Даже на холмиках, лишенных памятников, была выполота трава, высыпан кругом желтый речной песок.
«Молодец священник!»
Холмогорову часто приходилось видеть заброшенные сельские кладбища, но это случалось в деревнях, где не было церквей.
Возвращаться в дом священника было еще рано. Холмогоров хотел вернуться туда вместе с отцом Павлом. Он понимал, сейчас не стоит мешать матушке Зинаиде в приготовлении праздничного ужина. Женщина начнет суетиться, думать, чем занять гостя. К чему лишние хлопоты? Холмогоров не любил обременять людей.
Если бы в деревне была гостиница, он наверняка остановился бы там. В Лихославль не поехал только потому, что не хотел обидеть сельского священника.
С улыбкой Андрей Алексеевич посмотрел на свои туфли на тонкой кожаной подошве, совсем не приспособленные для передвижения по сельской местности, лишенной асфальта, бетона, тротуарной плитки. Пройдя луг, он спустился к реке. Через неширокое русло были переброшены три бревна со стесанным верхом, скрепленные железными скобами.
"Где-то я это уже видел, – задумался советник Патриарха, хотя помнил точно, что в прошлый свой приезд к реке не подходил, не было времени. И тут же улыбка появилась на его губах:
– Ну да, конечно же, Третьяковская галерея, картина Левитана «Омут». Все то же – темная вода, прозрачный, густеющий воздух и толстые серебристые бревна. Такое состояние длится всего лишь несколько минут на границе между вечером и ночью. Действительно, красота!"
Холмогоров поднял с дорожки камень и очень ловко бросил его в подернутую тиной заводь.
Звук всплеска долго вибрировал в воздухе.
Андрей Алексеевич пошел к дому священника окружной дорогой. Деревня исчезла за пригорком, река делала петлю, единственным ориентиром оставались купола церкви, проглядывающие сквозь листву старых лип. И Холмогоров пошел прямо на них, не по тропинке, а по густой сочной траве заливного луга. Он сбросил туфли, закатал брюки и пошел босиком, не думая о том, как выглядит. Пиджак, черная рубашка, застегнутая на последнюю пуговицу воротника-стойки, в одной руке портфель, в другой – блестящие дорогие туфли.
Холмогоров вышел на сельскую улицу. Мимо него пробежали две девочки, они гнались за щенком. Дети поздоровались с незнакомцем, но, забежав ему за спину, тут же прыснули смехом.
«Видел бы меня сейчас секретарь Патриарха!» – мысленно улыбнулся Холмогоров и тут же вспомнил глаза секретаря за толстыми стеклами круглых очков.
Пастух, гнавший стадо коров, поздоровался с Холмогоровым, словно знал того всю жизнь.
Неторопливое стадо подняло пыль. Пришлось идти вдоль забора, цепляясь за ветки сирени с увядшими гроздьями цветов.
«В деревенской жизни есть своя прелесть, – подумал Холмогоров. – И сельские жители по складу мысли ближе к Богу. Они не так суетливы, у них есть время подумать, остановиться, посмотреть на небо, – Андрей Алексеевич запрокинул голову и посмотрел на темнеющее небо. На нем уже зажигались редкие звезды. – В Москве такого не увидишь, разве что на Воробьевых горах. В городе даже не замечаешь, когда заходит солнце, оно просто исчезает за домами и так же незаметно появляется».
Холмогоров услышал за собой треньканье велосипедного звонка.
– Добрый вечер, – раздался хрипловатый прокуренный голос. Язык у говорившего немного заплетался, чувствовалось, мужчина выпил, да и запах алкоголя перебивал вечерние запахи деревни.
Андрей Алексеевич посторонился, чтобы пропустить велосипедиста. Но Грушин и не собирался ехать дальше, он уже давно подкарауливал Холмогорова.
– А я вас видел, – произнес Гриша, снимая шапку и глядя на портфель в правой руке Холмогорова.
Водитель имел привычку первым совать руку для приветствия, но Холмогоров выглядел настолько недосягаемым, что правая рука Гриши скользнула в карман, а велосипед упал.
– Я вот тут… – начал он, но сбился.
Холмогоров глядел в немного мутные глаза мужчины.
– Я вас слушаю.
– Меня Григорием зовут.
– А я Андрей Алексеевич.
