Антон даже глаза закрыл, не желая встречаться взглядом с мертвецом. И тут же услышал нервный смех.
Первой мыслью было, что пожарник спятил.
– Вот же, черт.
Антон открыл глаза: на балке раскачивалась бесхитростно изготовленная из грязного строительного комбинезона кукла. То, что казалось ему до этого всклокоченными, спутанными волосами, оказалось паклей, засунутой в каску. Лица у «повешенного» не было.
– Вы специально меня сюда привели? – продолжал смеяться пожарник.
– И как мы сразу не рассмотрели? Дети балуются. Я сам в детстве любил такие штуки вытворять. У нас в деревне дом мельника заброшенный стоял. Полное запустение. Кирпичные стены, балки, стропила. Мы с друзьями залезли через крышу и соломенное чучело сделали, тряпки какие-то нашли. А потом, вечером уже, когда темнело, девчонок туда привели. На мельницу они и днем ходить боялись. Визгу было. Одна как побежала, так догнать не смогли. Прилетела в деревню и кричит:
«Повешенный, повешенный!» Мне отец потом так ввалил, что я сидеть не мог.
Пожарник помог Полуянову раскрутить кабель, на котором висела кукла.
– Да, наверное, точно, дети. Вы откуда родом? Мне казалось, вы москвич.
– Из-под Твери.
– Я тоже в Москву только после училища попал, – Руслан Котов расстегнул ватовку и, пачкаясь, принялся вытаскивать туго набитую паклю, – но в детстве мы таких шуток не делали. Хорошо хоть мы не успели в милицию позвонить.
Полуянов ногой сбросил в лестничный пролет остатки повешенной куклы. И в этот момент в его руке разразился громкой трелью телефон.
– Я пошел, – пожарник торопливо подал бизнесмену руку, – дорогу сам найду, не заблужусь. Вы бы забор у стройки поправили.
Антон резко поднес трубку к уху.
– Привет, – услышал он. Казалось, что женщина дышит ему прямо в ухо, чувственно и горячо, вот-вот коснется мочки влажным языком.
– Привет, – выдохнул Полуянов.
– Ты один? Говорить можешь?
– Я хочу, чтобы мы с тобой сейчас были одни.
– Мы и так одни. Что это так шипит в трубке?
– Это ветер. Ветер свистит.
Полуянов смотрел на город, расстилавшийся перед ним, пытался отыскать взглядом дом, откуда ему звонили, и не мог, тот таял, растворялся в мареве. Ладонь прикрывала трубку, но ему казалось, что он прикрывает от ветра ту, которая ему звонила.
– Ты почему молчишь?
– Я слушаю. Слушаю твое дыхание.
– У тебя странный голое. Что-то случилось?
– Испугался. Ерунда. Дурацкий розыгрыш.
Мне показалось, что на стройке я наткнулся на покойника.
– Глупо. Если мы увидимся, то ты мне расскажешь. До вечера еще много времени. Вы же с Сергеем договорились встретиться сегодня вечером?
– Да. Как всегда.
– Ты не отменишь встречу, даже если я попрошу?
– Но ты не попросишь.
– Как знать? Подъезжай, я увижу тебя в окно.
Этого звонка Полуянов давно ждал и боялся.
Иногда человек не в силах перебороть себя. Антон понимал, что встречаться ему с Мариной нельзя ни сейчас, ни раньше, и тем не менее ни разу не отказался от встречи. Десятки раз он давал себе зарок, что больше никогда не обнимет, не поцелует эту женщину, не ляжет с ней в постель. Но вспоминал об этом лишь тогда, когда нарушал запрет. Он даже не мог с точностью сказать, любит Марину или нет. Его к ней влекло, это точно. А потом, когда они оказывались наедине, все происходило словно помимо их воли. Или ему хотелось так думать?
Их связь тянулась уже полгода…
* * *
«Волга» остановилась на середине внутридворового проезда. Свободного места для парковки не нашлось. Полуянов из машины не выходил, даже не глушил двигатель. Он смотрел в узкий разрыв между двумя домами на переливавшееся радугой окно, боясь пропустить тот короткий момент, когда в нем мелькнет женский силуэт. Качнулась занавеска, на мгновение он увидел пятно лица и прижатую к стеклу ладонь. Теперь самым сложным было не торопиться и не опоздать.
