Выходит, он их знал, так, что ли?
– Ты это предполагал без всяких записок, – сказал Светлов. – Однако должен тебе заметить, что записка эта при всей ее ценности мало что дает. Можно предположить, что вот эти слова, – он постучал согнутым указательным пальцем по лежавшей на столе бумажке, – есть не что иное, как клички. Ну, вроде того, как ты называешь Бондарева Бондарем. Нам хочется, чтобы это было так, и мы поневоле склоняемся к мысли, что это так и есть, – дескать, а что же еще? Но эти слова могут означать все что угодно!
Филатов вытряхнул из пачки последнюю сигарету, смял пачку в кулаке и раздраженно швырнул ее под топчан. Дмитрий приподнял брови, но промолчал, не сделал замечания, хотя язык у него так и чесался.
– Скепсис – дело хорошее, – проворчал Инкассатор, раскуривая сигарету, – но меру тоже надо знать.
Ты можешь выдвинуть хотя бы одну разумную версию, которая объясняла бы, зачем Бондарю понадобилось прямо в день убийства писать какую-то белиберду на свежей программе телепередач, потом рвать газету и прятать этот кусок в карман на собачьем ошейнике? А? Не можешь? Ну, еще бы! Потому что тогда тебе придется делать какие-то фантастические предположения, и все только для того, чтобы опровергнуть очевидное. Этот кармашек, знаешь ли, не из тех, в которые складывают мусор, и, если Бондарь туда что-то спрятал, значит, он считал это важным.
Светлов поморщился, но спорить с доводами Филатова было сложно.
– Хорошо, – сказал он. – Допустим, ты прав. Давай свалим все в кучу и примем на вооружение твою версию.
Допустим, Бондарева убили его коллеги, и убили потому, что он видел что-то лишнее. Я бы сказал, что его могли убить за другое – за то, например, что это он пришил своего напарника и умыкнул икону…
Юрий сделал неопределенное движение, и Светлов поспешно добавил:
– Я же этого не говорю! И нечего на меня таращиться. Сколько раз ты ошибался в людях? Не хочешь говорить плохо о покойнике – не говори. Но сбрасывать такую возможность со счетов нельзя. Только отработав все версии до единой, мы можем найти икону.
– Черт возьми, – явно сдерживаясь из последних сил, сказал Филатов. – Сколько раз я должен повторять, что мне наплевать на икону! Меня интересуют только убийцы Бондарева, и предупреждаю тебя заранее: вкалывать на твой будущий сенсационный репортаж я не собираюсь. И вообще, Дима, – добавил он немного мягче, – лучше бы тебе на время убраться из города. Лида, наверное, волнуется, да и за дочку ты в ответе. Не имеешь ты теперь права рисковать, понял?
– Риск для журналиста не право, а обязанность, – торжественно провозгласил Светлов, но тут же бросил дурачиться и снова взял серьезный тон. – Ладно, допустим – допустим! – я тебя послушаюсь и уеду. Твои действия? Пойдешь одной рукой морды бить? Давай-давай. Только учти, что это не шпана подзаборная, а профессионалы. Даже если они тебя не грохнут втихаря, ни черта ты от них не узнаешь. Не скажут они тебе ничего, даже не надейся. И следить за ними у тебя кишка тонка – засекут в два счета и прихлопнут, как таракана, потому что они в этом деле мастера, а ты – никто.
Ну вот скажи, что ты станешь делать после моего отъезда? Пистолет – штука полезная, но он не все решает.
Антиквара, например, расстреляли из современного автомата с глушителем, так что твой сувенир времен второй мировой трудно воспринимать всерьез. Итак?..
– Чего ты привязался? – вяло огрызнулся Юрий, несколько сбитый с толку прокурорским тоном Светлова. – Какое тебе дело, что я стану делать? Ну вот, к примеру, Рыжий. Тот парень, что меня порезал, был рыжий, как подосиновик. По-твоему, этого мало для начала?
А этот Аверкин, кстати, вылитый Фантомас.
– Ну и что? То есть, ты, скорее всего, прав, и Бондарева действительно убрали его коллеги – знал, наверное, много, оттого и помер, – но что это тебе дает?