– Очень приятно, – выдавил из себя Гриша. – У меня сегодня праздник, и я позволил себе, извините, конечно, немного выпить.
Холмогоров подумал:
«Если это для него немного, то какова же его норма?»
– У меня, Андрей Алексеевич, праздник – Илюша нашелся. Хороший пацаненок, не то что мои – ни учиться, ни работать не хотят, – и Григорий махнул рукой. – Это ничего, что я вас задерживаю?
– Я никуда не спешу, – Холмогоров неспешно двигался к поселку.
Григорий прислонил велосипед к забору и брел, пошатываясь, рядом с Холмогоровым.
– Мы с вами, можно сказать, одно и то же дело сделали, святое дело, – Григорий поднял указательный палец. – Ребенка родителям вернули. Вы его на дороге подобрали, а я его на дороге видел в тот самый день. Но никто мне, кроме матушки, не поверил, даже участковый.
Представляете, сказал, что я был пьян. Чтобы я за рулем… Я уже два года за рулем не пью. Когда меня в Лихославле ГАИшники пьяного поймали, я полгода слесарем на автобазе работал, – поняв, что говорит не то, Григорий глубоко вздохнул и забежал вперед, загородил дорогу советнику Патриарха. – Вот вы, Андрей Алексеевич, человек образованный, рассудите, наваждение это было или нет?
– О чем вы?
– Мальчишка на дороге… – и водитель грузовика рассказал, как он видел Илюшу с удочкой и ведром, бредущего от деревни.
Холмогоров уже слышал от отца Павла про водителя, видевшего Илью в день исчезновения.
Но теперь пересказанная самим очевидцем история произвела странное впечатление. Сердце защемило, а в ушах возник странный свист. Такое бывает при сильном ветре, но сейчас ни один листик даже не дрожал.
– Скажите, что это было? – приставал Гриша. – Я человек, можно сказать, в Бога верующий, хотя в церковь хожу редко. Грех, знаете, за мною: выпить люблю, курю, выражаюсь иногда бранными словами. Но вы же понимаете, у нас в деревне без этого нельзя. Крепко не скажешь – не поймут.
– Не знаю, – честно признался Холмогоров, – меня всегда и повсюду понимают.
Они уже подошли к калитке дома священника, а Грушин продолжал задавать один и тот же вопрос:
– Как такое могло случиться, десять дней мальчишки не было, а потом появился на том самом месте?
– Григорий, – сказал Холмогоров, – если я разберусь – вам все и объясню. Но пока мне много чего неясно.
И тут Григорий заулыбался:
– Вот и вам непонятно. А каково же мне, простому водителю? Я эти десять дней сам не свой ходил. Пока не пойму, не успокоюсь. Видел собственными глазами, видел, а потом исчез Илья, хотя следы на песке остались.
Священник вышел на крыльцо:
– Андрей Алексеевич, заходите, прохладно становится, И ты, Григорий, заходи.
Грушин тут же замотал головой, вскинул руки:
– За приглашение спасибо, но, извиняйте, я уже поужинал.
Григорий никогда не позволил бы себе сесть за один стол со священником и его гостем, разве что на свадьбе или на похоронах. Но это не простой ужин, а традиция, которую нельзя нарушать.
Когда советник Патриарха вошел в дом отца Павла, в большой комнате уже был накрыт стол.
Старшие сыновья в белых рубахах и одинаковых черных брюках, причесанные, вымытые, сидели на диване. Матушка Зинаида тоже была в праздничной одежде. Отец Павел показал Холмогорову его комнату с отдельным входом и двумя окнами в сад, даже отдельный умывальник висел на невысоком крыльце. Полотенца лежали на кровати, а в изголовье горела настольная лампа, маленькая, старомодная, с металлическим абажуром.
За столом сидели долго, больше часа. Затем матушка Зинаида отправила детей спать. Холмогоров понял, как сильно устали священник и его супруга, и поэтому засиживаться за столом не стал. Поблагодарил за угощение и отправился в свою комнату.
Как человек городской, Андрей Алексеевич не привык рано ложиться спать. В деревне же десять часов – уже поздний вечер. Холмогоров достал книгу, привезенную с собой, и устроился у настольной лампы. Вскоре он уже забыл, где находится, целиком погрузился в чтение.
