Не стоит беспокоиться. Ты стоял у меня на пути, мать твою!
Я выпил бы тройной мартини со льдом. Не забудь оливку, разбавь вермутом и не жалей льда. И то же самое четыремстам моим друзьям. Может, они и выглядят немного странно, но они – мои братья, мое племя”.
– Сойдете здесь? – спросил водитель. Перед ними была толпа, то здесь, то там мелькали флаги и знамена. Майкл расплатился и вылез из машины. Ему хорошо было видно через головы толпы, стоявшей на тротуаре, всю колонну, двигавшуюся к Мемориалу. Что ж, парад так парад. Люди, бывшие когда-то солдатами, одетые так, как будто они были солдатами до сих пор, заполнили всю Конститъюшн-авеню. Разбившись на группы, они двигались вниз по улице вперемежку со студенческими оркестрами. Остальные стояли на тротуаре и аплодировали идущим, потому что те вызывали у них уважительное одобрение тем, что делали сейчас, и тем, что совершили в прошлом. Зрители аплодировали. Майкл понял вдруг, что только сейчас он окончательно осознал реальность происходящего. Хотя и не было торжественного кортежа из лимузинов на Пятой авеню, как при возвращении заложников из Ирана, но в каком-то смысле сегодняшние торжества казались даже величественней, теплее и душевней. Майкл пробрался сквозь толпу на тротуаре, ступил на мостовую и пристроился в хвост проходившей мимо группы. К великому удивлению Майкла, глаза его вдруг наполнились слезами.
Группа, к которой он присоединился, на три четверти состояла из колониальных войск и на четверть – почему-то из ветеранов второй мировой войны, которые напоминали ему бывших боксеров. Только увидев длинные тени, которые отбрасывали его спутники, Майкл понял, что сквозь облака проглянуло солнышко.
Он увидел вдруг Тима Андерхилла, еще одну длинную тень, гордо несущую впереди себя довольно круглый животик, а в зубах сигару, от которой поднимался дым. Андерхилл отпускал непристойные шуточки по поводу всех, кого мог разглядеть в толпе. На нем была пестрая летняя форма с пятнистыми маскировочными штанами. На левом плече виднелся след раздавленного москита.
Несмотря ни на что, Майклу захотелось, чтобы сейчас Андерхилл действительно был рядом. Майкл понял, что Андерхилл маячил где-то на задворках его сознания – хотя нельзя было сказать, что Пул явно думал о нем или вспоминал его, – с тех самых пор, когда Гарри Биверс позвонил в конце октября, чтобы сообщить о газетных статьях, которые прислал ему брат с Окинавы.
Речь шла о двух внешне не связанных между собой убийствах. В первом случае жертвой был английский турист лет приблизительно сорока, во втором – пожилая американская чета. Оба убийства произошли в Сингапуре с интервалом в неделю-две, примерно в то же время, когда вернулись в Америку иранские заложники. Тело англичанина обнаружили в отеле “Гудвуд-парк”, а американскую пару нашли в заброшенном бунгало в районе Орчад-роуд. Все три трупа были изуродованы, а на двух из них были найдены игральные карты, небрежно подписанные необычным и загадочным именем – Коко. Через полгода, летом тысяча девятьсот восемьдесят первого, в номере одного из отелей в Бангкоке были найдены трупы двух французских журналистов, изуродованных таким же образом. На телах их опять лежали карты, подписанные тем же самым именем. Единственным, что отличало все эти убийства от других, совершенных полтора десятка лет назад после военных действий в Я-Туке, было то, что на сей раз использовались обычные игральные карты, а не военные эмблемы.
Майкл считал, что Андерхилл живет в Сингапуре. По крайней мере, тот всегда говорил, что переберется туда, как только демобилизуется. Но Майкл не мог преодолеть некий барьер в своем сознании, который мешал ему даже мысленно обвинить в убийствах Тима Андерхилла.