Ты когда-нибудь задумывался о том, сколько в Москве рыжих и лысых? Для суда твои догадки не аргумент, а подтвердить их ты не сможешь. Рыжего своего они просто спрячут подальше, а против Аверкина у тебя ничего нет и не будет. Поверь, он уже соорудил себе железное алиби, и ты его ничем не проймешь. Ну а если , попытаешься действовать привычными методами, тут тебе и каюк – грохнут на месте, и десяток свидетелей подтвердят, что ты напал первым. С оружием. Кстати, у них у всех имеются не только стволы, но и разрешения на ношение оружия, а у тебя – фига в кармане…
И не надо хмурить брови, я тебе дело говорю. Бросаться с кочергой на танк – это не героизм, а беспросветная глупость и дешевая рисовка. И даже, может быть, трусость. Видит человек, что справиться с танком не может – силенок маловато, да и ума не хватает, – а отступать некуда, вот он и кидается очертя голову прямиком под гусеницы…
– Да пошел ты, – вяло огрызнулся Юрий.
– Куда? – заинтересованно спросил Светлов.
– На вокзал! – взорвался Инкассатор. – На Украину, к родственникам! К чертям собачьим! Что ты прилип ко мне, как банный лист к заднице?! Как будто без тебя проблем мало…
Вопреки ожиданиям Юрия, Светлов нисколько не обиделся. То есть обиделся, наверное, – мальчик он был воспитанный, деликатный и к подобному обращению попросту не привык, – но виду не подал.
– Ты сейчас как старый кот, – сказал он спокойно, – который ищет какую-нибудь щель, чтобы забиться в нее и там подохнуть подальше от людских глаз. Но черт с тобой, это твое право. Скажи только, что ты намерен делать.
Филатов раздраженно дернул здоровым плечом. Думать ему сейчас было трудно, а двигаться – еще труднее. Хотелось лечь, закрыть глаза и погрузиться в забытье, а Светлов мешал, приставал со своими дурацкими вопросами.
«А Димочка-то прав, – подумал он, сдаваясь слабости и на минуту закрывая глаза. – Из меня сейчас боец – как из бутылки молоток. Действительно, все, что я могу сделать в данный момент, сводится к дурацкой попытке геройски погибнуть – без толку, без смысла, вот именно, как бык.,. Ну, и что теперь делать? Димочка только что об этом спрашивал. Надо бы ответить, а то невежливо получается».
– Что делать? – переспросил он для разгона. – Снять штаны и бегать… Надо выяснить, на самом ли деле перечисленные в записке типы работают в «Кирасе».
Ведь это легальное предприятие. Значит, где-то должны лежать их личные дела, трудовые книжки… Придется наведаться туда и пошарить по столам и сейфам, поискать совпадения фамилий с кличками, перечисленными в записке, и фотографий сотрудников ЧОПа с теми мордами, которые мне удалось запомнить в парке. Подозреваю, что совпадения найдутся, и притом довольно скоро.
Светлов скривился так, словно отведал жуткой кислятины.
– Стояла сырая и ненастная мартовская ночь, – замогильным голосом профессионального чтеца, участвующего в радиопостановке, затянул он. – Капли осевшего тумана дрожали на колючей проволоке ограждения и на вороненой стали автомата. Часовой поежился, плотнее запахнул дождевик и с тоской покосился на горевшее ровным желтым светом окно караульного помещения.
Он не заметил, как от стены ангара, выглядевшего сейчас глыбой мрака, отделилась какая-то темная фигура и, беззвучно перебежав открытое пространство, припала к земле, сразу же слившись с нею… Так, что ли? – оборвав себя на полуслове, спросил он другим, человеческим голосом. – Эх ты, реликт эпохи застоя… Проснись, Юра, двадцать первый век на дворе! Теперь все выглядит иначе, чем двадцать лет назад, когда ты только учился сворачивать людям шеи. Больше никто не хранит досье на своих сотрудников в папках с ботиночными тесемками, которые в случае какого-нибудь форс-мажора приходится жечь в сортире. Сегодня, Юра, информацию добывают и хранят совсем другими методами. Сейчас даже в магазинах компьютеры стоят. Слыхал про такого зверя?
– Компьютеры, говоришь? Ну, так это даже проще.