Лишь ночной мотылек иногда отвлекал Холмогорова, ночная бабочка билась в жестяной абажур, и тот тихо звенел. В доме царила тишина, нарушаемая тиканьем больших напольных часов в гостиной, да иногда потрескивали старые бревна, из которых был сложен дом священника.
Матушка Зинаида сидела у кровати Ильи.
Сон уже сморил ее, но женщина не ложилась, ее голова покоилась на подушке, прислоненной к стене.
Она проснулась, когда зашевелился ребенок. Илья смотрел на нее широко открытыми глазами.
– Что такое? – спросила мать.
Илья даже не слышал ее, его взгляд был устремлен в приоткрытую дверь.
И тут ночную тишину разорвал крик петуха, далекий, но хорошо слышный ночью. На него отозвались еще два петуха. Илья сбросил одеяло, сел на кровати.
– Что с тобой? – повторила Зинаида и хотела уже прикоснуться к плечу сына, но тот поднялся и шагнул к двери. – Ты хочешь во двор?
Илья не отвечал, он вытянул перед собой руки, словно был слепым, и вошел в гостиную.
– Боже, что же это такое? – перекрестилась матушка.
Холмогоров услыхал шаги в гостиной и, оторвавшись от книги, заглянул в комнату. Мальчик стоял, словно раздумывая, куда идти дальше, он не видел ни мать, ни Холмогорова.
– Что делать? – шепотом спросила женщина.
– – Не трогайте его, – предупредил Андрей Алексеевич и вскинутой ладонью остановил матушку Зинаиду.
Она уже хотела схватить сына за плечи.
Вышел и священник. Холмогоров приложил палец к губам. Илья, как был босиком, в одних трусах, снял куртку с вешалки, набросил ее на плечи и вышел на крыльцо. Он шел, высоко поднимая колени, на землю не смотрел. Взрослые двинулись за ним следом.
У калитки Холмогоров остановил отца Павла и матушку:
– Оставайтесь здесь.
Странное дело, но ни священник, ни его супруга спорить не стали. Холмогоров говорил уверенно, так говорит врач, уже знакомый с болезнью.
Мальчик шел по тропинке, Холмогоров не отставал от него. Он старался не шуметь, понимая, что нельзя сейчас беспокоить Илью. Миновали деревню. Под ногами скрипела густая трава, ночь полнилась запахами, звуками.
Вскоре потянуло сыростью от реки. Илья остановился и на развилке тропинок после минутного колебания свернул направо, к омуту.
На самом берегу он стал делать что-то непонятное руками. И лишь когда Илья широко размахнулся, Холмогоров догадался: «Забрасывает удочку!»
Ему даже показалось, будто он услышал тихий всплеск поплавка, коснувшегося воды. Вода мельничного омута казалась черной, как густая смола, в ней отражались звезды. Андрей Алексеевич вздрогнул, когда плеснула большая рыба и поверхность пошла рябью. Мальчишка не отрывал взгляда от невидимого поплавка, нагнулся, хватая несуществующее удилище, и поднял.
Он что-то беззвучно шептал. Воображаемая рыба упала в траву.
Холмогоров терпеливо ждал.
Через четверть часа мальчик смотал удочку и, крадучись, поднялся на откос. В ночи белел высокий дощатый забор, огораживающий дом с тарелкой антенны на крыше.
«Он ходил здесь в тот день, когда пропал», – догадался Холмогоров.
Мальчик стоял прижавшись щекой к забору, припав глазом к щели. Плечи его вздрагивали.
Когда Илья повернулся к нему лицом, из невидящих глаз мальчишки катились слезы, крупные, как горох. Теперь Андрей Алексеевич чувствовал, что кто-то невидимый стоит за Ильей, словно направляет его. Движения мальчика стали более уверенными. Он спускался по тропинке прямо на Холмогорова, не замечая его. Илья прошел совсем близко, чуть не коснувшись его плечом.
Илья остановился на том же месте у омута, где ловил рыбу. Холмогоров стоял у него за спиной. Один шаг отделял ребенка от воды, черной, густой, глубокой. Илья рванулся вперед резко, будто кто-то толкнул его в спину. Андрей Алексеевич еле успел схватить его за плечи.
– Стой! Ты куда?
