Раздавшийся позади выстрел добавил прыти улепетывавшему драгуну. Он был в каких-нибудь десяти саженях от спасительной суши, когда заснеженные кусты перед ним раздвинулись и на берег, увязая в сугробах, выехал казачий разъезд. Француз остановился, высоко поднял руки, а потом, по-прежнему держа их над головой, тяжело упал на колени.
Атаман разбойничьей шайки не видел, что с ним было дальше: повернув коня, он заторопился восвояси, поскольку встреча с казаками Платова в его планы не входила.
* * *
— Вот так-то, милостивый государь, — закончил свой рассказ Юсупов, задумчиво посасывая давно погасшую трубку. — С тех самых пор золотой обоз Мюрата так и лежит на дне озера — вот этого самого озера, которое столь живописно смотрится отсюда. Если вас интересует точное место, то это вон там.
И он, немного привстав, указал чубуком, в каком именно месте затонули повозки с золотом, драгоценностями и церковной утварью, которые маршал кавалерии Мюрат намеревался переправить домой, в веселую Францию.
Воспользовавшись этим, пан Кшиштоф Огинский воровато засунул за пазуху левую руку. Его правая рука и лежавший рядом с нею пистолет по-прежнему оставались на виду, между ним и Юсуповым.
— Какая у вас мрачная фантазия, — притворно зевнув, заявил пан Кшиштоф. — Мороз, война, утопленники, трупы... Разбойники! У вас, как я погляжу, сегодня и впрямь странное настроение. С чего это вас потянуло плести небылицы? Я уже не так молод и наивен, чтобы верить в сказки о кладах.
— Почти то же самое сказала мне и княжна, — лениво потягиваясь, ответил поручик. — Сия юная прелестница заявила, что слишком богата, чтобы интересоваться кладами. Но при этом, заметьте, не преминула сообщить, что весной деревенские рыбаки вместо рыбы выудили из озера колесо от французской снарядной фуры. А теперь эта ее затея с рытьем канала... Ведь при ее широких возможностях ей ничего не стоит и впрямь осушить озеро и голыми руками взять то, что лежит на дне. Не боитесь остаться с носом, Огинский?
Пан Кшиштоф, который был близок к полному отчаянью, пожал плечами.
— Девчонка от безделья сочиняет глупые сказки, а вы их повторяете, — сказал он. — Не стыдно ли?
— Вот жизнь! — с веселым изумлением воскликнул Юсупов. — Когда и впрямь плетешь глупейшие небылицы, тебе верят, как святому пророку. А как только решишь просто от скуки, для разнообразия сказать чистую правду, над тобой начинают потешаться — дескать, вот загнул загогулину!
— Правду, — проворчал пан Кшиштоф, осторожно трогая большим пальцем курок спрятанного под полой полукафтанья пистолета. — Да кто вам рассказал этот вздор про какое-то золото? И почему вы пересказываете его мне так, как будто видели все своими глазами?
— Вот именно, видел! — воскликнул Юсупов с непонятным пану Кшиштофу весельем. — Бросьте валять дурака, Огинский, вы давно все поняли, это видно по вашей каторжной физиономии!
— Уж кто бы говорил о каторжной физиономии! — фыркнул пан Кшиштоф. — Ведь если я вас правильно понял, именно вы возглавляли эту шайку! Так кто же из нас в таком случае каторжник?
— Я, — спокойно ответил Юсупов. — Но каторжная физиономия при этом все равно у вас. Вы в зеркало на себя смотрели?
— М-да, — озадаченно проговорил пан Кшиштоф. — При иных обстоятельствах за подобные слова я непременно вызвал бы вас на дуэль. Но теперь я как-то не уверен, что это возможно. Послушайте, а с чего это вы так разоткровенничались?
— Настроение, — невнятно ответил Юсупов, разжигая трубку. — Такое уж у меня сегодня настроение, пан Кшиштоф. И потом, вы мне где-то симпатичны, и в глубине души я очень рассчитываю на взаимность. Может быть, вы тоже откроете мне кое-какие секреты?