Пул встретил во Вьетнаме двух весьма необычных людей, которые стояли для него как бы в стороне от всех остальных, заслуживая большего, чем кто бы то ни было, уважения и симпатии среди того замкнутого коллектива, той лаборатории человеческого поведения, каковой являлся их удаленный от основных частей отряд. Одним из этих людей был Тим Андерхилл, другим – парень из Милуоки по имени М.О.Денглер. Это были самые смелые люди, каких доводилось встречать Майклу, и во Вьетнаме оба они чувствовали себя как дома.
После войны Тим Андерхилл действительно вернулся на Дальний Восток и стал более или менее популярным автором детективов. Денглер же так и не вернулся из Азии – он погиб в весьма странном дорожном происшествии в Бангкоке вместе еще с одним солдатом по имени Виктор Спитални.
О, Майклу Пулу очень не хватало Андерхилла все эти годы. Вернее, ему не хватало их обоих – Андерхилла и Денглера.
Сзади Майкла догнала еще одна группа ветеранов – такая же разношерстная, как и та, к которой недавно пристроился в хвост он сам. Очнувшись от своих мыслей, Майкл окончательно понял, что движется теперь не сам по себе, а в толпе. Несколько человек в толпе напоминали ему Денглера – такие же низенькие и усатые.
Словно прочитав его мысли, один из них подошел к Майклу и что-то прошептал. Майкл пригнулся, сложил ладонь и приставил ее к уху, чтобы лучше слышать.
– Я был классным штурмовиком, парень, – прошептал “Денглер” чуть громче. В глазах его блестели слезы.
– По правде говоря, – сказал Майкл, – вы напоминаете мне одного из лучших солдат, кого я когда-либо знал.
– Не трепись, – неожиданно резко ответил его собеседник. – Ты где служил?
Пул назвал свою дивизию и батальон.
– В каком году? – Мужчина внимательно вгляделся в лицо Майкла, как будто пытаясь вспомнить его.
– Шестьдесят восьмом – шестьдесят девятом.
– Я-Тук, – немедленно откликнулся коротышка. – Я помню. Это о твоих ребятах писали в журнале “Тайм”?
Пул кивнул.
– Черт бы их всех побрал, этих канцелярских крыс. Они должны были дать лейтенанту Биверсу медаль за отвагу, а потом отобрать ее за то, что он распустил язык перед этими чертовыми журналистами, – пробормотал коротышка себе под нос, растворяясь в толпе. Теперь между ними оказались две толстые женщины в пастельных брючных костюмах, с постными лицами, которые мерно раскачивали красный флаг с надписью “Поу-Миа”. В нескольких шагах за ними двое бывших солдат, чуть моложе остальных, несли другое знамя, на котором было написано: “Кто ответит за “Эйджент Оранж?” “Эйджент Оранж”...
Виктор Спитални задирал голову, высовывал язык, делая вид, что у “Эйджент Оранж” просто божественный вкус. “Вы, придурки, да вы только попробуйте. Эта ссань – то, что доктор прописал, для ваших желудков”. Вашингтон, Спэнки Барредж и Тротман – их чернокожие товарищи – катались по траве рядом с лафетом, хлопая друг друга по спине и повторяя: “...то, что доктор прописал...”, выводя из себя Спитални, который, и все это отлично знали, просто пытался на свой дурацкий манер позабавить товарищей. Запах “Эйджент Оранж” – что-то среднее между бензином и техническим растворителем – еще долго преследовал их, пока не был смыт потом и заглушен запахом репеллента и ружейной смазки.
Пул постоянно ловил себя на том, что потирает ладони, но смывать “Эйджент Оранж” было уже слишком поздно.
“Что чувствуешь, когда убиваешь человека? Я не могу объяснить тебе просто потому, что я не могу объяснить тебе. Может, меня и самого убили, но сначала я убил своего сына. Ты – куча дерьма и у тебя жутко противный смех”.
3
К тому моменту, когда впереди показался парк, марширующая колонна превратилась уже в вяло бредущую толпу – участники парада и зрители двигались теперь вместе прямо через лужайку, группы разбрелись между деревьями – каждый сам выбирал дорогу. Хотя Майклу не был виден Мемориал, он как бы чувствовал, где тот находится. Примерно в сотне ярдов от него толпа начинала спускаться по невидимым ступенькам в некий естественный котлован, который, казалось, излучал совокупную энергию огромного количества народа. Мемориал находился под ногами этих людей. У Майкла заныли виски и зазвенело в ушах.