Когда Илья обернулся, Андрею Алексеевичу показалось, что ребенок с ненавистью смотрит на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
«Молодец священник!»
Холмогорову часто приходилось видеть заброшенные сельские кладбища, но это случалось в деревнях, где не было церквей.
Возвращаться в дом священника было еще рано. Холмогоров хотел вернуться туда вместе с отцом Павлом. Он понимал, сейчас не стоит мешать матушке Зинаиде в приготовлении праздничного ужина. Женщина начнет суетиться, думать, чем занять гостя. К чему лишние хлопоты? Холмогоров не любил обременять людей.
Если бы в деревне была гостиница, он наверняка остановился бы там. В Лихославль не поехал только потому, что не хотел обидеть сельского священника.
С улыбкой Андрей Алексеевич посмотрел на свои туфли на тонкой кожаной подошве, совсем не приспособленные для передвижения по сельской местности, лишенной асфальта, бетона, тротуарной плитки. Пройдя луг, он спустился к реке. Через неширокое русло были переброшены три бревна со стесанным верхом, скрепленные железными скобами.
"Где-то я это уже видел, – задумался советник Патриарха, хотя помнил точно, что в прошлый свой приезд к реке не подходил, не было времени. И тут же улыбка появилась на его губах:
– Ну да, конечно же, Третьяковская галерея, картина Левитана «Омут». Все то же – темная вода, прозрачный, густеющий воздух и толстые серебристые бревна. Такое состояние длится всего лишь несколько минут на границе между вечером и ночью. Действительно, красота!"
Холмогоров поднял с дорожки камень и очень ловко бросил его в подернутую тиной заводь.
Звук всплеска долго вибрировал в воздухе.
Андрей Алексеевич пошел к дому священника окружной дорогой. Деревня исчезла за пригорком, река делала петлю, единственным ориентиром оставались купола церкви, проглядывающие сквозь листву старых лип. И Холмогоров пошел прямо на них, не по тропинке, а по густой сочной траве заливного луга. Он сбросил туфли, закатал брюки и пошел босиком, не думая о том, как выглядит. Пиджак, черная рубашка, застегнутая на последнюю пуговицу воротника-стойки, в одной руке портфель, в другой – блестящие дорогие туфли.
Холмогоров вышел на сельскую улицу. Мимо него пробежали две девочки, они гнались за щенком. Дети поздоровались с незнакомцем, но, забежав ему за спину, тут же прыснули смехом.
«Видел бы меня сейчас секретарь Патриарха!» – мысленно улыбнулся Холмогоров и тут же вспомнил глаза секретаря за толстыми стеклами круглых очков.
Пастух, гнавший стадо коров, поздоровался с Холмогоровым, словно знал того всю жизнь.
Неторопливое стадо подняло пыль. Пришлось идти вдоль забора, цепляясь за ветки сирени с увядшими гроздьями цветов.
«В деревенской жизни есть своя прелесть, – подумал Холмогоров. – И сельские жители по складу мысли ближе к Богу. Они не так суетливы, у них есть время подумать, остановиться, посмотреть на небо, – Андрей Алексеевич запрокинул голову и посмотрел на темнеющее небо. На нем уже зажигались редкие звезды. – В Москве такого не увидишь, разве что на Воробьевых горах. В городе даже не замечаешь, когда заходит солнце, оно просто исчезает за домами и так же незаметно появляется».
Холмогоров услышал за собой треньканье велосипедного звонка.
– Добрый вечер, – раздался хрипловатый прокуренный голос. Язык у говорившего немного заплетался, чувствовалось, мужчина выпил, да и запах алкоголя перебивал вечерние запахи деревни.
Андрей Алексеевич посторонился, чтобы пропустить велосипедиста. Но Грушин и не собирался ехать дальше, он уже давно подкарауливал Холмогорова.
– А я вас видел, – произнес Гриша, снимая шапку и глядя на портфель в правой руке Холмогорова.
Водитель имел привычку первым совать руку для приветствия, но Холмогоров выглядел настолько недосягаемым, что правая рука Гриши скользнула в карман, а велосипед упал.
– Я вот тут… – начал он, но сбился.
Холмогоров глядел в немного мутные глаза мужчины.
– Я вас слушаю.
– Меня Григорием зовут.
– А я Андрей Алексеевич.