Не придется, по крайней мере, возиться с замками сейфов, – сказал Юрий с небрежной уверенностью, которой на самом деле не ощущал. Он был уверен, что сумеет найти на корпусе компьютера кнопку включения в сеть, но дальше этого его познания в области информационных технологий, увы, не простирались.
Его уверенный тон, кажется, не обманул Светлова.
Журналист презрительно фыркнул и постучал себя пальцем по лбу.
– Ох и чучело же ты, Юрий Алексеевич… Нет, в идее выкрасть из кабинета Аверкина компьютер, несомненно, есть что-то заманчивое. Но ведь ты, если даже доберешься до кабинета, непременно упрешь что-нибудь не то… Монитор, к примеру, упрешь, а дома включишь его в розетку и будешь ждать, когда он тебе человеческим голосом начнет выкладывать всю подноготную своего бывшего хозяина.
– А в ухо?.. – спросил Юрий.
– А не поможет, – ответил Светлов. – Слушай, чего ты кочевряжишься? Перед тобой стоит проблема, для решения которой у тебя не хватает квалификации… попросту говоря, не хватает элементарных знаний, которыми теперь обладает каждый третий школьник. В то же время прямо перед тобой сидит профессиональный охотник за информацией, и к тому же рвущийся тебе помочь. Я не вижу причин для отказа, кроме твоего ослиного упрямства. Он, видите ли, сделает все сам! Учти, я не дам тебе покончить с собой таким извращенным способом. Я, черт возьми, позвоню в ментовку, и тебя просто повяжут за незаконное хранение оружия и подделку документов! Так, по крайней мере, ты хоть жив останешься.
Юрий снова закрыл глаза. Голова у него опять разболелась, к горлу подкатила тошнота. «Сволочь, – подумал он о своем собеседнике, – на измор меня берет, пользуется моей слабостью. А может, он прав? Ничегошеньки я в этом не понимаю, а противник у меня и впрямь не тот, кого можно напугать кулаком или даже пистолетом…»
– Ладно, – не открывая глаз, сказал он. – Допустим, ты меня уболтал. Ну а что я скажу Лиде, если тебе ненароком вышибут мозги?
– А вот это уже не моя проблема, – ответил жестокий Светлов и принялся сжато излагать свой простенький план.
Глава 12
По дороге на работу Аверкин остановил машину напротив уличного таксофона и позвонил Ремизову.
Если бы кто-то спросил, зачем он это делает, Саныч, наверное, затруднился бы ответить. Просто дело, которое поначалу казалось ему пустяковым, внезапно перестало быть таковым. Одновременное и бесследное исчезновение бывшего десантника Филатова и главного редактора газеты «Московский полдень» Светлова выглядело до крайности зловеще – настолько зловеще, что Аверкину впервые за долгие годы сделалось не по себе. Он привык играть со своими клиентами, как кошка с мышью, но в данном случае мышь внезапно превратилась в тигра, который, как выяснилось, тоже был не прочь поиграть.
Аверкин не был новичком в такого рода играх и прекрасно видел, что противник играет лучше. В самом начале игры у него, Саныча, были на руках все козыри: владение ситуацией, опыт, превосходство в людях и даже преимущество внезапности. И все эти козыри оказались выбиты, обесценены, растрачены на мелочи, а противник, который поначалу был перед ним как на блюдечке – бери его и делай что хочешь, – просто испарился, чтобы неожиданно возникнуть прямо за спиной в самый неподходящий момент.
Они могли, конечно, просто податься в бега, но Аверкин в это не верил. Не такие это были люди, чтобы бегать от опасности, да и то, что ни один из них не обратился за помощью к родной московской милиции, говорило само за себя: эти ребята привыкли решать свои проблемы самостоятельно и знали, что бегство – не выход. Более того, они ухитрились с удивительной точностью предугадать очередной ход Саныча, тем самым вырвав из его рук инициативу. Видно, Инкассатор не так сильно пострадал в драке, раз сумел удрать из больницы уже через несколько часов после того, как его туда доставили; видно, журналист Светлов не был таким уж самоуверенным сопляком, раз сообразил смыться из своей квартиры вместе с женой и дочерью буквально за час до того, как люди Аверкина заняли пост перед его подъездом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56