Группа людей в инвалидных колясках двигалась через лужайку в направлении котлована. Одно из кресел неловко накренилось, и его хозяин выпал на траву. Лицо его было необычайно знакомым. Майкл похолодел: перед ним был Гарри Биверс. Майкл бросился к нему, желая помочь, но тут же одернул себя: вокруг упавшего были его друзья, да и в любом случае он никак не мог действительно оказаться лейтенантом Майкла. Два инвалида выправили упавшее кресло и держали его, пока “Биверс” забирался обратно. Наконец он уселся на свое место и взялся за рычаги.
Толпа постепенно поглотила группу инвалидов. Майкл огляделся вокруг. Все лица казались ему знакомыми, но, когда он приглядывался, оказывались на поверку лицами совершенно чужих людей. Огромные бородатые двойники Тима Андерхилла двигались в направлении котлована бок о бок с жилистыми Денглерами и Спитални. Сияющий круглолицый Спэнки Барредж стукнул ладонью о ладонь чернокожего парня в форме спецподразделений. Пул удивился, что они не обменялись традиционным ритуальным рукопожатием, которым так часто обменивались на его глазах чернокожие солдаты, относясь к этому одновременно серьезно и весело.
Толпа все стекала и стекала в котлован. То здесь, то там мелькали пожилые дамы и маленькие детишки с разноцветными флажками. Справа от Майкла двигались два молодых человека на костылях, за ними – совершенно лысый пожилой крестьянин с медалями, приколотыми на левый карман его клетчатой рубашки, рядом с крестьянином – старик лет семидесяти в фуражке гарнизона VFW. Пул вглядывался в лица людей одного с ним возраста и в ответ встречал такие же полувопросительные-полудовольные взгляды, как будто его тоже пытались узнать, вспомнить. Майкл смотрел вперед.
Мемориал был уже виден. Он казался темной каменной полосой, связывающей воедино фигуры столпившихся перед ним людей. Толпа двигалась вдоль всего сооружения, как будто меряя шагами аккуратно подстриженную лужайку. Одни карабкались наверх, другие приседали, чуть ли не ложились, пытаясь разглядеть имена, выгравированные на камне. Пул сделал еще несколько шагов вперед, и котлован, став шире, начал засасывать и его.
Огромное черное неправильной формы крыло Мемориала было окружено толпой, которая, однако, бессильна была поглотить его полностью. Пул попытался представить себе, сколько же еще нужно народу, чтобы Мемориал не стал виден. Майкл понял, что открытки, которые он рассматривал, бессильны были передать настоящие размеры памятника, которые, видимо, были ключом к объяснению исходившей от него силы. С обеих концов Мемориал был не выше нескольких дюймов, тогда как в середине раза в два превышал человеческий рост. По всей длине памятника, у его подножия, отделенные от черного камня узкой полоской земли, которая была уже вся усыпана цветами и разноцветными флажками, стояли покатые гранитные блоки, к которым прислонены были венки и портреты погибших. Люди проходили между блоками дальше, к высокой стене, время от времени кто-нибудь из них останавливался и наклонялся, чтобы коснуться рукой имени одного из павших героев. Тощий сержант высаживал в промежутки между панелями крошечные красные маки. Толпа, пришедшая к Мемориалу, казалось, излучала эмоции.
Вот и все, что осталось от войны. Вьетнамская война состояла теперь из имен, начертанных на Мемориале, и толпы, двигающейся между его величественными колоннами или стоящей вдоль гранитных плит, пытаясь прочесть имена. Для самого Пула настоящий Вьетнам был сейчас чем-то призрачным, просто восточной страной за тысячи миль от него, история которой была историей войн, а культура – слишком своеобразной и непостижимой для белого человека. Хотя теперь эта история и культура так или иначе болезненно переплелись в какой-то своей части с историей Америки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Я выпил бы тройной мартини со льдом. Не забудь оливку, разбавь вермутом и не жалей льда. И то же самое четыремстам моим друзьям. Может, они и выглядят немного странно, но они – мои братья, мое племя”.