– Очень приятно, – выдавил из себя Гриша. – У меня сегодня праздник, и я позволил себе, извините, конечно, немного выпить.
Холмогоров подумал:
«Если это для него немного, то какова же его норма?»
– У меня, Андрей Алексеевич, праздник – Илюша нашелся. Хороший пацаненок, не то что мои – ни учиться, ни работать не хотят, – и Григорий махнул рукой. – Это ничего, что я вас задерживаю?
– Я никуда не спешу, – Холмогоров неспешно двигался к поселку.
Григорий прислонил велосипед к забору и брел, пошатываясь, рядом с Холмогоровым.
– Мы с вами, можно сказать, одно и то же дело сделали, святое дело, – Григорий поднял указательный палец. – Ребенка родителям вернули. Вы его на дороге подобрали, а я его на дороге видел в тот самый день. Но никто мне, кроме матушки, не поверил, даже участковый.
Представляете, сказал, что я был пьян. Чтобы я за рулем… Я уже два года за рулем не пью. Когда меня в Лихославле ГАИшники пьяного поймали, я полгода слесарем на автобазе работал, – поняв, что говорит не то, Григорий глубоко вздохнул и забежал вперед, загородил дорогу советнику Патриарха. – Вот вы, Андрей Алексеевич, человек образованный, рассудите, наваждение это было или нет?
– О чем вы?
– Мальчишка на дороге… – и водитель грузовика рассказал, как он видел Илюшу с удочкой и ведром, бредущего от деревни.
Холмогоров уже слышал от отца Павла про водителя, видевшего Илью в день исчезновения.
Но теперь пересказанная самим очевидцем история произвела странное впечатление. Сердце защемило, а в ушах возник странный свист. Такое бывает при сильном ветре, но сейчас ни один листик даже не дрожал.
– Скажите, что это было? – приставал Гриша. – Я человек, можно сказать, в Бога верующий, хотя в церковь хожу редко. Грех, знаете, за мною: выпить люблю, курю, выражаюсь иногда бранными словами. Но вы же понимаете, у нас в деревне без этого нельзя. Крепко не скажешь – не поймут.
– Не знаю, – честно признался Холмогоров, – меня всегда и повсюду понимают.
Они уже подошли к калитке дома священника, а Грушин продолжал задавать один и тот же вопрос:
– Как такое могло случиться, десять дней мальчишки не было, а потом появился на том самом месте?
– Григорий, – сказал Холмогоров, – если я разберусь – вам все и объясню. Но пока мне много чего неясно.
И тут Григорий заулыбался:
– Вот и вам непонятно. А каково же мне, простому водителю? Я эти десять дней сам не свой ходил. Пока не пойму, не успокоюсь. Видел собственными глазами, видел, а потом исчез Илья, хотя следы на песке остались.
Священник вышел на крыльцо:
– Андрей Алексеевич, заходите, прохладно становится, И ты, Григорий, заходи.
Грушин тут же замотал головой, вскинул руки:
– За приглашение спасибо, но, извиняйте, я уже поужинал.
Григорий никогда не позволил бы себе сесть за один стол со священником и его гостем, разве что на свадьбе или на похоронах. Но это не простой ужин, а традиция, которую нельзя нарушать.
Когда советник Патриарха вошел в дом отца Павла, в большой комнате уже был накрыт стол.
Старшие сыновья в белых рубахах и одинаковых черных брюках, причесанные, вымытые, сидели на диване. Матушка Зинаида тоже была в праздничной одежде. Отец Павел показал Холмогорову его комнату с отдельным входом и двумя окнами в сад, даже отдельный умывальник висел на невысоком крыльце. Полотенца лежали на кровати, а в изголовье горела настольная лампа, маленькая, старомодная, с металлическим абажуром.
За столом сидели долго, больше часа. Затем матушка Зинаида отправила детей спать. Холмогоров понял, как сильно устали священник и его супруга, и поэтому засиживаться за столом не стал. Поблагодарил за угощение и отправился в свою комнату.
Как человек городской, Андрей Алексеевич не привык рано ложиться спать. В деревне же десять часов – уже поздний вечер. Холмогоров достал книгу, привезенную с собой, и устроился у настольной лампы. Вскоре он уже забыл, где находится, целиком погрузился в чтение.
