Через секунду ему разрешили полный доступ, и на экране появился новый текст:
ХВАЛА ПОВЕЛИТЕЛЮ!
ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ
1. НИКОГДА НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ РЕАЛЬНОГО ИМЕНИ.
2. НИКОГДА И НИКОМУ НЕ ПЕРЕДАВАТЬ СИСТЕМНЫЕ РЕКВИЗИТЫ.
3. НИКОГДА НЕ ВСТРЕЧАТЬСЯ С ДРУГИМИ ПОЛЬЗОВАТЕЛЯМИ В РЕАЛЕ.
4. ВСЕГДА ПОМНИТЬ, ЧТО ДРУГИЕ ПОЛЬЗОВАТЕЛИ МОГУТ БЫТЬ ИНОСТРАНЦАМИ.
5. СИСТЕМНЫЙ ОПЕРАТОР ИМЕЕТ ПРАВО УДАЛИТЬ ЛЮБОГО ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ.
6. ДОСКА ОБЪЯВЛЕНИЙ НЕ МОЖЕТ ИСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ ЛЮБЫХ ВИДОВ НЕЗАКОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
7. СЕТЬ НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА КОНТЕНТ.
8. ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ РАБОТЫ НАЖМИТЕ ЛЮБУЮ КЛАВИШУ.
Гладден нажал «Ввод», и компьютер сообщил ему, что в памяти есть электронное письмо. Легко коснувшись клавиш, он увидел, как на экране появился текст от системного оператора.
СПАСИБО ЗА ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. НАДЕЮСЬ, ВСЕ В ПОРЯДКЕ, ХОТЯ НЕМНОГО ОБИДНО. НО ВСЕ ХОРОШО, ЧТО ХОРОШО КОНЧАЕТСЯ. РАЗ ВЫ ЧИТАЕТЕ МОЕ ПИСЬМО, ЗНАЧИТ, ДЕЛО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАКОНЧЕНО И ЗАБЫТО. БРАВО. УДАЧИ, И ПОСТАРАЙТЕСЬ НЕ ТЕРЯТЬ КОНТАКТА С ОСТАЛЬНЫМИ И САМИМ СОБОЙ. (ХА-ХА!)
СЕТЬ
Гладден выбрал «Ответить» и подтвердил выбор, нажав «Ввод». На экране высветился шаблон для нового сообщения. Он набрал текст, адресованный отправителю первого письма.
ОБО МНЕ НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ. ИСКРЕННЕ ВАШ. А ДЕЛО МОЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАКОНЧЕНО И ЗАБЫТО.
СЕТЬ
Отправив ответ, Гладден ввел новую команду, перейдя в главное меню электронной доски объявлений. Наконец экран заполнил каталог с рубриками. Название каждой рубрики сопровождалось количеством активных сообщений.
1. ОБЩИЙ ФОРУМ 89
2. БИ+9 46
3. БИ-9 23
4. ДЖИ+9 12
5. ДЖИ-9 6
6. ВСЕ ПРЕКРАСНОЕ 51
7. НАБЛЮДЕНИЯ И ЖАЛОБЫ 76
8. ИЩЕЙКИ В ЗАКОНЕ 24
9. СЕРВИСЫ ПО ГОРОДАМ 56
10. БАРТЕР 91
Быстро печатая, он ввел команду, входя в категорию «Наблюдения и жалобы». Тема самая популярная. Большую часть записей он читал, другие написал сам. В основном авторы рассказывали, как дурно обошлась с ними жизнь. Что, возможно, в иные времена их вкусы и инстинкты могли стать нормой. Гладдену всегда казалось, что здесь печатают больше жалоб, чем наблюдений. Открыв файл автора, называвшего себя «Идол», он приступил к чтению.
Кажется, о моих делах уже знают. Приближается время, когда я окажусь центром внимания и всеобщего страха. Я готов. Всякий такой же, как я, со временем примет мантию. Закончится безвестность. Мне дадут имя, не то, которое подойдет мне или отразит мои качества. Оно обнажит лишь соответствие другим заголовкам таблоида и вызовет только страх в массе его читателей. Мы всегда изучаем то, чего боимся. Страх движет продажами газет и рейтингами телешоу. Скоро настанет моя очередь их продавать.
Скоро начнется охота, и ко мне придет слава. Но им не найти меня никогда. Им не дано понять. И я всегда буду готов к их действиям.
Теперь я решил — настало время рассказать всю историю. И хочу ее рассказать. Я напишу обо всем, что было, что есть, и еще — обо всем, что есть я. В этих окошках вы увидите мою жизнь и мою смерть. Ноутбук «БОСВЕЛЛ» не осуждает, не сжимается в страхе от единого слова. Кто лучше «БОСВЕЛЛА», ноутбука, выслушает мою исповедь ? Кто, если не «БОСВЕЛЛ», станет моим лучшим биографом? Сейчас я начну рассказывать. Включите свои фотовспышки. Я буду жить и умирать здесь, в темноте.