– Сойдете здесь? – спросил водитель. Перед ними была толпа, то здесь, то там мелькали флаги и знамена. Майкл расплатился и вылез из машины. Ему хорошо было видно через головы толпы, стоявшей на тротуаре, всю колонну, двигавшуюся к Мемориалу. Что ж, парад так парад. Люди, бывшие когда-то солдатами, одетые так, как будто они были солдатами до сих пор, заполнили всю Конститъюшн-авеню. Разбившись на группы, они двигались вниз по улице вперемежку со студенческими оркестрами. Остальные стояли на тротуаре и аплодировали идущим, потому что те вызывали у них уважительное одобрение тем, что делали сейчас, и тем, что совершили в прошлом. Зрители аплодировали. Майкл понял вдруг, что только сейчас он окончательно осознал реальность происходящего. Хотя и не было торжественного кортежа из лимузинов на Пятой авеню, как при возвращении заложников из Ирана, но в каком-то смысле сегодняшние торжества казались даже величественней, теплее и душевней. Майкл пробрался сквозь толпу на тротуаре, ступил на мостовую и пристроился в хвост проходившей мимо группы. К великому удивлению Майкла, глаза его вдруг наполнились слезами.
Группа, к которой он присоединился, на три четверти состояла из колониальных войск и на четверть – почему-то из ветеранов второй мировой войны, которые напоминали ему бывших боксеров. Только увидев длинные тени, которые отбрасывали его спутники, Майкл понял, что сквозь облака проглянуло солнышко.
Он увидел вдруг Тима Андерхилла, еще одну длинную тень, гордо несущую впереди себя довольно круглый животик, а в зубах сигару, от которой поднимался дым. Андерхилл отпускал непристойные шуточки по поводу всех, кого мог разглядеть в толпе. На нем была пестрая летняя форма с пятнистыми маскировочными штанами. На левом плече виднелся след раздавленного москита.
Несмотря ни на что, Майклу захотелось, чтобы сейчас Андерхилл действительно был рядом. Майкл понял, что Андерхилл маячил где-то на задворках его сознания – хотя нельзя было сказать, что Пул явно думал о нем или вспоминал его, – с тех самых пор, когда Гарри Биверс позвонил в конце октября, чтобы сообщить о газетных статьях, которые прислал ему брат с Окинавы.
Речь шла о двух внешне не связанных между собой убийствах. В первом случае жертвой был английский турист лет приблизительно сорока, во втором – пожилая американская чета. Оба убийства произошли в Сингапуре с интервалом в неделю-две, примерно в то же время, когда вернулись в Америку иранские заложники. Тело англичанина обнаружили в отеле “Гудвуд-парк”, а американскую пару нашли в заброшенном бунгало в районе Орчад-роуд. Все три трупа были изуродованы, а на двух из них были найдены игральные карты, небрежно подписанные необычным и загадочным именем – Коко. Через полгода, летом тысяча девятьсот восемьдесят первого, в номере одного из отелей в Бангкоке были найдены трупы двух французских журналистов, изуродованных таким же образом. На телах их опять лежали карты, подписанные тем же самым именем. Единственным, что отличало все эти убийства от других, совершенных полтора десятка лет назад после военных действий в Я-Туке, было то, что на сей раз использовались обычные игральные карты, а не военные эмблемы.
Майкл считал, что Андерхилл живет в Сингапуре. По крайней мере, тот всегда говорил, что переберется туда, как только демобилизуется. Но Майкл не мог преодолеть некий барьер в своем сознании, который мешал ему даже мысленно обвинить в убийствах Тима Андерхилла.
