– Езжай потише, – сказал Светлов Юрию. – Я пальцами по клавишам не попадаю. Трудно было? – спросил он у Гангрены.
– Раз плюнуть, – ответила та. – Охранное предприятие могло бы поставить себе нормальную защиту.
А у них все на уровне чайника, который нечаянно обнаружил, что стандартная компьютерная программа дает ему возможность ставить пароль и прятать от жены файл с адресами своих баб.
Юрий притормозил и через плечо оглянулся на Светлова. Тот ответил ему долгим понимающим взглядом.
– Хитро придумано, – сказал журналист. – Выходит, они ждали от нас такого хода и загодя расставили ловушку.
– Тогда я бы не стал особенно доверять данным, полученным таким образом, – сказал Юрий, паркуя машину у бровки тротуара. – Выходит, все было напрасно?
Гангрена презрительно фыркнула и закурила новую сигарету.
– Здесь досье на восемьдесят три человека, – сказал с заднего сиденья Светлов. – Вряд ли это фальшивая база данных. Кстати, вот и твой рыжий. Смотри, Павлюченко Игорь Викторович, семьдесят пятого года рождения, уроженец Москвы, срочную службу проходил в спецназе… Так… Тут и домашний адрес, и даже фотография… Не желаешь полюбопытствовать?
Юрий выключил двигатель и обернулся. Светлов развернул к нему ноутбук так, чтобы он мог видеть монитор. С плоского, с металлическим отливом экрана смотрело знакомое лицо.
– Все-таки мы их обштопали, – радостно потирая руки, сказал Светлов. – Они сами себя перехитрили, впустив нас в свою базу данных. А теперь им крышка – если, конечно, ты сумеешь сработать так же чисто, как Гангрена.
Юрий закурил и посмотрел на часы.
– Час, – сказал он. – Этого должно хватить, чтобы вычислить остальных, а после этого я не хочу вас видеть – обоих, и особенно тебя, Димочка. Вас, сударыня, это касается в меньшей степени, да и то лишь потому, что вы сами уйдете, не заставляя себя просить.
Гангрена снова фыркнула, точь-в-точь как рассерженная кошка, а Светлов нахмурился и открыл рот, чтобы возразить.
– Дима, все, – сказал Юрий. – Шутки кончились.
– Кончились так кончились, – сказал Светлов. – Тяжелый ты человек, Иван Иванович. Грубый и категоричный.
– Да, – согласился Юрий. – И не забудь выбросить мобильник. Ну, или хотя бы отключи его от греха, пока вся эта бодяга не закончится.
Глава 13
Серый ездил на потрепанном десятилетнем «черкане», выглядевшем старше, чем он был на самом деле.
Происходило это не из-за отсутствия денег на кузовной ремонт, а по той простой причине, что Серый считал автомобиль средством передвижения, а вовсе не приспособлением для пускания пыли в глаза. Ходовая часть его машины содержалась в идеальном состоянии, движок работал, как швейцарские часы, а сколы и царапины на темно-зеленых бортах и крыльях джипа оставляли Серого абсолютно равнодушным, равно как и пятна ржавчины, которыми основательно побило хромированную защитную дугу перед радиатором.
«Черкан» стоял, слегка накренившись, на обочине загородного шоссе. Рядом с ним неслышно клокотал двигателем на холостом ходу «Хаммер» Аверкина, казавшийся уродливым и страшным даже в сравнении с «черканом», тоже не отличавшимся особой изысканностью очертаний.
Из его выхлопной трубы толчками вытекал легкий белый дымок, сейчас казавшийся розоватым. Огромный ярко-малиновый шар заходящего солнца висел над черной щетиной леса; с того места, где стояли Серый и Аверкин, видны были языки подтаявшего снега, все еще лежавшие в тени старых елей.
Рыжий, обладавший, как все рыжие, неугомонным характером, что-то старательно рисовал пальцем на грязной корме «Чероки». Тюлень и Коробка стояли рядом, наблюдая за созданием шедевра, курили и краем уха прислушивались к тому, о чем говорили Серый и Аверкин. Саныч говорил вполголоса – не затем, чтобы скрыть что-то от Коробки, Рыжего и Тюленя, а просто по привычке жить с оглядкой на аппаратуру прослушивания.