Антон выехал со двора на улицу и обогнул квартал. Мужчина сжал руль. Чуть заметно покачивая бедрами, по тротуару шла Марина, она шагала размашисто, совсем не так, как ходят модели по подиуму и женщины, подражающие им. Тесные джинсы плотно облегали бедра.
Кроссовки мягко касались асфальта. Она не оборачивалась, не суетилась. Шла, словно собралась шагать долго, до самого вечера, идти вслед за солнцем. Длинная шея угадывалась даже под распущенными пышными волосами.
Антон мягко притормозил и распахнул дверцу, Марина скользнула в машину.
– Вот и я, – ее глаза смеялись, а губы оставались напряженными, тонкими.
– У нас времени до пяти вечера, – Полуянов скользнул рукой на колено женщины.
Марина взяла его руку и переложила на рычаг передач:
– Единственное, чего я сейчас боюсь, что мы с тобой вместе попадем в аварию. Разобьемся насмерть. И мой муж и твоя жена откажутся нас хоронить.
– И что тогда с нами будет?
– В конце концов похоронят. Куда они денутся. Но я не хочу умирать так скоро. Мне и здесь хорошо.
– Со мной?
– С тобой в том числе.
Антон уже свыкся с тем, что Марина часто и не к месту поминает смерть. Словно ей доставляет удовольствие представлять в деталях собственные похороны. Видеть гостей с цветами, читать надписи на венках. Так иногда делают дети, чтобы разжалобить самих себя. Доводят себя до слез, до истерики. Марина же, рассказывая о смерти, всегда загадочно улыбалась. Будто ей уже довелось побывать по ту сторону жизни и вернуться оттуда живой и невредимой.
Полуянов остановил машину неподалеку все от того же недостроенного «Паркинга».
– Закроешь машину, – он не удержался и коснулся распущенных волос женщины, рыжих, как медная лакированная проволока в обмотках трансформатора.
– Иди. – Марина смотрела в лобовое стекло на пешеходов, словно отключилась от реальности.
У самого тротуара в разрыве бетонного забора стоял выкрашенный синей краской строительный вагончик. Руки у Антона слегка дрожали, когда он снимал навесной замок. Торопясь, закрыл за собой дверь. Воздух в вагончике был спертым, уже неделю в него никто не заходил.
Солнце, пробивавшееся сквозь желтую шторку узкого окна под самым потолком, засыпало стену над кроватью золотыми пятнами. Застрекотал вентилятор.
Присев на корточки, Антон достал из холодильника покрытые конденсатом банки с напитком. Здесь было уютно и просторно. Ничего лишнего. Кровать, два стула, круглый летний столик и душевая кабинка, отгороженная прозрачной занавеской. Хлопнула дверь, щелкнул врезной замок.
Марина, стоя в тамбуре, потянулась, коснувшись низкого потолка кончиками пальцев.
– День сегодня чудесный.
Полуянов поставил жестяные банки на стол и обнял женщину.
– У Тебя руки холодные, – выскользнула из объятий Марина. – Пока не согреешь, не прикасайся. – Она привычно щелкнула выключателем подогрева воды в душе и опустилась на кровать.
Антон нетерпеливо целовал ее, Марина уклонялась, задерживала его руки, но ее тело уже чувственно изгибалось, вздрагивало. Женщину заводила видимость борьбы. Она порывисто прижала мужчину к себе и замерла, ожидая продолжения. Путаясь в застежках, пряжках и рукавах, Полуянов раздевал ее и себя. Марина на время стала неподвижной. Антон обращался с ней как с куклой, неспособной пошевелиться самостоятельно. Голова женщины безвольно моталась. И только кончик острого языка скользил по ярко-вишневым губам.
– Ты слышишь? Слышишь меня? – шептал Полуянов в изящную раковину женского уха.
Марина приоткрыла глаза.
– А ты как думаешь? – губы разомкнулись и тут же сомкнулись.
– Мне кажется, ты не слышишь, не чувствуешь меня. Ты где-то далеко. Может быть, даже не со мной, – сбивчиво шептал мужчина.
– Сделай так, чтобы я вернулась, – улыбка появилась и застыла.