Пул встретил во Вьетнаме двух весьма необычных людей, которые стояли для него как бы в стороне от всех остальных, заслуживая большего, чем кто бы то ни было, уважения и симпатии среди того замкнутого коллектива, той лаборатории человеческого поведения, каковой являлся их удаленный от основных частей отряд. Одним из этих людей был Тим Андерхилл, другим – парень из Милуоки по имени М.О.Денглер. Это были самые смелые люди, каких доводилось встречать Майклу, и во Вьетнаме оба они чувствовали себя как дома.
После войны Тим Андерхилл действительно вернулся на Дальний Восток и стал более или менее популярным автором детективов. Денглер же так и не вернулся из Азии – он погиб в весьма странном дорожном происшествии в Бангкоке вместе еще с одним солдатом по имени Виктор Спитални.
О, Майклу Пулу очень не хватало Андерхилла все эти годы. Вернее, ему не хватало их обоих – Андерхилла и Денглера.
Сзади Майкла догнала еще одна группа ветеранов – такая же разношерстная, как и та, к которой недавно пристроился в хвост он сам. Очнувшись от своих мыслей, Майкл окончательно понял, что движется теперь не сам по себе, а в толпе. Несколько человек в толпе напоминали ему Денглера – такие же низенькие и усатые.
Словно прочитав его мысли, один из них подошел к Майклу и что-то прошептал. Майкл пригнулся, сложил ладонь и приставил ее к уху, чтобы лучше слышать.
– Я был классным штурмовиком, парень, – прошептал “Денглер” чуть громче. В глазах его блестели слезы.
– По правде говоря, – сказал Майкл, – вы напоминаете мне одного из лучших солдат, кого я когда-либо знал.
– Не трепись, – неожиданно резко ответил его собеседник. – Ты где служил?
Пул назвал свою дивизию и батальон.
– В каком году? – Мужчина внимательно вгляделся в лицо Майкла, как будто пытаясь вспомнить его.
– Шестьдесят восьмом – шестьдесят девятом.
– Я-Тук, – немедленно откликнулся коротышка. – Я помню. Это о твоих ребятах писали в журнале “Тайм”?
Пул кивнул.
– Черт бы их всех побрал, этих канцелярских крыс. Они должны были дать лейтенанту Биверсу медаль за отвагу, а потом отобрать ее за то, что он распустил язык перед этими чертовыми журналистами, – пробормотал коротышка себе под нос, растворяясь в толпе. Теперь между ними оказались две толстые женщины в пастельных брючных костюмах, с постными лицами, которые мерно раскачивали красный флаг с надписью “Поу-Миа”. В нескольких шагах за ними двое бывших солдат, чуть моложе остальных, несли другое знамя, на котором было написано: “Кто ответит за “Эйджент Оранж?” “Эйджент Оранж”...
Виктор Спитални задирал голову, высовывал язык, делая вид, что у “Эйджент Оранж” просто божественный вкус. “Вы, придурки, да вы только попробуйте. Эта ссань – то, что доктор прописал, для ваших желудков”. Вашингтон, Спэнки Барредж и Тротман – их чернокожие товарищи – катались по траве рядом с лафетом, хлопая друг друга по спине и повторяя: “...то, что доктор прописал...”, выводя из себя Спитални, который, и все это отлично знали, просто пытался на свой дурацкий манер позабавить товарищей. Запах “Эйджент Оранж” – что-то среднее между бензином и техническим растворителем – еще долго преследовал их, пока не был смыт потом и заглушен запахом репеллента и ружейной смазки.
Пул постоянно ловил себя на том, что потирает ладони, но смывать “Эйджент Оранж” было уже слишком поздно.
“Что чувствуешь, когда убиваешь человека? Я не могу объяснить тебе просто потому, что я не могу объяснить тебе. Может, меня и самого убили, но сначала я убил своего сына. Ты – куча дерьма и у тебя жутко противный смех”.
3
К тому моменту, когда впереди показался парк, марширующая колонна превратилась уже в вяло бредущую толпу – участники парада и зрители двигались теперь вместе прямо через лужайку, группы разбрелись между деревьями – каждый сам выбирал дорогу. Хотя Майклу не был виден Мемориал, он как бы чувствовал, где тот находится. Примерно в сотне ярдов от него толпа начинала спускаться по невидимым ступенькам в некий естественный котлован, который, казалось, излучал совокупную энергию огромного количества народа. Мемориал находился под ногами этих людей. У Майкла заныли виски и зазвенело в ушах.
