– Нет, я так бы не сказал. Я полагаю, что нож этот уже был у нее в спальне.
– Зачем ей мог понадобиться кухонный нож в спальне?
– Я считаю, что она пользовалась им, когда разрезала лимон.
– Да?
– Да. На туалетном столике у нее стоял чайник с чаем и тут же лежали два разрезанные пополам лимона. На подносе были обнаружены остатки лимонного сока, а также мелкие царапинки, оставленные ножом. Мы склонны сделать вывод, что она принесла из кухни поднос с чаем, лимоны и нож, чтобы разрезать их. А потом она разрезала прямо на подносе лимоны и выдавила их в чай.
– Пока что для меня все это дело как китайская грамота, – сказал Мейер.
– Ну в том, что я говорю, нет ничего сложного. Поул Блейни проводил медицинское обследование. Он утверждает, что обнаружил остатки лимонной кислоты на левой руке женщины, то есть на той руке, которой она придерживала лимон. Резала же она правой. Все проверено, Мейер. Она не была левшой.
– Ну хорошо, будем считать, что она попила чайку перед тем, как ее убили, – сказал Мейер.
– Совершенно верно. На стакане, который стоял на ночном столике у постели, мы обнаружили принадлежащие ей отпечатки пальцев.
– А какие отпечатки были обнаружены на ноже?
– Там не обнаружено ни чьих отпечатков, – сказал Гроссман. – А вернее было бы сказать, что мы нашли там чьи угодно отпечатки. Они там все спутаны и наложились один на другой, да к тому же еще все там смазано.
– А удалось найти что-нибудь интересное в ее записной книжке? В отчете Клинга говорилось…
– Та же самая картина, нам не удалось обнаружить ни одного четкого отпечатка. А кроме того в квартире не найдено буквально ни гроша денег. Я, например, считаю, что убийца ее к тому же еще и ограбил. – Угу, значит, так, – сказал Мейер. – И это все?
– Да, все. Ты разочарован, да?
– Я, по правде говоря, рассчитывал на то, что хотя бы вам удастся что-нибудь найти.
– Весьма сочувствую.
– Ну, что поделаешь. – Гроссман некоторое время молчал, а потом решился. – Мейер? Ты считаешь, что убийство Кареллы связано с этим?
– Не знаю, – сказал Мейер.
– Мне очень нравился этот парень, – сказал Гроссман и повесил трубку.
Харви Сэдлер был не только адвокатом Тинки Закс, но и старшим партнером в адвокатской конторе "Сэдлер, Мау-Интайр и Бруке", которая располагалась в центре города на Фишер-стрит. Мейер приехал туда за несколько минут до полудня и там выяснилось, что Сэдлер как раз собирается отправиться в Ассоциацию молодых христиан. Мейер сообщил ему, что он приехал за тем, чтобы узнать, оставила ли Тинка Закс завещание. Подтвердив, что завещание такое и в самом деле имеется, Сэдлер осведомился, не согласится ли Мейер поехать вместе с ним в ассоциацию и тогда они смогли бы поговорить обо всем по дороге. Мейер заверил его, что он с удовольствием составит ему компанию и оба вышли на улицу в надежде поймать такси.
Сэдлер оказался мужчиной лет сорока пяти, могучего телосложения, с грубыми чертами лица. Он охотно рассказал Мейеру, что некогда играл полузащитником за Дармут. Правда было это еще в 1940 году, но он играл вплоть до призыва в армию. А теперь вот старается поддерживать спортивную форму, дважды в неделю по понедельникам и четвергам играя в гандбол в клубе при Ассоциации молодых христиан. Во всяком случае, это хоть как-то помогает поддерживать спортивную форму. Правда, гандбол не может компенсировать того, что ему приходится сидеть за столом по восемь часов в день.
