Какой хрен его туда понес!?
О коварном нраве этой трясины нам растолковал Зосима. Он выглядел совершенно обескураженным.
– Гиблое место. Хуже не придумаешь. В сорок втором здесь погиб весь немецкий десант, – сказал он, присаживаясь на бережку под кустик, в тень. – Сто с лишним человек. Летчик ошибся и выбросил парашютистов не там, где нужно, – в аккурат, сюда, в Пимкино болото. Только четверо фрицев и спаслись. Деревенские бабы взяли их в плен. Дык один из них потом сошел с ума, ну, а про остальных не знаю. Бабы их сильно помяли… За мужей мстили. Фрицев потом забрали в район.
– Все, мы выполнили ваше пожелание… или просьбу – не суть важно, – сказал я, обращаясь к Идиомычу, которого при виде непроходимого болота, похоже, хватил столбняк. – Дальше ходу нет. Мы за самоубийц ответа не несем.
– О чем вы говорите? Какие самоубийцы? – очнулся от временного ступора Идиомыч.
– Не какие, а какой. Кондратий Иванович, в единственном числе. Этот участок болота самый страшный и коварный. По нему может пройти разве что бесплотный дух. Мы этого сделать не сможем. Так что наша миссия на этом закончилась. Сейчас сядем, пообедаем – и обратно. Нужно успеть вернуться домой до темноты.
– Но как же… – Идиомыч беспомощно тыкал мне под нос свой приборчик с мигающим светодиодом. – Вот, видите, как ярко он горит. Значит, Кондратий Иванович уже недалеко, в двух шагах отсюда. И направление мы определили совершенно точно.
– Ну и что?
– Как это – что? Нужно выручать Кондратия Ивановича. Иначе он погибнет здесь.
– Я так понимаю, вы хотите умереть с ним за компанию. Но это ваше право, ваш выбор. А мне такие мансы – пардон, предложения – по барабану. Извините за грубость. Как мы можем лезть в это болото, если тут бездонная трясина? Вы не успеете и три раза булькнуть, как окажетесь в царстве лешего, под многометровым слоем грязи. Вас оттуда никто не достанет – даже для того, чтобы по-человечески похоронить.
– А я думал…
– Что вы думали? Что мы с Зосимой волшебники и можем ходить по морю, аки по суху?
– Нет, я о другом. Мне говорили, что вы очень смелый, мужественный человек.
– Все это враки. Досужий домысел. Я самый обычный мужчина, подверженный разным фобиям. И смелым бываю только тогда, когда меня загонят в угол. Да, да, как крыса. Вы не сказали это, но подумали. Не волнуйтесь, я не обижусь. Крыса очень умное, здравомыслящее животное. Уж оно точно не полезет туда, где его ждет верная смерть.
– Но как же нам тогда быть?
Куда и девались барские замашки Идиомыча. Перед нами с Зосимой стоял жалкий человечишко в годах, у которого все тряслось, даже нижняя челюсть. И что он нашел в этом Кондратке? Ишь как переживает…
– Для начала нужно пообедать, – сказал я, развязывая свой сидор. – Я голоден, как сто чертей. А на пустой желудок ни одна толковая мысль не ловится. Уж поверьте мне на слово. Ты как, Зосима, не против?
– Я завсегда…
– Понял. И по стопарику нужно принять… для сугреву души. Ты не забыл наполнить свою фляжку?
– Обижаешь…
Покопавшись в бездонных карманах своего «спецкомбинезона», Зосима выудил плоскую флягу из нержавейки с позолоченным вензелем – мой подарок. Это когда я еще был богатеем. Свою флягу со спиртным я всегда приберегал до последнего.
– Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я… – Напевая песенку из «Мойдодыра», я сноровисто раскладывал снедь на куске плотной клеенки.
Я брал ее, когда шел на охоту – это и скатерть, и, если нужно, хороший изолятор от сырости, когда сидишь на пятой точке в засаде, подстерегая дичь.
Идиомыч присоединился к нам с явной неохотой. Он был в отчаянии. А еще профессор начал испытывать к нам с Зосимой нехорошее чувство, считая нас редисками. Но когда мы налили ему сто грамм, он все же выпил – медленно, врастяжку. По интеллигентному. Что значит ученый человек…
Мы с Зосимой, который быстро развел костер, чтобы вскипятить чай (это у нас обязательный ритуал в походных условиях), не просто выпили, а хряпнули по-молодецки. Так водка лучше идет. Она проскакивает в желудок, не задевая вкусовых рецепторов. Поэтому с такими способностями, как у нас с Зосимой, можно пить любую гадость – противно не будет.