— Черта с два, — грубо огрызнулся Огинский. Пока его собеседник добывал огонь, по старинке стуча кресалом о кремень, он успел взвести курок пистолета, не боясь, что Юсупов услышит щелчок, и теперь чувствовал себя относительно спокойно. При таких условиях можно было и поговорить. — Вы не ксендз, чтобы я перед вами исповедовался. Скажите лучше, каким это ветром вас занесло в разбойники? Вы весьма уверенно носите мундир и изъясняетесь как человек, получивший недурное воспитание.
— Вообразите себе, — сказал Юсупов, — никому этого не рассказывал, а вам, так и быть, расскажу. Мы с вами родственные души, так какого дьявола скрытничать? Мы оба рискуем, и цель у нас одна...
Огинский к этому времени несколько успокоился и теперь с растущим интересом приглядывался к собеседнику. Его поведение настолько не лезло ни в какие ворота, что пан Кшиштоф поневоле начал принюхиваться: уж не пьян ли Юсупов? Но вином от поручика не пахло, чем пан Кшиштоф был весьма разочарован.
— Так вот, Огинский, — продолжал лжепоручик, окутываясь дымом, — со мной, представьте, вышла преглупая история. Я действительно служил, и притом именно в гусарах, и даже в чине поручика. В каком полку, не скажу, да это и не имеет значения. В августе двенадцатого года я, как и многие другие, имел несчастье угодить в это чертово пекло под Смоленском, был контужен разорвавшейся едва ли не у самых моих ног гранатой, сочтен убитым и брошен на поле боя на растерзание воронам. Надобно вам сказать, что в ту пору я вел себя как последний дурак и сам искал смерти. Незадолго до начала войны со мной вышла одна некрасивая история, и мой дядюшка, старый негодяй, лишил меня наследства. Был такой граф Лисицкий, не слыхали? Он вскоре умер довольно неприятной смертью, дом его сгорел дотла, но мне-то от этого было не легче! Итак, я вымещал свое разочарование в жизни на французах, пока им это не надоело и они не попотчевали меня гранатой. То еще было угощение, скажу я вам! От него у меня как-то очень быстро прояснилось в голове, и, лежа среди истерзанных трупов, я понял, что вся жизнь моя была одной большой ошибкой. Увы, исправлять ее было поздно — меня взяли в плен французы, и я гнил у них в лагере почти до середины сентября. Потом мне удалось подговорить несколько человек бежать. Одной ненастной ночью мы прикончили часового обыкновенным булыжником, забрали у него оружие, одежду и были таковы. Надеюсь, вы сами понимаете, что о возвращении в действующую армию никто из нас даже не помышлял. Какой смысл по собственной воле кидаться из огня да в полымя? Если бы я предложил своим товарищам такое, они бы просто подняли меня на смех, а то и проткнули бы тесаком, отобранным у француза. Словом, мы ушли в лес, сделавшись так называемыми партизанами. Постепенно наша небольшая компания обросла мужиками из окрестных деревень. Кормить эту ораву становилось все труднее, управляться с нею сделалось и вовсе невозможно... Слышали бы вы их разговоры! Одни кричат, что Бонапарт пришел на Русь, чтобы дать мужикам волю; другие рвут на себе рубахи, утверждая, что в подметных письмах сплошное вранье, и что волю им даст государь император после победы над нехристями...
— Ясно, — сказал Огинский. — И тогда вы сами предложили им волю. Из своих, так сказать, рук, своею милостью.
— Вы все схватываете на лету, — похвалил Юсупов. — Сразу чувствуется опытный человек, умеющий, когда нужно, повести людей за собой, чтобы после столкнуть их в какую-нибудь зловонную яму и по их спинам перебраться на противоположный ее край. Представьте, они мне поверили!
— Стадо бессмысленных скотов, — проворчал Огинский, — вот что такое ваш русский народ.
— Отчего же? Не вам, поляку, об этом судить. И потом, в отличие от Бонапарта и нашего горячо любимого государя, я действительно дал им волю! Те из них, кто избежал французской пули, казачьей сабли, каторги и пеньковой веревки, гуляют на свободе по сей день. Ну, скажите, разве я их обманул? Им никто не указ, они ни перед кем не гнут спины и живут в свое удовольствие — коротко, но чертовски весело.
Пан Кшиштоф презрительно фыркнул в усы.
— Фу-ты, ну-ты, — сказал он, — полюбуйтесь на этого благородного разбойника! Ну и сидели бы в лесу со своим пьяным сбродом. Чего же вы сюда-то полезли?