Мейер сразу же заподозрил намек. Уже несколько недель как он особенно чувствительно относится к собственному весу. Началось это после того, когда он узнал, что именно имеет в виду его четырнадцатилетний сын, называя его "Старый Криска". Небольшое расследование помогло установить, что на школьном жаргоне это означает "толстяк" – достаточно неуважительное прозвище, хотя, возможно, и с примесью симпатии. Он наверняка выпорол бы сына за это, если бы жена его Сарра, не заявила, что, может, мальчик не так-то уж и не прав. "Мы ведь не замечаем, что толстеем понемножку, – сказала она Мейеру, – и тебе наверняка не помешало бы немного позаниматься в гимнастическом зале при главном управлении полиции." Мейер, чье детство прошло под издевательства инаковерцев, уж никак не ожидал подобного удара со стороны того, чьи пеленки когда-то портили ему жизнь. Он подозрительно взглянул на Сэдлера, как на лазутчика вражеского лагеря, а потом неожиданно ему пришло в голову, что сам-то он, если глянуть со стороны, скорее всего просто типичный еврей, помешанный на своем еврействе. Просто нормальный маньяк.
Его подозрения как относительно себя, так и относительно Сэдлера, несколько рассеялись, когда он попал в раздевалку Ассоциации молодых христиан, в которой стоял точно такой же запах, который мог бы стоять и в раздевалке Ассоциации молодых евреев, если бы таковая имелась в этом городе. Как-то сразу убедившись в том, что ничто в мире не рассеивает столь успешно подозрительность и предубежденность, как запах мужской раздевалки при спортивном зале – раздевалки, которой свойственна атмосфера грубоватой мужской дружбы, товарищества и взаимовыручки, Мейер прислонился к шкафчикам раздевалки в ожидании того, когда Сэдлер переоденется в свои гандбольные шорты и продолжит свой рассказ о завещании Тинки.
– Она оставила все своему бывшему мужу, – сказал Сэдлер. – Именно таково ее желание.
– И ничего не оставила дочери?
– Только в том случае, если Деннис умрет раньше Тинки. На этот случай она назначила опекуна, доверив ему распоряжаться имуществом до ее совершеннолетия.
– А Деннис знает об этом?
– Понятия не имею.
– А была ему отослана копия завещания?
– Во всяком случае, я ее не отсылал.
– А сколько экземпляров завещания вы отослали Тинке?
– Две копии. Оригинал его хранится у меня в сейфе.
– Это она сама потребовала, чтобы ей отослали две копии?
– Нет. Но мы обычно отсылаем по две копии завещаний всем завещателям. В большинстве случаев люди любят иметь у себя под рукой запасной экземпляр на тот случай, если возникнет необходимость поправок, а второй, как правило, держат в сейфе своего банка. По крайней мере, такова практика.
– Мы весьма тщательно обыскали квартиру Тинки, мистер Сэдлер, но так и не нашли копии ее завещания.
– В таком случае, можно предположить, что она и в самом деле отослала ее своему бывшему мужу. И ничего странного я тут не вижу.
– Неужели?
– Видите ли, отношения между ними сохранялись самые дружественные. А кроме того, он ведь действительно является единственным наследником. И легко можно предположить, что Тинка желала поставить его об этом в известность.
– Ага, – задумчиво произнес Мейер. – А насколько велико это наследство?
– Ну все, что у нее имеется – это картина.
– Как это понимать?
– Я имею в виду картину Шагала.
– Простите, я все-таки не понимаю.
– Я говорю о картине художника Шагала. Тинка приобрела ее несколько лет назад, когда она начала наконец зарабатывать хорошие деньги. Я полагаю, что сейчас эту картину можно оценить примерно в пятьдесят тысяч долларов.
– Это вполне приличная сумма.
– Верно, – сказал Сэдлер. Он уже облачился в шорты и сейчас старательно натягивал перчатки, всем своим видом показывая, что ему пора выходить на площадку. Однако Мейер решил игнорировать все эти намеки.
– А как насчет всего остального имущества? – спросил он.
– А это и есть ее имущество.
– Как это?
– Картина Шагала и составляет содержание ее завещания или ту часть его, которая представляет собой значительную ценность. А остальное – это мебель, кое-какие ювелирные изделия, предметы туалета и прочие мелочи, но, уверяю вас, все это не представляет собой сколько-нибудь значительной ценности.