Я жевал, но заряженное ружье держал под рукой. Иногда я ловил тревожные взгляды Зосимы, но ничего не говорил, только прищуривал глаза: мол, все в порядке, знаю, видел, чувствую, готов к действиям.
За нами наблюдали. Это я сначала почувствовал кожей. А потом услышал тихий – очень тихий – шелест травы. Кто-то осторожно перемещался, чтобы занять более выгодную позицию.
То же самое почуял и Зосима. Он иногда как будто глуховатый, но временами его слух улавливает малейшие нюансы в окружающей обстановке; особенно ярко это свойство Зосимы проявляется в лесу.
Уже на тропе мы почувствовали неладное. И вычислили это по следами Кондратки. Конечно, они не везде были видны, особенно в начале пути, но затем пошли более низкие места, почва стала сырой, и его «вездеходы» стали отпечатываться совершенно отчетливо.
Сначала он шел обычным шагом, затем ускорился, а когда до Пимкиного болота оставалось где-то метров триста-четыреста, и вовсе побежал. Почему?
Ответ был, как говорится, налицо. Его преследовали. Возле болота тропа была испещрена другими следами, которые совсем затоптали отпечатки сандалий Кондратия Ивановича. Похоже, преследователи наткнулись на него случайно, так как до этого они шли лесом. Наверное, не знали о существовании более удобного пути – тропы.
И теперь кто-то за нами следил. И скорее всего, этот человек имел ствол. Что мне совсем не нравилось.
Выдержав необходимое время, я дожевал свой кусок и встал.
– Пойду по надобности, – сказал я громко – чтобы отчетливо расслышал тот, кто сейчас не меня зырил.
Зосима сразу понял, что я хочу сделать. А Идиомыч посмотрел на меня с недоумением – на кой ляд в лесу громогласно предупреждать всех, что думаешь сходить по нужде?
Ружье я демонстративно оставил. И пошел в сторону, противоположную той, где притаился наблюдатель.
Шел шумно, с хрустом ломая сухостой. Ну, а затем, естественно, притих. Надолго. Что не могло, понятное дело, вызвать у наблюдателя никаких подозрений.
Я скользил среди деревьев как тень. Этому меня учили и в спецшколе, и Зосима, который своими чунями чувствовал в лесу каждую травинку, каждую сухую веточку, словно его ноги были зрячими.
Наблюдатель был лохом в этом деле. Он совсем не обеспокоился и даже не шелохнулся, когда я подобрался к нему на расстояние броска.
Обычно классные спецы чувствуют засаду или подготовку к захвату каким-то шестым или седьмым чувством. Когда они работают, то представляют собой один большой обнаженный нерв.
Мой клиент был из черноризной братии. Но вместо пастырского посоха этот сукин сын держал в руках вполне приличный винт – карабин Симонова.
Что ж, теперь миндальничать нет нужды. Обработаем клиента по всем канонам специальных операций. Кто к нам с мечом придет… ну и так далее. Этот текст в нашей стране знает даже ребенок. Он генетически заложен в самой сущности русского человека.
Когда я обрушился ему на спину, он не успел и пискнуть. Я нанес наблюдателю славный удар по затылку, но все же руку придержал – так сказать, во избежание. Нам нужен живой «язык», а не пожива для всякой болотной нечисти. Возможно, этот черный ворон расскажет, что случилось с Кондраткой, и куда он девался.
Подождав, пока мой стреноженный пленник оклемается (вязать «объект» нас тоже учили; и мы это делали артистически, с применением подручных средств), я резким движением поднял его за связанные сзади руки, заставив принять вертикальную стойку.
Лошадей треножат на выпасе, чтобы они не смогли убежать – передние ноги им вяжут перекрученной веревкой с таким расчетом, чтобы животное могло только ходить мелким шагом; или совершать неуклюжие скачки.
– Топай, – сказал я, легонько подталкивая его в спину. – Туда, – указал направление.
