но я же дала тебе слово.
— Почем я знаю, что ты придешь ко мне?
— Я же сказала: приду. Дала слово.
— А ты человек слова?
— Стараюсь его держать.
Это означало, что она тотчас же его нарушит, если он причинит хоть малейший вред ей или девчонке. Она ведь была без оружия... Как твердили на занятиях? Это то, что мы обещаем: никакого оружия, никакого вреда. Никому...
Правда, ее подстраховывали справа двое дюжих полицейских, стоило ей дать знак, и они ринулись бы на штурм. Она очень надеялась, что старец не совершит какого-нибудь дурацкого поступка.
— Ну так отпускай же ее, сейчас же, о'кей? — сказала она.
— Памела! — обратился он к девочке по-испански, — ты хочешь выйти отсюда, дорогая? Хочешь оставить дедушку с этой красивой леди?
Памела с важностью кивнула. Она была слишком напугана, чтобы вскрикнуть или вздохнуть с облегчением. Она знала, что это ее дедушка, но она знала также, что у него револьвер. Ей было трудно примириться с обоими обстоятельствами. Она кивнула. Да, мол, я хочу выйти. Пожалуйста, выпусти меня, дедушка.
— Ну что ж, иди, — сказал он по-английски и посмотрел на Эйлин, ища одобрения в ее взгляде.
Эйлин радостно закивала головой.
— Иди сюда, мое сердечко, — позвала она, расставляя руки. — Ко мне. Давай, давай, пока дедушка не передумал.
Памела соскользнула с колен и выбежала за дверь. Эйлин подхватила ее и, повернувшись, передала в надежные руки полицейского из бригады чрезвычайных происшествий. Тот обнял ее и, прижав к себе, заторопился вниз, в холл.
Теперь оставались старик и револьвер. Без козырей для торговли. Если бы они хотели ухлопать его, то смогли бы это сделать безбоязненно, без риска для заложницы. Но это не входило в правила игры. Эйлин дала ему слово.
— Теперь положи револьвер, — попросила она.
Он повернул дуло к открытой двери, держа револьвер по-прежнему на коленях, палец на крючке, ствол нацелен в голову Эйлин. Оттуда, где сидел старик, не было видно, что справа от Эйлин находились полицейские. Но он знал, что кто-то взял девчонку, передал ее кому-то. Он знал, что Эйлин не одна.
— Кто там вместе с тобой? — спросил он.
— Полицейские, — сказала она. — Вы не собираетесь сдать оружие, мистер Вальдез?
— А у них оружие есть, у этих полицейских?
— Да.
«Правду, правду говорите им...»
— Если я положу револьвер, почем мне знать, что они меня не застрелят?
— Я обещаю, что мы не тронем вас.
Накладка! «Мы»... Расшифровала себя...
К счастью, он этого не уловил. А может, уловил?
— Я обещаю, что никто из полицейских, находящихся здесь, не тронет вас.
То ли поправила положение, то ли усугубила... Что на самом деле? Его голубые глаза внимательно изучали ее, прямо-таки обшаривали лицо: верить или не верить?
— Откуда я знаю, — сказал он, — что они меня не пристрелят? Я наделал столько... Столько хлопот всем причинил...
— Да, это так. Но я обещаю, что они вас не застрелят. Никто не причинит вам вреда, если вы сдадите оружие. Обещаю. Даю вам слово.
— А забудут они, что я им доставил такие хлопоты?
Вот этого-то она и не могла ему обещать. Во-первых, обвинение в хранении огнестрельного оружия. Ведь не водяной пистолетик. И один Бог ведает, в чем еще его обвинят... Так просто он не отделается, так не бывает. Нельзя сулить несбыточное. Да, он слабоумный старец, он, наверное, действительно думает, что ему всего шесть лет и он все еще играет «в докторов» под кокосовой пальмой на своем острове. Но он нарушил закон по нескольким статьям, а вокруг были полицейские, поклявшиеся охранять этот закон.
— Они помогут вам, — сказала она. — Постараются помочь.
И это было так. Наблюдение у психиатра, лечебный курс, трудотерапия... Словом, то, что доктор прописал.
Но револьвер все еще был на коленке, а дуло нацелено на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45