– Погодите, мистер Сэдлер, я чего-то тут не понимаю. Насколько мне известно, Тинка Закс зарабатывала около ста пятидесяти тысяч долларов в год. Неужели вы всерьез утверждаете, что к моменту своей смерти все ее имущество или капитал оказались вложенными в картину Шагала, которая оценивается в пятьдесят тысяч долларов. Как такое могло произойти?
– Не знаю, но именно так обстоят дела.
– И чем вы можете объяснить это?
– Ничего не могу вам сказать. Я ведь не был консультантом по вкладыванию ее капитала, я был всего лишь консультирующим ее юристом.
– Но в качестве такового вы ведь наверняка попросили ее определить состав ее имущества при составлении завещания, правда?
– Правильно.
– Ну, и как же она сама определила его?
– Именно так, как я и сказал вам только что.
– А когда это было, мистер Сэдлер?
– Завещание было составлено двадцать четвертого марта.
– Двадцать четвертого марта? Это означает, что всего лишь около месяца назад?
– Правильно.
– А были у нее какие-нибудь причины, чтобы составить завещание именно в это время?
– Об этом мне ничего не известно.
– Я спрашиваю о том, не было ли у нее проблем со здоровьем или еще чего-нибудь?
– Выглядела она вполне здоровой.
– А не была ли она напугана чем-нибудь? Не показалось ли вам, что она предчувствует какую-то беду или угрозу жизни?
– Нет, ничего такого я не заметил. Она нервничала, это было заметно, но при этом отнюдь не выглядела напуганной.
– А почему она нервничала?
– Этого я не знаю.
– Вы у нее не спрашивали о причине волнения?
– Нет, не спрашивал. Она пришла ко мне за тем, чтобы составить завещание, и я помог ей составить его и оформить должным образом.
– А приходилось вам до этого оказывать ей какие-либо услуги юридического порядка, перед тем, как составить это завещание?
– Да. У Тинки был дом в графстве Мейвис и я занимался оформлением бумаг, когда она решила продать его.
– И когда это было? – В прошлом октябре.
– Какую сумму получила она от продажи этого дома?
– Сорок две тысячи пятьсот долларов.
– Дом был заложен?
– Да. Пятнадцать тысяч было внесено на уплату ссуды. Остальное же пошло Тинке.
– Двадцать… – Мейер помолчал, производя подсчет в уме. – Это двадцать семь с половиной тысяч. Они должны были остаться у Тинки на руках. Я правильно говорю?
– Да, верно.
– Они были получены наличными?
– Да.
– Так куда же они делись, мистер Сэдлер?
– Именно этот вопрос я задал ей, когда мы составляли завещание. Меня они интересовали и с точки зрения налогов, и в связи с завещанием – вопрос о том, кому достанутся в наследство деньги, вырученные от продажи дома, мог оказаться спорным. Однако она сказала мне, что истратила их на личные расходы.
Сэдлер помолчал.
– Мистер Мейер, я занимаюсь здесь всего дважды в неделю и, поверьте, мне очень трудно бывает выкроить время для занятий спортом. Я надеялся…
– Я постараюсь не очень задерживать вас, но еще одну минуточку. Просто я не могу даже вообразить, что же могла Тинка сделать со всеми этими весьма солидными суммами, которые попадали ей в руки. Если верить вашим словам, то она была буквально без цента в момент своей смерти.
– Видите ли, я могу сообщить вам только то, что она сама говорила мне о своем финансовом положении. И состав ее имущества я внес в завещание с ее слов.
– А мог бы я ознакомиться с текстом ее завещания?
– Разумеется. Но оно находится у меня в сейфе, в помещении конторы, а я туда не намерен возвращаться сегодня. Если вы сможете зайти ко мне завтра…
– Я надеялся, что смогу ознакомиться с ним до того…
– Заверяю вас, что я честно изложил вам содержание завещания. Как я уже объяснял вам, я был у нее всего лишь консультирующим юристом, а никак не советником по размещению капиталов.
– А был у нее такой советник?
– Этого я не знаю.
– Мистер Сэдлер, а вы вели дело о ее разводе?
– Нет. Она впервые обратилась ко мне за помощью, когда занялась продажей дома. До этого я вообще не был знаком с ней и поэтому не знаю, кто консультировал ее по делу о разводе.
– И последний вопрос, – сказал Мейер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26