Наблюдатель беспрекословно повиновался. Он еще был в легком ступоре; все-таки я приложился от души. Ну надоели мне эти черные, спасу от них нет.
Наше появление перед честной компанией в составе Зосимы и профессора вызвало легкое замешательство. Мне показалось, что даже мой добрый друг, который знал, зачем я отправился в кустики, не ожидал от меня такой прыти.
Что касается Идиомыча, то он и вовсе был удивлен до крайности.
– К-кто… кто это? – спросил Идиомыч, заикаясь от волнения.
Ишь ты, в лесу сразу утратил весь свой ученый лоск. То ли еще будет…
– Это? – Я взял своего пленника за подбородок, поднял его опущенную голову и с деланной нежностью спросил: – Ты кто, милый? Как тебя зовут, какого роду-племени? Что здесь делаешь? Ась? Не слышу ответа.
Пленник молчал. Но его взгляд был красноречивее любых слов – в нем полыхала дикая ненависть.
Переживает. Еще бы – я взял его, как младенца. Обидно. Парню лет тридцать, может, немного больше. Здоровенький малый. Мышцы прощупываются сквозь одежду вполне конкретные.
Тебе бы, сукин сын, в Чечню, родину от бандитов защищать. А ты тут на природе черных петухов режешь, по болотам шастаешь уж неизвестно по какой причине, да в игры сатанинские играешь… падло.
– Наверное, он немой, – продолжил я с тем же деланным благодушием. – Однако, ему здорово повезло. Я, знаете ли, умею врачевать немоту. О, на это нужно посмотреть. После моего «лечения» хромые бегают как олимпийские чемпионы, глухие начинают слышать, словно первоклассный радар, а немые поют как Лучано Паваротти. Последний раз тебя спрашиваю – кто ты таков и почему за нами подглядывал? Отвечай! Не доводи до греха.
Ноль эмоций. Черноризец вдруг стал совершенно отрешенным – пустые глаза, расслабленная поза, лицо, как маска, неподвижное и бесстрастное. Неужто медитирует? Этот прием мне знаком. Он здорово помогает, когда тебя ждет большая боль.
Ну что же, посмотрим, как ты ее выдержишь…
Я подошел к костру, взял пылающую головешку, и поднес ее к близко лицу пленника. Его реакция меня поразила – он даже не дрогнул.
– Я бы на твоем месте не валял Ваньку, – процедил я сквозь зубы. – Ситуация серьезная, ты это знаешь. Мы обязаны защищаться, хотя никого не трогали. Каша заварилась по вашей милости. Поэтому говори, иначе пожалеешь, что на свет родился. Молчишь? Ну что же, вольному воля… а тебе, страстотерпец хренов, тлеющая головня в задницу.
С этими словами я резким и сильным движением разорвал его черную хламиду, оголив до пояса. А затем швырнул пленника на землю, наступил на затылок ногой и ткнул головней в поясницу – для начала.
Черноризец не издал ни звука, лишь заскрипел зубами. Силен мужик, подумал я не без восхищения. Похоже, пахан его зазомбировал. И теперь этот неофит скорее умрет, чем заговорит. Вот незадача… Было бы это на вражеской сторонке…
– Что вы делаете!? – вдруг вскричал Идиомыч, и начал меня оттаскивать в сторону. – Это же человек!
– Это гнусная тварь, – сказал я, злобно щерясь. – Он держал нас на прицеле. Минута-другая, и это человекообразное существо положило бы всех без сожалений и колебаний. Он всего лишь дожидался, пока мы не выболтаем какой-нибудь секрет, чтобы принести своему боссу важную информацию.
– И все равно мы должны поступать как цивилизованные люди, – горячился Идиомыч. – Нужно сдать его в милицию, они разберутся.
– Вы и вправду такой наивный или прикидываетесь? – спросил я намеренно грубо. – Менты отпустят этого кента через час после того, как мы сдадим его в дежурную часть. Поверьте мне на слово. Что они могут ему инкриминировать?
– Ну, вот оружие…
Естественно, карабин я не оставил, а забрал с собой. А также выгрузил карманы своего пленника, где нашел два десятка патронов. Хороший боезапас…
– Трижды ха-ха. Оружие… Он скажет, что нашел карабин в лесу или что это мы всучили карабин ему в руки, чтобы дискредитировать мирную секту перед лицом общественности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
О коварном нраве этой трясины нам растолковал Зосима. Он выглядел совершенно обескураженным.