ИНОГДА ЧЕЛОВЕК СТРАДАЕТ НЕОБЫКНОВЕННО, ТЕРПЕЛИВО И С ЛЮБОВЬЮ
Я не написал этого сразу, а думаю, что следовало. Это не имело значения потому, что я верю. Мое страдание — моя вера и терпение. Они не уйдут никогда. Они поведут меня. Они — это я. Теперь я вижу. Думаю, значение сказанного в том, что боль — это дорога, которой мы следуем в жизни. Можно сказать, боль мостит этот путь из всего, что мы совершаем и чем становимся. А мы принимает боль. Мы получаем ее как знание и любим это знание за его жестокую правду. Нам не дано иного выбора.
Я чувствую это с полной ясностью и пониманием. Могу обратиться к прошлому и видеть, как боль влияла на мои решения. Могу смотреть в будущее и предвидеть, что со мной произойдет. Теперь я не должен идти. Дорога движется подо мной сама, несет вперед сквозь время, словно лента эскалатора. Она принесла меня сюда. Боль — это утес, где разбит мой лагерь. Я преступник. Я Идол. Боль — моя сущность. Моя боль, я вместе с тобой. Пока смерть не разлучит нас.
Езжайте осторожнее, дорогие друзья.
Гладден перечитал текст еще раз, чувствуя в нем глубокий смысл. Автор целился в самую точку.
Вернувшись в главное меню, Гладден перешел в раздел «Бартер», чтобы посмотреть, есть ли новые заказчики. Их не оказалось. Напечатав команду, он покинул раздел. Затем выключил питание и опустил крышку ноутбука.
Теперь Гладдена охватил досада за камеру, оставшуюся в полиции. Едва ли стоило рисковать, пытаясь ее выручить, но средств на покупку новой у него не осталось. И еще он знал, что без хорошей камеры нельзя выполнить заказ. Значит, он не получит и денег. Нараставшее озлобление жгло его изнутри, словно по венам текли острые обломки бритвенных лезвий. Он решил купить новый фотоаппарат после того, как сумеет устроить денежный перевод из Флориды.
Подойдя к окну, Гладден посмотрел на ленту из машин, медленно ползших по Сансет. Словно бесконечная подвижная парковка. Он задумался: вот дымящее железо. Вот живая плоть. Куда они едут? И еще один вопрос — много ли их, сидящих в своих машинах и так похожих на него? Сколько из них слышат голоса, как он, чувствуя, что в них впиваются невидимые лезвия? И скольким хватает мужества бороться? В нем снова закипела злоба. Теперь внутри было что-то вполне ощутимое, в горле распускался черный цветок, и он вызывал удушье.
Подойдя к телефону, он набрал номер, полученный от Краснера. Суитцер снял трубку после четырех звонков.
— Суитцер, вы не заняты?
— Кто это?
— Это я. Как дети?
— Что... Кто это?
Чутье подсказывало Гладдену: сейчас же повесь трубку. К чему связываться? Но он был так любопытен!
— У вас моя фотокамера.
На том конце провода наступила короткая тишина.
— Мистер Брисбен? Как поживаете?
— Спасибо, детектив, прекрасно.
— Действительно, камера у нас. Есть распоряжение вернуть ее, раз с помощью этого оборудования вы зарабатываете на жизнь. Не желаете ли назначить встречу, чтобы получить свою собственность?
Гладден закрыл глаза и сжал телефонную трубку так, словно хотел ее сплющить. Они знают. Если бы не знали, он сказал бы: забудь о камере. Но им что-то известно. Хотят заманить его к себе.
Вопрос, все ли им известно? Гладдену хотелось закричать, однако еще сильнее было желание успокоиться.
«Никаких резких движений», — подумал он.
— Я об этом поразмыслю.
— Слушайте, это же превосходная вещь. Не знаю, так ли хорошо она снимает, но я не возражал бы заполучить такую. Если хотите, она все еще здесь...
— Хер тебе, а не камеру.
От злости Гладден готов был взорваться. Слова приходилось цедить сквозь сжатые судорогой зубы.
— Видишь ли, Брисбен, я просто делаю свою работу. Если из-за камеры у тебя проблемы, нужно связаться со мной, и мы что-нибудь придумаем. Если захочешь вернуть себе камеру, просто приди за ней. Но я не останусь стоять и смотреть...
— Есть у тебя дети?
На линии наступила тишина, и все же Гладден знал: детектив все еще его слушает.
— Что ты сказал?
— Что слышал.
— Не попытаешься же ты взяться за мою семью, ты, жалкий ублюдок, сукин сын!