Полуянов скользил руками по обнаженному телу, нежной шелковистой коже. Бережно сжимая пальцы, прикасался губами то к шее, то к плечу, припадал лицом к пышным волосам и вдыхал их запах. Чуть различимый аромат духов волновал, заставлял дышать глубже и чаще. Антон с трудом сдерживал себя. Ему хотелось наброситься на женщину, не думая о том, что чувствует она, больно ей, приятно или отвратительно. И тут он ощутил, что тело Марины отозвалось. Именно тело, а не она сама! Пальцы дрогнули, впились ногтями в плечи мужчины. Губы, до этого твердые и неподвижные, размякли, согрелись. Женщина обвила его ногами и задрожала.
«Только бы не повернуться к ней спиной», – напряженно думал Антон.
Внезапно Марина выскользнула из-под него, повалила на спину. Теперь уже она всецело управляла тем, что происходило на кровати. И от Полуянова мало что зависело. Ему оставалось только лежать и прислушиваться к собственным ощущениям, каждая его попытка двинуться мгновенно пресекалась. Марина не сдерживала себя ни в чем. И в то же время в глазах ее читался стыд за то, что она вытворяет.
– Лежи, лежи… – приговаривала она, прикрывая глаза Антона рукой. – Я не хочу, чтобы ты смотрел сейчас на меня. Мне стыдно. Стыдно, что я с тобой, стыдно, что не могу сдержаться.
Антон даже пропустил момент, когда Марина остановилась, она протяжно вздохнула и соскользнула с него, легла рядом. Отвернулась к стене. Он гладил ее плечо. Ему показалось, что женщина плачет, плечи ее беззвучно вздрагивали, но когда Антон заглянул Марине в глаза, то понял, что она смеется.
– Что с тобой?
– Я удивляюсь. Удивляюсь себе, – Марина села, прикрылась простыней до пояса, – никогда не думала, что мне будет хорошо с тобой.
– Мы еще мало знаем друг друга. Помнишь, как мы увиделись впервые?
– Это было, – задумалась женщина, – очень, очень давно. Сергей привел меня на лекцию в ваш институт. Тебя я тогда не запомнила. Лица не разглядела. Ты сидел ко мне спиной. В синем пиджаке. Пиджак помню, тебя нет. Сергей мне до этого много говорил о своих друзьях.
– А когда ты рассмотрела меня?
– На своей свадьбе, когда ты пригласил меня танцевать. Помнишь? – Марина запрокинула голову.
«Какая у нее длинная шея, – в который раз восхитился Антон. – Кажется, я оставил след от поцелуя. В следующий раз нужно быть осторожнее».
– Сергей быстро опьянел, жених называется, и я на него обиделась. Он сидел и тупо смотрел в тарелку. А я пошла танцевать, хотела его разозлить.
– Помню, – улыбнулся Антон, – мне стало обидно, что невеста моего друга танцует с кем попало. Я пригласил тебя. Подошел и спросил…
– Почему мы тогда не поняли, что должны быть вместе?
– На свадьбе друга о таком не подумаешь.
Не знаю. Я и теперь сомневаюсь, что это лучший выход.
– Ты прав, – Марина грациозно, как кошка, потянулась и улеглась рядом с любовником, уткнувшись носом ему в плечо.
В стену вагончика постучали. Женщина напряглась, но голову не поднимала.
– Кто это?
– Не знаю.
– Лежи, не поднимайся, нас здесь нет. Никого нет.
Снаружи послышались детские голоса: высокий, прерывающийся мальчишечий, спокойный принадлежал девочке. Слов разобрать было невозможно. Дети что-то рисовали на стене вагончика, уверенные, что их никто не видит, не слышит.
Марина приложила палец к губам. Антон лежал и смотрел на потолок, залитый солнцем. Ему не хотелось думать о том, что Марина – жена его лучшего друга Сергея. Думать о том, что он обманывает его уже целых полгода.
«Почему так произошло? Ни я, ни она этого не хотели. Во всяком случае, не желали. Не стремились друг к другу. Столько лет виделись, встречались вместе и.., ничего. Столько раз мы оставались вдвоем. И ни разу не попробовали быть вместе. А теперь? Почему так?»
По стене вагончика скреб обломком кирпича мальчишка. Девочка, кокетливо склонив голову к плечу, пыталась предугадать, что же он напишет.
Пока у нее не получалось. Попробуй догадайся, когда перед тобой только три первые буквы – «ВЕЧ…».
– Ты хочешь написать «Вечность»?
– Нет.
Следом за тремя буквами возникли еще две – «…ЕР» – «ВЕЧЕР».
– Какой? – спросила девочка.