– Гиблое место. Хуже не придумаешь. В сорок втором здесь погиб весь немецкий десант, – сказал он, присаживаясь на бережку под кустик, в тень. – Сто с лишним человек. Летчик ошибся и выбросил парашютистов не там, где нужно, – в аккурат, сюда, в Пимкино болото. Только четверо фрицев и спаслись. Деревенские бабы взяли их в плен. Дык один из них потом сошел с ума, ну, а про остальных не знаю. Бабы их сильно помяли… За мужей мстили. Фрицев потом забрали в район.
– Все, мы выполнили ваше пожелание… или просьбу – не суть важно, – сказал я, обращаясь к Идиомычу, которого при виде непроходимого болота, похоже, хватил столбняк. – Дальше ходу нет. Мы за самоубийц ответа не несем.
– О чем вы говорите? Какие самоубийцы? – очнулся от временного ступора Идиомыч.
– Не какие, а какой. Кондратий Иванович, в единственном числе. Этот участок болота самый страшный и коварный. По нему может пройти разве что бесплотный дух. Мы этого сделать не сможем. Так что наша миссия на этом закончилась. Сейчас сядем, пообедаем – и обратно. Нужно успеть вернуться домой до темноты.
– Но как же… – Идиомыч беспомощно тыкал мне под нос свой приборчик с мигающим светодиодом. – Вот, видите, как ярко он горит. Значит, Кондратий Иванович уже недалеко, в двух шагах отсюда. И направление мы определили совершенно точно.
– Ну и что?
– Как это – что? Нужно выручать Кондратия Ивановича. Иначе он погибнет здесь.
– Я так понимаю, вы хотите умереть с ним за компанию. Но это ваше право, ваш выбор. А мне такие мансы – пардон, предложения – по барабану. Извините за грубость. Как мы можем лезть в это болото, если тут бездонная трясина? Вы не успеете и три раза булькнуть, как окажетесь в царстве лешего, под многометровым слоем грязи. Вас оттуда никто не достанет – даже для того, чтобы по-человечески похоронить.
– А я думал…
– Что вы думали? Что мы с Зосимой волшебники и можем ходить по морю, аки по суху?
– Нет, я о другом. Мне говорили, что вы очень смелый, мужественный человек.
– Все это враки. Досужий домысел. Я самый обычный мужчина, подверженный разным фобиям. И смелым бываю только тогда, когда меня загонят в угол. Да, да, как крыса. Вы не сказали это, но подумали. Не волнуйтесь, я не обижусь. Крыса очень умное, здравомыслящее животное. Уж оно точно не полезет туда, где его ждет верная смерть.
– Но как же нам тогда быть?
Куда и девались барские замашки Идиомыча. Перед нами с Зосимой стоял жалкий человечишко в годах, у которого все тряслось, даже нижняя челюсть. И что он нашел в этом Кондратке? Ишь как переживает…
– Для начала нужно пообедать, – сказал я, развязывая свой сидор. – Я голоден, как сто чертей. А на пустой желудок ни одна толковая мысль не ловится. Уж поверьте мне на слово. Ты как, Зосима, не против?
– Я завсегда…
– Понял. И по стопарику нужно принять… для сугреву души. Ты не забыл наполнить свою фляжку?
– Обижаешь…
Покопавшись в бездонных карманах своего «спецкомбинезона», Зосима выудил плоскую флягу из нержавейки с позолоченным вензелем – мой подарок. Это когда я еще был богатеем. Свою флягу со спиртным я всегда приберегал до последнего.
– Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я… – Напевая песенку из «Мойдодыра», я сноровисто раскладывал снедь на куске плотной клеенки.
Я брал ее, когда шел на охоту – это и скатерть, и, если нужно, хороший изолятор от сырости, когда сидишь на пятой точке в засаде, подстерегая дичь.
Идиомыч присоединился к нам с явной неохотой. Он был в отчаянии. А еще профессор начал испытывать к нам с Зосимой нехорошее чувство, считая нас редисками. Но когда мы налили ему сто грамм, он все же выпил – медленно, врастяжку. По интеллигентному. Что значит ученый человек…
Мы с Зосимой, который быстро развел костер, чтобы вскипятить чай (это у нас обязательный ритуал в походных условиях), не просто выпили, а хряпнули по-молодецки. Так водка лучше идет. Она проскакивает в желудок, не задевая вкусовых рецепторов. Поэтому с такими способностями, как у нас с Зосимой, можно пить любую гадость – противно не будет.