— А золото, Огинский! Как же быть с золотом? Неужели вы думаете, что я так и оставлю его на дне этой лужи дожидаться, пока придет кто-нибудь вроде вас? Кстати, откуда вы-то про него узнали? Только, умоляю, не надо делать большие глаза и изображать оскорбленную невинность. Я вам все рассказал без утайки, теперь ваш черед.
Пан Кшиштоф пожал плечами.
— Извольте. Вы можете не верить, но мне это золото действительно ни к чему. Оно — просто ставка в большой игре. Выигрыш сулит мне прибыль, по сравнению с которой эти две телеги с краденым барахлом — сущий вздор. А откуда я узнал... Что ж, должен вас разочаровать. Вы вовсе не так тщательно истребили конвой, как вам казалось. Один из драгун выжил, сумел добраться до своих и поведал Мюрату о судьбе его драгоценного обоза.
— Ну и что это объясняет? Хотя постойте-ка... Уж не хотите ли вы сказать, что вас послал сюда сам Мюрат? Вот так штука! Так вы еще и французский шпион?! Так сказать, представитель законного владельца... Господи, вот умора!
С этими словами он расхохотался — насколько мог судить пан Кшиштоф, совершенно искренне. Этот смех задел Огинского за живое сильнее, чем весь предыдущий разговор. В смехе Юсупова звучало такое пренебрежение!
— Простите, — вытирая тыльной стороной ладони выступившие на глазах слезы, сказал Юсупов, — я действительно несколько одичал среди своих ребятушек. Совершенно отвык от хороших манер! Вы уж не взыщите... Так вот что я вам скажу, пан Кшиштоф: мне жаль, что вы напрасно проделали такой путь и подвергли себя риску быть опознанным и брошенным в темницу. Увы, увы, напрасно! Я здесь, и я не намерен уступать вам то, что по праву принадлежит мне. Нет, молчите. Делиться с вами я тоже не стану, да и вас это, я полагаю, не устроит. Вряд ли Мюрат поверит, что это не вы присвоили половину его добра.
— Вы понапрасну теряете время, пытаясь меня оскорбить, — сказал пан Кшиштоф, передвигая пистолет под одеждой таким образом, чтобы его дуло смотрело в бок Юсупову. — Что бы вы обо мне ни думали, я — польский дворянин, и мне безразличны ярмарочные ужимки висельника, живущего вне закона и лишь до тех пор, пока его не поймали.
— Буквально то же самое пару часов назад говорил мне князь Зеленской, — сообщил Юсупов. — Да-да, представьте, я знаком с Зеленскими и даже некоторое время жил у них в доме. Кстати, имейте в виду, что княгиня Аграфена Антоновна осведомлена о вашем присутствии и ждет не дождется встречи. Думаю, что она постарается возложить ответственность за смерть мужа на вас. Но не тревожьтесь, вам ее гнев отныне не опасен. Я предложил бы вам уйти с миром, но это не в моих правилах. Посему — прощайте.
Он с необычайным проворством схватил лежавший между ними пистолет, но пан Кшиштоф был давно готов к такому повороту разговора и, не дожидаясь дальнейшего развития событий, спустил курок. Пистолет глухо кашлянул у него за пазухой, в полукафтанье разом возникла обширная дыра с тлеющими краями, ноздри защипал кислый запах пороховой гари.
Увы, злая судьба в очередной раз посмеялась над паном Кшиштофом. В самый момент выстрела Юсупов резко вскочил с бревна, и пуля, которая должна была раздробить ему ребра и вбить их осколки в левое легкое, лишь оцарапала колено. Ответный выстрел предводителя разбойничьей ватаги сбил картуз с головы Огинского; в следующее мгновение Юсупов осознал, что его подстрелили, и машинально схватился за поврежденное колено. Пан Кшиштоф тоже вскочил и, выхватив из-за пазухи разряженный пистолет, что было сил хватил им Юсупова по голове, целясь в висок.
Разбойник издал невнятный стон и боком повалился в папоротники. Пан Кшиштоф отшвырнул пистолет и, присев над поверженным противником, потянул из ножен у него на боку саблю, чтобы завершить спор. Однако Юсупов, которому полагалось лежать без чувств, с неожиданным проворством перехватил одной рукой запястье пана Кшиштофа, а другой вцепился ему в горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51