Группа людей в инвалидных колясках двигалась через лужайку в направлении котлована. Одно из кресел неловко накренилось, и его хозяин выпал на траву. Лицо его было необычайно знакомым. Майкл похолодел: перед ним был Гарри Биверс. Майкл бросился к нему, желая помочь, но тут же одернул себя: вокруг упавшего были его друзья, да и в любом случае он никак не мог действительно оказаться лейтенантом Майкла. Два инвалида выправили упавшее кресло и держали его, пока “Биверс” забирался обратно. Наконец он уселся на свое место и взялся за рычаги.
Толпа постепенно поглотила группу инвалидов. Майкл огляделся вокруг. Все лица казались ему знакомыми, но, когда он приглядывался, оказывались на поверку лицами совершенно чужих людей. Огромные бородатые двойники Тима Андерхилла двигались в направлении котлована бок о бок с жилистыми Денглерами и Спитални. Сияющий круглолицый Спэнки Барредж стукнул ладонью о ладонь чернокожего парня в форме спецподразделений. Пул удивился, что они не обменялись традиционным ритуальным рукопожатием, которым так часто обменивались на его глазах чернокожие солдаты, относясь к этому одновременно серьезно и весело.
Толпа все стекала и стекала в котлован. То здесь, то там мелькали пожилые дамы и маленькие детишки с разноцветными флажками. Справа от Майкла двигались два молодых человека на костылях, за ними – совершенно лысый пожилой крестьянин с медалями, приколотыми на левый карман его клетчатой рубашки, рядом с крестьянином – старик лет семидесяти в фуражке гарнизона VFW. Пул вглядывался в лица людей одного с ним возраста и в ответ встречал такие же полувопросительные-полудовольные взгляды, как будто его тоже пытались узнать, вспомнить. Майкл смотрел вперед.
Мемориал был уже виден. Он казался темной каменной полосой, связывающей воедино фигуры столпившихся перед ним людей. Толпа двигалась вдоль всего сооружения, как будто меряя шагами аккуратно подстриженную лужайку. Одни карабкались наверх, другие приседали, чуть ли не ложились, пытаясь разглядеть имена, выгравированные на камне. Пул сделал еще несколько шагов вперед, и котлован, став шире, начал засасывать и его.
Огромное черное неправильной формы крыло Мемориала было окружено толпой, которая, однако, бессильна была поглотить его полностью. Пул попытался представить себе, сколько же еще нужно народу, чтобы Мемориал не стал виден. Майкл понял, что открытки, которые он рассматривал, бессильны были передать настоящие размеры памятника, которые, видимо, были ключом к объяснению исходившей от него силы. С обеих концов Мемориал был не выше нескольких дюймов, тогда как в середине раза в два превышал человеческий рост. По всей длине памятника, у его подножия, отделенные от черного камня узкой полоской земли, которая была уже вся усыпана цветами и разноцветными флажками, стояли покатые гранитные блоки, к которым прислонены были венки и портреты погибших. Люди проходили между блоками дальше, к высокой стене, время от времени кто-нибудь из них останавливался и наклонялся, чтобы коснуться рукой имени одного из павших героев. Тощий сержант высаживал в промежутки между панелями крошечные красные маки. Толпа, пришедшая к Мемориалу, казалось, излучала эмоции.
Вот и все, что осталось от войны. Вьетнамская война состояла теперь из имен, начертанных на Мемориале, и толпы, двигающейся между его величественными колоннами или стоящей вдоль гранитных плит, пытаясь прочесть имена. Для самого Пула настоящий Вьетнам был сейчас чем-то призрачным, просто восточной страной за тысячи миль от него, история которой была историей войн, а культура – слишком своеобразной и непостижимой для белого человека. Хотя теперь эта история и культура так или иначе болезненно переплелись в какой-то своей части с историей Америки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100