Лишь ночной мотылек иногда отвлекал Холмогорова, ночная бабочка билась в жестяной абажур, и тот тихо звенел. В доме царила тишина, нарушаемая тиканьем больших напольных часов в гостиной, да иногда потрескивали старые бревна, из которых был сложен дом священника.
Матушка Зинаида сидела у кровати Ильи.
Сон уже сморил ее, но женщина не ложилась, ее голова покоилась на подушке, прислоненной к стене.
Она проснулась, когда зашевелился ребенок. Илья смотрел на нее широко открытыми глазами.
– Что такое? – спросила мать.
Илья даже не слышал ее, его взгляд был устремлен в приоткрытую дверь.
И тут ночную тишину разорвал крик петуха, далекий, но хорошо слышный ночью. На него отозвались еще два петуха. Илья сбросил одеяло, сел на кровати.
– Что с тобой? – повторила Зинаида и хотела уже прикоснуться к плечу сына, но тот поднялся и шагнул к двери. – Ты хочешь во двор?
Илья не отвечал, он вытянул перед собой руки, словно был слепым, и вошел в гостиную.
– Боже, что же это такое? – перекрестилась матушка.
Холмогоров услыхал шаги в гостиной и, оторвавшись от книги, заглянул в комнату. Мальчик стоял, словно раздумывая, куда идти дальше, он не видел ни мать, ни Холмогорова.
– Что делать? – шепотом спросила женщина.
– – Не трогайте его, – предупредил Андрей Алексеевич и вскинутой ладонью остановил матушку Зинаиду.
Она уже хотела схватить сына за плечи.
Вышел и священник. Холмогоров приложил палец к губам. Илья, как был босиком, в одних трусах, снял куртку с вешалки, набросил ее на плечи и вышел на крыльцо. Он шел, высоко поднимая колени, на землю не смотрел. Взрослые двинулись за ним следом.
У калитки Холмогоров остановил отца Павла и матушку:
– Оставайтесь здесь.
Странное дело, но ни священник, ни его супруга спорить не стали. Холмогоров говорил уверенно, так говорит врач, уже знакомый с болезнью.
Мальчик шел по тропинке, Холмогоров не отставал от него. Он старался не шуметь, понимая, что нельзя сейчас беспокоить Илью. Миновали деревню. Под ногами скрипела густая трава, ночь полнилась запахами, звуками.
Вскоре потянуло сыростью от реки. Илья остановился и на развилке тропинок после минутного колебания свернул направо, к омуту.
На самом берегу он стал делать что-то непонятное руками. И лишь когда Илья широко размахнулся, Холмогоров догадался: «Забрасывает удочку!»
Ему даже показалось, будто он услышал тихий всплеск поплавка, коснувшегося воды. Вода мельничного омута казалась черной, как густая смола, в ней отражались звезды. Андрей Алексеевич вздрогнул, когда плеснула большая рыба и поверхность пошла рябью. Мальчишка не отрывал взгляда от невидимого поплавка, нагнулся, хватая несуществующее удилище, и поднял.
Он что-то беззвучно шептал. Воображаемая рыба упала в траву.
Холмогоров терпеливо ждал.
Через четверть часа мальчик смотал удочку и, крадучись, поднялся на откос. В ночи белел высокий дощатый забор, огораживающий дом с тарелкой антенны на крыше.
«Он ходил здесь в тот день, когда пропал», – догадался Холмогоров.
Мальчик стоял прижавшись щекой к забору, припав глазом к щели. Плечи его вздрагивали.
Когда Илья повернулся к нему лицом, из невидящих глаз мальчишки катились слезы, крупные, как горох. Теперь Андрей Алексеевич чувствовал, что кто-то невидимый стоит за Ильей, словно направляет его. Движения мальчика стали более уверенными. Он спускался по тропинке прямо на Холмогорова, не замечая его. Илья прошел совсем близко, чуть не коснувшись его плечом.
Илья остановился на том же месте у омута, где ловил рыбу. Холмогоров стоял у него за спиной. Один шаг отделял ребенка от воды, черной, густой, глубокой. Илья рванулся вперед резко, будто кто-то толкнул его в спину. Андрей Алексеевич еле успел схватить его за плечи.
– Стой! Ты куда?
Когда Илья обернулся, Андрею Алексеевичу показалось, что ребенок с ненавистью смотрит на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44