– Еще не знаю. Допиши теперь ты, – мальчишка положил кирпич на асфальт, боясь передать его из рук в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Первой мыслью было, что пожарник спятил.
– Вот же, черт.
Антон открыл глаза: на балке раскачивалась бесхитростно изготовленная из грязного строительного комбинезона кукла. То, что казалось ему до этого всклокоченными, спутанными волосами, оказалось паклей, засунутой в каску. Лица у «повешенного» не было.
– Вы специально меня сюда привели? – продолжал смеяться пожарник.
– И как мы сразу не рассмотрели? Дети балуются. Я сам в детстве любил такие штуки вытворять. У нас в деревне дом мельника заброшенный стоял. Полное запустение. Кирпичные стены, балки, стропила. Мы с друзьями залезли через крышу и соломенное чучело сделали, тряпки какие-то нашли. А потом, вечером уже, когда темнело, девчонок туда привели. На мельницу они и днем ходить боялись. Визгу было. Одна как побежала, так догнать не смогли. Прилетела в деревню и кричит:
«Повешенный, повешенный!» Мне отец потом так ввалил, что я сидеть не мог.
Пожарник помог Полуянову раскрутить кабель, на котором висела кукла.
– Да, наверное, точно, дети. Вы откуда родом? Мне казалось, вы москвич.
– Из-под Твери.
– Я тоже в Москву только после училища попал, – Руслан Котов расстегнул ватовку и, пачкаясь, принялся вытаскивать туго набитую паклю, – но в детстве мы таких шуток не делали. Хорошо хоть мы не успели в милицию позвонить.
Полуянов ногой сбросил в лестничный пролет остатки повешенной куклы. И в этот момент в его руке разразился громкой трелью телефон.
– Я пошел, – пожарник торопливо подал бизнесмену руку, – дорогу сам найду, не заблужусь. Вы бы забор у стройки поправили.
Антон резко поднес трубку к уху.
– Привет, – услышал он. Казалось, что женщина дышит ему прямо в ухо, чувственно и горячо, вот-вот коснется мочки влажным языком.
– Привет, – выдохнул Полуянов.
– Ты один? Говорить можешь?
– Я хочу, чтобы мы с тобой сейчас были одни.
– Мы и так одни. Что это так шипит в трубке?
– Это ветер. Ветер свистит.
Полуянов смотрел на город, расстилавшийся перед ним, пытался отыскать взглядом дом, откуда ему звонили, и не мог, тот таял, растворялся в мареве. Ладонь прикрывала трубку, но ему казалось, что он прикрывает от ветра ту, которая ему звонила.
– Ты почему молчишь?
– Я слушаю. Слушаю твое дыхание.
– У тебя странный голое. Что-то случилось?
– Испугался. Ерунда. Дурацкий розыгрыш.
Мне показалось, что на стройке я наткнулся на покойника.
– Глупо. Если мы увидимся, то ты мне расскажешь. До вечера еще много времени. Вы же с Сергеем договорились встретиться сегодня вечером?
– Да. Как всегда.
– Ты не отменишь встречу, даже если я попрошу?
– Но ты не попросишь.
– Как знать? Подъезжай, я увижу тебя в окно.
Этого звонка Полуянов давно ждал и боялся.
Иногда человек не в силах перебороть себя. Антон понимал, что встречаться ему с Мариной нельзя ни сейчас, ни раньше, и тем не менее ни разу не отказался от встречи. Десятки раз он давал себе зарок, что больше никогда не обнимет, не поцелует эту женщину, не ляжет с ней в постель. Но вспоминал об этом лишь тогда, когда нарушал запрет. Он даже не мог с точностью сказать, любит Марину или нет. Его к ней влекло, это точно. А потом, когда они оказывались наедине, все происходило словно помимо их воли. Или ему хотелось так думать?
Их связь тянулась уже полгода…
* * *
«Волга» остановилась на середине внутридворового проезда. Свободного места для парковки не нашлось. Полуянов из машины не выходил, даже не глушил двигатель. Он смотрел в узкий разрыв между двумя домами на переливавшееся радугой окно, боясь пропустить тот короткий момент, когда в нем мелькнет женский силуэт. Качнулась занавеска, на мгновение он увидел пятно лица и прижатую к стеклу ладонь. Теперь самым сложным было не торопиться и не опоздать.