Я жевал, но заряженное ружье держал под рукой. Иногда я ловил тревожные взгляды Зосимы, но ничего не говорил, только прищуривал глаза: мол, все в порядке, знаю, видел, чувствую, готов к действиям.
За нами наблюдали. Это я сначала почувствовал кожей. А потом услышал тихий – очень тихий – шелест травы. Кто-то осторожно перемещался, чтобы занять более выгодную позицию.
То же самое почуял и Зосима. Он иногда как будто глуховатый, но временами его слух улавливает малейшие нюансы в окружающей обстановке; особенно ярко это свойство Зосимы проявляется в лесу.
Уже на тропе мы почувствовали неладное. И вычислили это по следами Кондратки. Конечно, они не везде были видны, особенно в начале пути, но затем пошли более низкие места, почва стала сырой, и его «вездеходы» стали отпечатываться совершенно отчетливо.
Сначала он шел обычным шагом, затем ускорился, а когда до Пимкиного болота оставалось где-то метров триста-четыреста, и вовсе побежал. Почему?
Ответ был, как говорится, налицо. Его преследовали. Возле болота тропа была испещрена другими следами, которые совсем затоптали отпечатки сандалий Кондратия Ивановича. Похоже, преследователи наткнулись на него случайно, так как до этого они шли лесом. Наверное, не знали о существовании более удобного пути – тропы.
И теперь кто-то за нами следил. И скорее всего, этот человек имел ствол. Что мне совсем не нравилось.
Выдержав необходимое время, я дожевал свой кусок и встал.
– Пойду по надобности, – сказал я громко – чтобы отчетливо расслышал тот, кто сейчас не меня зырил.
Зосима сразу понял, что я хочу сделать. А Идиомыч посмотрел на меня с недоумением – на кой ляд в лесу громогласно предупреждать всех, что думаешь сходить по нужде?
Ружье я демонстративно оставил. И пошел в сторону, противоположную той, где притаился наблюдатель.
Шел шумно, с хрустом ломая сухостой. Ну, а затем, естественно, притих. Надолго. Что не могло, понятное дело, вызвать у наблюдателя никаких подозрений.
Я скользил среди деревьев как тень. Этому меня учили и в спецшколе, и Зосима, который своими чунями чувствовал в лесу каждую травинку, каждую сухую веточку, словно его ноги были зрячими.
Наблюдатель был лохом в этом деле. Он совсем не обеспокоился и даже не шелохнулся, когда я подобрался к нему на расстояние броска.
Обычно классные спецы чувствуют засаду или подготовку к захвату каким-то шестым или седьмым чувством. Когда они работают, то представляют собой один большой обнаженный нерв.
Мой клиент был из черноризной братии. Но вместо пастырского посоха этот сукин сын держал в руках вполне приличный винт – карабин Симонова.
Что ж, теперь миндальничать нет нужды. Обработаем клиента по всем канонам специальных операций. Кто к нам с мечом придет… ну и так далее. Этот текст в нашей стране знает даже ребенок. Он генетически заложен в самой сущности русского человека.
Когда я обрушился ему на спину, он не успел и пискнуть. Я нанес наблюдателю славный удар по затылку, но все же руку придержал – так сказать, во избежание. Нам нужен живой «язык», а не пожива для всякой болотной нечисти. Возможно, этот черный ворон расскажет, что случилось с Кондраткой, и куда он девался.
Подождав, пока мой стреноженный пленник оклемается (вязать «объект» нас тоже учили; и мы это делали артистически, с применением подручных средств), я резким движением поднял его за связанные сзади руки, заставив принять вертикальную стойку.
Лошадей треножат на выпасе, чтобы они не смогли убежать – передние ноги им вяжут перекрученной веревкой с таким расчетом, чтобы животное могло только ходить мелким шагом; или совершать неуклюжие скачки.
– Топай, – сказал я, легонько подталкивая его в спину. – Туда, – указал направление.