– Не знаю, Саныч, – сказал Серый, ковыряя квадратным носком ботинка слежавшуюся каменистую землю обочины. – Ты не подумай, у меня и в мыслях нет с тобой спорить…
– Вот и не спорь, – сказал Аверкин, вынимая из кармана кожанки сигареты. – Кто-то – Сократ, по-моему, – еще до нашей эры сказал, что споры – дело пустое. Спорщику нет дела до истины, он хочет только настоять на своей правоте. А у нас – как в армии: тот прав, у кого больше прав. Потому-то в армии приказы и не обсуждаются.
– И все-таки, Саныч, подумай еще. Один ведь останешься! Да и нам с ребятами тебя бросать неловко. Получается, что мы бежим, а ты остаешься нас прикрывать. Один.
– Один, – согласился Аверкин. – Без ансамбля.
Сам, бля. Один, бля. Ну что, ты заладил: один, один! Если бы всегда и все решало количество, спецназ бы никогда не изобрели. А от вас в сложившейся ситуации больше вреда, чем пользы. Этот парень вас ищет явно не потому, что ему выпить не с кем. Он побывал в нашей базе данных и, возможно, уже знает ваши фамилии и адреса…
– Так его просто замочить надо, только и всего. Раз он сам нас ищет, надо его подождать, подставиться, а потом прихлопнуть, как муху.
– Оптимист, – сказал Аверкин, вынимая из пачки сигарету и рассеянно катая ее между пальцами. – Мы уже подставились один раз, сняли защиту с компьютерной базы данных. И что вышло? Он обвел нас вокруг пальца, раздобыл ваши адреса и был таков. И потом, откуда ты знаешь, оптимист, кого дождешься – его или ментов? И вообще, одному мне проще. Ни о ком не надо заботиться, ни за кого не надо думать, отвечать, волноваться… Сяду спокойненько в засаду у твоего, к примеру, подъезда и дождусь нашего приятеля. Ну, или ментов. Их я, конечно, трогать не стану – пускай себе стучатся в твою дверь…
– А если в твою? – спросил Серый.
– А если в мою, я уж как-нибудь отмотаюсь. На вечер смерти Бондарева у меня железное алиби, да и в то время, когда вы так неудачно пытались завалить этого Инкассатора, меня видели в большой компании вполне приличных людей. Так что перед законом я чист, а просто так, без помощи ментов, этому калеке меня не взять.
А вам сейчас лучше на время исчезнуть. На нет, как говорится, и суда нет.
Он откинул крышечку своей «зиппо» и крутанул колесико. Вокруг не было ни ветерка, и треугольный язык бензинового пламени стоял ровно и неподвижно. Аверкин прикурил и захлопнул крышку зажигалки. Мимо пронеслась случайная машина, обдав их тугим пыльным ветром.
– Хороший завтра будет денек, – сказал Серый. – Солнечный, ясный.
– Если солнце село в воду, жди хорошую погоду, – рассеянно процитировал Аверкин. – Если солнце село в тучу, ожидай большую бучу…
Серый хмыкнул, задумчиво покивал и сделал шаг в сторону машины: ему стало любопытно, чем занят Рыжий.
Рыжий уже закончил свой шедевр и теперь, отступив на шаг и откинувшись назад, как настоящий художник, обозревал плоды своих трудов, заодно ища, обо что вытереть испачканный палец. Корму «черкана» теперь украшало довольно уродливое изображение жирной голой бабы с растрепанными, торчащими во все стороны волосами и странно изогнутыми руками, похожими то ли на ручки вазы, то ли на полукружья стилизованной буквы "Ф". Столь необычное положение верхних конечностей этой дамы поясняла криво выведенная корявыми печатными буквами сопроводительная надпись: «ПОМОЙ МЕНЯ, Я ВСЯ ЧЕШУСЯ!»
– Урод, – сказал Серый. – Доволен? Теперь давай вытирай, пока я тобой твою наскальную живопись не вытер.
– С-час, – сказал Рыжий, – разбежался. Что тебе не нравится-то? Красиво! Во всяком случае, я старался.
– Вытри, Рыжий, – негромко сказал Аверкин, затягиваясь сигаретой. – Не нужны вам сейчас особые приметы. Кто-нибудь посмотрит на твое художество, улыбнется, и в памяти у него останется зарубочка: проезжал, дескать, мимо зеленый «черкан» – грязный, и ребятишки на корме голую бабу намалевали… Да еще, не дай бог, номер запомнит. Зачем это надо? Кстати, – спохватившись, повернулся он к Серому, – ты номера сменил?