На мгновение Гладден запнулся. Потом в горле послышался слабый звук, быстро нараставший, переходя в маниакальный смех. Звук вырвался неосознанно, и какое-то время Гладден не мог рассуждать и ничего не слышал. Он положил телефонную трубку на базу, и смех сразу прекратился, словно его отрезало. По лицу поползла мерзкая гримаса, и он крикнул в пустоту своей комнаты. Крик с трудом вырвался наружу сквозь крепко сжатые зубы:
— Твою мать!
Подняв крышку ноутбука, Гладден включил его и нашел директорию с фотографиями. Экран хорош для ноутбука, но графическая система не соответствовала возможностям настольного компьютера. Все же фотографии оказались довольно четкими, и Гладден попытался заняться делом. Он просматривал папки, снимок за снимком. Его коллекция ужасов состояла из мертвых и живых. Так или иначе, он находил в этих снимках утешение — ощущение мнимого контроля над всем, с чем сталкивался в реальности.
Однако то, что он видел перед собой, одновременно угнетало. Все эти маленькие жертвы, то, что он совершил. Принесенные им, чтобы успокоить собственные раны. Он понимал, насколько эгоистичными и извращенными его действия казались другим. А то, что он обратил эти жертвы в деньги, лишало покоя вовсе, превращая свершившийся акт в омерзительное и ненавистное самому Гладдену действо.
Прав Суитцер, и правы остальные. Он заслужил свою участь, став добычей охотников. Перевернувшись на спину, Гладден посмотрел на много раз залитый, в пятнах от протекшей воды потолок. Подступили слезы. Закрыв глаза, он попробовал успокоиться и заснуть.
Лучший Друг оставался рядом с ним, в темноте. Как и всегда. С обычным выражением и с ужасной прорезью вместо рта.
Кто-то постучал. Гладден открыл глаза, взгляд упал на входную дверь. Услышав, как скважину царапает ключ, он резко сел. Надо же так облажаться! Конечно, Суитцер отследил звонок. Они догадались, что он позвонит!
Дверь в комнату открылась. В дверях стояла невысокая чернокожая горничная, одетая в белое, с двумя полотенцами на сгибе руки.
— Обслуживание, — сказала она. — Извините, но сегодня я позже обычного. Много работы. Завтра уберу вашу комнату в первую очередь.
Гладден шумно выдохнул, с сожалением заметив, что не позаботился повесить на дверь табличку «Не беспокоить».
— Все в порядке. — Он быстро встал, преграждая ей путь. — Сегодня только поменяйте полотенца.
Когда Гладден брал полотенца, то заметил вышитое на ее форме имя «Евангелина». Лицо миловидное, и он мысленно посочувствовал ее работе: несладко убирать за другими.
— Спасибо, Евангелина.
Гладден заметил, как ее взгляд следил за путем его перемещения по комнате и остановился на кровати. Постель на ней не была разобрана. Вчера вечером он не стал снимать покрывало.
Затем она снова посмотрела на Гладдена и кивнула, изобразив подобие улыбки.
— Что-нибудь еще?
— Нет, Евангелина.
— Удачного дня.
Гладден закрыл дверь и обернулся к кровати. Там лежал раскрытый и включенный ноутбук. На экране остался один из снимков.
Вернувшись к двери, он снова ее открыл и встал в проем, туда, где только что стояла горничная. Он посмотрел на компьютер. Все видно совершенно ясно. Мальчик, лежащий на земле, и что-то еще рядом с ним на фоне белого снега: что это, как не кровь?
Быстро подойдя к компьютеру, он нажал клавишу экстренного стирания, которую сам запрограммировал. Дверь номера осталась открытой.
Гладден попытался рассуждать логически.
«Боже, какая нелепая ошибка!» — подумал он.
Он вышел в коридор и спустился по лестнице. Евангелина стояла в проходе, около своей тележки с бельем и принадлежностями. Мельком обернувшись на Гладдена, она не выразила никакого волнения. Но ему хотелось убедиться. Не стоило рисковать всем лишь из-за выражения чьего-то лица.
— Евангелина, я передумал. Нужно бы прибраться в номере. Кстати, кончились туалетная бумага и мыло.
Горничная положила блокнот, где что-то записывала, на тележку и полезла за рулоном бумаги и мылом. Наблюдая, Гладден засунул руки в карманы. Про себя он отметил, что здешняя прислуга жует резинку. Возмутительно: зачем делать это при постороннем? Словно он невидимка. Словно его вовсе нет.
С приближением Евангелины он не изменил позы, даже не вынул рук из карманов. Только отступил на шаг, впуская ее в комнату. Проводив девушку взглядом, Гладден тут же метнулся к тележке и заглянул в записи.
Она бросила блокнот, не пряча, поверх вещей. Около номера его комнаты, 112, значилось «Только полотенца».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75