Наблюдатель беспрекословно повиновался. Он еще был в легком ступоре; все-таки я приложился от души. Ну надоели мне эти черные, спасу от них нет.
Наше появление перед честной компанией в составе Зосимы и профессора вызвало легкое замешательство. Мне показалось, что даже мой добрый друг, который знал, зачем я отправился в кустики, не ожидал от меня такой прыти.
Что касается Идиомыча, то он и вовсе был удивлен до крайности.
– К-кто… кто это? – спросил Идиомыч, заикаясь от волнения.
Ишь ты, в лесу сразу утратил весь свой ученый лоск. То ли еще будет…
– Это? – Я взял своего пленника за подбородок, поднял его опущенную голову и с деланной нежностью спросил: – Ты кто, милый? Как тебя зовут, какого роду-племени? Что здесь делаешь? Ась? Не слышу ответа.
Пленник молчал. Но его взгляд был красноречивее любых слов – в нем полыхала дикая ненависть.
Переживает. Еще бы – я взял его, как младенца. Обидно. Парню лет тридцать, может, немного больше. Здоровенький малый. Мышцы прощупываются сквозь одежду вполне конкретные.
Тебе бы, сукин сын, в Чечню, родину от бандитов защищать. А ты тут на природе черных петухов режешь, по болотам шастаешь уж неизвестно по какой причине, да в игры сатанинские играешь… падло.
– Наверное, он немой, – продолжил я с тем же деланным благодушием. – Однако, ему здорово повезло. Я, знаете ли, умею врачевать немоту. О, на это нужно посмотреть. После моего «лечения» хромые бегают как олимпийские чемпионы, глухие начинают слышать, словно первоклассный радар, а немые поют как Лучано Паваротти. Последний раз тебя спрашиваю – кто ты таков и почему за нами подглядывал? Отвечай! Не доводи до греха.
Ноль эмоций. Черноризец вдруг стал совершенно отрешенным – пустые глаза, расслабленная поза, лицо, как маска, неподвижное и бесстрастное. Неужто медитирует? Этот прием мне знаком. Он здорово помогает, когда тебя ждет большая боль.
Ну что же, посмотрим, как ты ее выдержишь…
Я подошел к костру, взял пылающую головешку, и поднес ее к близко лицу пленника. Его реакция меня поразила – он даже не дрогнул.
– Я бы на твоем месте не валял Ваньку, – процедил я сквозь зубы. – Ситуация серьезная, ты это знаешь. Мы обязаны защищаться, хотя никого не трогали. Каша заварилась по вашей милости. Поэтому говори, иначе пожалеешь, что на свет родился. Молчишь? Ну что же, вольному воля… а тебе, страстотерпец хренов, тлеющая головня в задницу.
С этими словами я резким и сильным движением разорвал его черную хламиду, оголив до пояса. А затем швырнул пленника на землю, наступил на затылок ногой и ткнул головней в поясницу – для начала.
Черноризец не издал ни звука, лишь заскрипел зубами. Силен мужик, подумал я не без восхищения. Похоже, пахан его зазомбировал. И теперь этот неофит скорее умрет, чем заговорит. Вот незадача… Было бы это на вражеской сторонке…
– Что вы делаете!? – вдруг вскричал Идиомыч, и начал меня оттаскивать в сторону. – Это же человек!
– Это гнусная тварь, – сказал я, злобно щерясь. – Он держал нас на прицеле. Минута-другая, и это человекообразное существо положило бы всех без сожалений и колебаний. Он всего лишь дожидался, пока мы не выболтаем какой-нибудь секрет, чтобы принести своему боссу важную информацию.
– И все равно мы должны поступать как цивилизованные люди, – горячился Идиомыч. – Нужно сдать его в милицию, они разберутся.
– Вы и вправду такой наивный или прикидываетесь? – спросил я намеренно грубо. – Менты отпустят этого кента через час после того, как мы сдадим его в дежурную часть. Поверьте мне на слово. Что они могут ему инкриминировать?
– Ну, вот оружие…
Естественно, карабин я не оставил, а забрал с собой. А также выгрузил карманы своего пленника, где нашел два десятка патронов. Хороший боезапас…
– Трижды ха-ха. Оружие… Он скажет, что нашел карабин в лесу или что это мы всучили карабин ему в руки, чтобы дискредитировать мирную секту перед лицом общественности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49