– – А то! – гордо произнес Серый. – Как-никак, на дно ложимся.
Аверкин одобрительно кивнул, но все-таки посмотрел на задний номерной знак джипа. Номер был, если ему не изменяла память, иркутский; документы, лежавшие у Серого в бумажнике, надо полагать, соответствовали этому номеру. «Нормально, – подумал Саныч, усиленно дымя сигаретой. – Сибирь – это как раз то, что надо. Там сейчас идет активный передел собственности, и концы оттуда тянутся в Москву и еще дальше – такие концы, что потянуть за них ни одна сволочь не рискнет. Да и то сказать: дернешь за веревочку в Иркутске или Хабаровске, а повалится кто-то в Москве, в правительстве… Вот и получается, что приехали братки из далекой Сибири в столицу решать какие-то свои вопросы, да что-то у них не срослось – завернули их обратно, да не просто завернули, а…»
«…А надо ли? – усомнился Саныч, наблюдая за тем, как Рыжий, открыв заднюю дверь „черкана“, роется в багажнике в поисках тряпки. При этом он дважды переставил с места на место новенькую алюминиевую канистру с бензином, и оба раза Аверкин вздрагивал – разумеется, незаметно для постороннего глаза, внутри собственной кожи, но вздрагивал. – Надо ли брать так круто? Все-таки ребята свои, почти родные… Да нет, – решил он, – надо. Сантименты хороши в мирное время, а у нас теперь война. Черт, как же это вышло, что я помимо собственной воли оказался втянутым в войну на полное взаимное уничтожение? Чтоб он сдох, этот Ремизов!»
Рыжий поставил на место канистру, кое-как затер свое художество куском промасленной ветоши, бросил тряпку в багажник и с лязгом захлопнул дверь. Теперь вместо рисунка и надписи на корме джипа свежо зеленела неровная полоса блестящей краски, резко контрастировавшая с окружавшей ее грязью.
– Можем ехать, Саныч, – сообщил Серый.
Аверкин растер окурок ботинком, задрал ногу, осмотрел подошву – не прилип ли бычок, вздохнул и хлопнул Серого по плечу.
– Аккуратнее там, – сказал он. – Стволов при вас точно нет?
– Да нет, нет, – ответил Серый. – Что это ты сегодня прямо не в себе? Суетишься чего-то, квохчешь, как наседка…
– А что, заметно?
– А ты думал!
– Беспокойно мне как-то, – искренне признался Аверкин. – Как-то мне не по себе…
– Оно и видно, – сказал Серый. – Стареешь, командир? Шутка, шутка! Ты не беспокойся, мы, как прибудем на место, сразу тебе позвоним.
«Туда еще телефон не провели, откуда ты звонить собрался», – подумал Аверкин, но вслух, разумеется, сказал совсем другое.
– Звонить не надо, – сказал он. – Этот Инкассатор – темная лошадка. Я до сих пор не знаю, на кого он работает и какими техническими возможностями располагает. Поэтому звонить можете только в самом крайнем случае, но и тогда представляться не надо – береженого Бог бережет.
– Бога нет! – весело заявил неугомонный Рыжий, стоя одной ногой на подножке джипа. Закатное солнце превращало его медные кудри в огненный нимб, а лица против света не было видно – только по голосу чувствовалось, что Рыжий улыбается. Все ему было трын-трава, и в плохом настроении он мог оставаться не более пятнадцати минут подряд.
– Знаешь, я в последнее время начал в этом сомневаться, – сообщил ему Аверкин. Он снова вынул из кармана сине-белую пачку «Голуа», повертел ее в пальцах, но передумал курить и убрал сигареты обратно в карман. – Откуда нам знать, что там, за чертой? Оттуда ведь еще никто не возвращался.
– Саныч, если что, я тебе обязательно дам знать, – смеясь, пообещал Рыжий. – Отпрошусь у тамошнего начальства, смотаюсь к тебе на часок и все подробно доложу, как там и что.
– Трепло ты рыжее, – сказал Аверкин. – Ну, давайте, давайте. Долгие проводы – лишние слезы.
У него возникло желание пожать им на прощание руки и, может быть, даже обнять, но он поймал на себе испытующий взгляд Серого и не стал этого делать. Серый был чересчур умен для роли, отведенной ему в этом спектакле, он и без того уже насторожился, так что не стоило, пожалуй, нарушать при нем раз и навсегда установившийся порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56