Антон выехал со двора на улицу и обогнул квартал. Мужчина сжал руль. Чуть заметно покачивая бедрами, по тротуару шла Марина, она шагала размашисто, совсем не так, как ходят модели по подиуму и женщины, подражающие им. Тесные джинсы плотно облегали бедра.
Кроссовки мягко касались асфальта. Она не оборачивалась, не суетилась. Шла, словно собралась шагать долго, до самого вечера, идти вслед за солнцем. Длинная шея угадывалась даже под распущенными пышными волосами.
Антон мягко притормозил и распахнул дверцу, Марина скользнула в машину.
– Вот и я, – ее глаза смеялись, а губы оставались напряженными, тонкими.
– У нас времени до пяти вечера, – Полуянов скользнул рукой на колено женщины.
Марина взяла его руку и переложила на рычаг передач:
– Единственное, чего я сейчас боюсь, что мы с тобой вместе попадем в аварию. Разобьемся насмерть. И мой муж и твоя жена откажутся нас хоронить.
– И что тогда с нами будет?
– В конце концов похоронят. Куда они денутся. Но я не хочу умирать так скоро. Мне и здесь хорошо.
– Со мной?
– С тобой в том числе.
Антон уже свыкся с тем, что Марина часто и не к месту поминает смерть. Словно ей доставляет удовольствие представлять в деталях собственные похороны. Видеть гостей с цветами, читать надписи на венках. Так иногда делают дети, чтобы разжалобить самих себя. Доводят себя до слез, до истерики. Марина же, рассказывая о смерти, всегда загадочно улыбалась. Будто ей уже довелось побывать по ту сторону жизни и вернуться оттуда живой и невредимой.
Полуянов остановил машину неподалеку все от того же недостроенного «Паркинга».
– Закроешь машину, – он не удержался и коснулся распущенных волос женщины, рыжих, как медная лакированная проволока в обмотках трансформатора.
– Иди. – Марина смотрела в лобовое стекло на пешеходов, словно отключилась от реальности.
У самого тротуара в разрыве бетонного забора стоял выкрашенный синей краской строительный вагончик. Руки у Антона слегка дрожали, когда он снимал навесной замок. Торопясь, закрыл за собой дверь. Воздух в вагончике был спертым, уже неделю в него никто не заходил.
Солнце, пробивавшееся сквозь желтую шторку узкого окна под самым потолком, засыпало стену над кроватью золотыми пятнами. Застрекотал вентилятор.
Присев на корточки, Антон достал из холодильника покрытые конденсатом банки с напитком. Здесь было уютно и просторно. Ничего лишнего. Кровать, два стула, круглый летний столик и душевая кабинка, отгороженная прозрачной занавеской. Хлопнула дверь, щелкнул врезной замок.
Марина, стоя в тамбуре, потянулась, коснувшись низкого потолка кончиками пальцев.
– День сегодня чудесный.
Полуянов поставил жестяные банки на стол и обнял женщину.
– У Тебя руки холодные, – выскользнула из объятий Марина. – Пока не согреешь, не прикасайся. – Она привычно щелкнула выключателем подогрева воды в душе и опустилась на кровать.
Антон нетерпеливо целовал ее, Марина уклонялась, задерживала его руки, но ее тело уже чувственно изгибалось, вздрагивало. Женщину заводила видимость борьбы. Она порывисто прижала мужчину к себе и замерла, ожидая продолжения. Путаясь в застежках, пряжках и рукавах, Полуянов раздевал ее и себя. Марина на время стала неподвижной. Антон обращался с ней как с куклой, неспособной пошевелиться самостоятельно. Голова женщины безвольно моталась. И только кончик острого языка скользил по ярко-вишневым губам.
– Ты слышишь? Слышишь меня? – шептал Полуянов в изящную раковину женского уха.
Марина приоткрыла глаза.
– А ты как думаешь? – губы разомкнулись и тут же сомкнулись.
– Мне кажется, ты не слышишь, не чувствуешь меня. Ты где-то далеко. Может быть, даже не со мной, – сбивчиво шептал мужчина.
– Сделай так, чтобы я вернулась, – улыбка появилась и застыла.
Полуянов скользил руками по обнаженному телу, нежной шелковистой коже. Бережно сжимая пальцы, прикасался губами то к шее, то к плечу, припадал лицом к пышным волосам и вдыхал их запах. Чуть различимый аромат духов волновал, заставлял дышать глубже и чаще. Антон с трудом сдерживал себя. Ему хотелось наброситься на женщину, не думая о том, что чувствует она, больно ей, приятно или отвратительно. И тут он ощутил, что тело Марины отозвалось. Именно тело, а не она сама! Пальцы дрогнули, впились ногтями в плечи мужчины. Губы, до этого твердые и неподвижные, размякли, согрелись. Женщина обвила его ногами и задрожала.
«Только бы не повернуться к ней спиной», – напряженно думал Антон.
Внезапно Марина выскользнула из-под него, повалила на спину. Теперь уже она всецело управляла тем, что происходило на кровати. И от Полуянова мало что зависело. Ему оставалось только лежать и прислушиваться к собственным ощущениям, каждая его попытка двинуться мгновенно пресекалась. Марина не сдерживала себя ни в чем. И в то же время в глазах ее читался стыд за то, что она вытворяет.
– Лежи, лежи… – приговаривала она, прикрывая глаза Антона рукой. – Я не хочу, чтобы ты смотрел сейчас на меня. Мне стыдно. Стыдно, что я с тобой, стыдно, что не могу сдержаться.
Антон даже пропустил момент, когда Марина остановилась, она протяжно вздохнула и соскользнула с него, легла рядом. Отвернулась к стене. Он гладил ее плечо. Ему показалось, что женщина плачет, плечи ее беззвучно вздрагивали, но когда Антон заглянул Марине в глаза, то понял, что она смеется.
– Что с тобой?
– Я удивляюсь. Удивляюсь себе, – Марина села, прикрылась простыней до пояса, – никогда не думала, что мне будет хорошо с тобой.
– Мы еще мало знаем друг друга. Помнишь, как мы увиделись впервые?
– Это было, – задумалась женщина, – очень, очень давно. Сергей привел меня на лекцию в ваш институт. Тебя я тогда не запомнила. Лица не разглядела. Ты сидел ко мне спиной. В синем пиджаке. Пиджак помню, тебя нет. Сергей мне до этого много говорил о своих друзьях.
– А когда ты рассмотрела меня?
– На своей свадьбе, когда ты пригласил меня танцевать. Помнишь? – Марина запрокинула голову.
«Какая у нее длинная шея, – в который раз восхитился Антон. – Кажется, я оставил след от поцелуя. В следующий раз нужно быть осторожнее».
– Сергей быстро опьянел, жених называется, и я на него обиделась. Он сидел и тупо смотрел в тарелку. А я пошла танцевать, хотела его разозлить.
– Помню, – улыбнулся Антон, – мне стало обидно, что невеста моего друга танцует с кем попало. Я пригласил тебя. Подошел и спросил…
– Почему мы тогда не поняли, что должны быть вместе?
– На свадьбе друга о таком не подумаешь.
Не знаю. Я и теперь сомневаюсь, что это лучший выход.
– Ты прав, – Марина грациозно, как кошка, потянулась и улеглась рядом с любовником, уткнувшись носом ему в плечо.
В стену вагончика постучали. Женщина напряглась, но голову не поднимала.
– Кто это?
– Не знаю.
– Лежи, не поднимайся, нас здесь нет. Никого нет.
Снаружи послышались детские голоса: высокий, прерывающийся мальчишечий, спокойный принадлежал девочке. Слов разобрать было невозможно. Дети что-то рисовали на стене вагончика, уверенные, что их никто не видит, не слышит.
Марина приложила палец к губам. Антон лежал и смотрел на потолок, залитый солнцем. Ему не хотелось думать о том, что Марина – жена его лучшего друга Сергея. Думать о том, что он обманывает его уже целых полгода.
«Почему так произошло? Ни я, ни она этого не хотели. Во всяком случае, не желали. Не стремились друг к другу. Столько лет виделись, встречались вместе и.., ничего. Столько раз мы оставались вдвоем. И ни разу не попробовали быть вместе. А теперь? Почему так?»
По стене вагончика скреб обломком кирпича мальчишка. Девочка, кокетливо склонив голову к плечу, пыталась предугадать, что же он напишет.
Пока у нее не получалось. Попробуй догадайся, когда перед тобой только три первые буквы – «ВЕЧ…».
– Ты хочешь написать «Вечность»?
– Нет.
Следом за тремя буквами возникли еще две – «…ЕР» – «ВЕЧЕР».
– Какой? – спросила девочка.
– Еще не знаю. Допиши теперь ты, – мальчишка положил кирпич на асфальт, боясь передать его из рук в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44