Я аж грешным делом приготовился ее прикладом в случае бегства в сторону противника садануть. Молодые старшие лейтенанты страсть как не любят, когда их подчиненные к стременам чужим припадают. Нехорошо это как-то.
Когда капитан наш Угробов догадался огонь прекратить, а с той стороны тоже умный Охотник отыскался, вокруг всадника приличная кучка расплющенного свинца высилась. Даже лошадка спотыкаться стала с непривычки. А Безголовый рукой так неприятно обводит площадь, пожимает плечом, поднимает лошадку на дыбы, да в туман напущенный и холодом наполненный сигает. Даже не спрашивает ничего. Только топот копыт громовой мы и слышали.
Пока Охотники от цирка не отошли, я Машку локтем толкаю. Как бы прошу вернуться в реальность, осознать происходящее.
— Я в порядке, Лесик. — Баобабова и правда рот закрывает, но глаза от меня воротит.
— Если в порядке, то нечего по чужим мужикам глазками стрелять. На то пистолеты есть.
Я не злюсь, я вспоминаю, как пропустил футбол в компании с секретаршей.
— Это другое, Леша. — Напарница неуловимым движением выщелкивает использованные обоймы и загоняет новые. — Все другое, и он, Безголовый, другой. Я расскажу… Все расскажу. Дай время.
— Нет у нас времени! — Угробов, как положено хорошему начальству, не только все видит, но и все слышит. — Вот у меня, например, патроны кончились. Не до рассказов интересных. Прапорщик, а у вас патроны есть в наличии?
Машка вытряхивает косметичку прямо на асфальт. Здесь много чего интересного — помада, граната использованная, книжка любовная слезливая, домкрат автомобильный, рация неработающая, книжка записная, книжка для допросов, книжка для ответов. Много чего падает, всего не упомянуть. Но патронов, как ни тряси, нет.
Со стороны правого и левого флангов слышатся аналогичные заявки на боеприпасы. У кого последний рожок, у кого последняя обойма. Некоторые опера давно уже оружие и почистили, и смазали.
— Вот теперь полный паровоз, — ругается капитан, торопясь распределить поровну имеющееся количество боеприпасов. — За последний патрон отвечает каждый индивидуально. Если не хотите с головами расстаться, в висок стреляйте. Гады простреленные головы не забирают.
Охотники, оправившись после внезапного исчезновения неизвестной личности на скакуне, спешат поскорее добраться до баррикады. Их встречает слабое сопротивление самых экономных оперов. Жалкие попытки откинуть назад непрошеных гостей заканчиваются позорным швырянием во все ближе подходящих Охотников бесполезного табельного оружия. Наиболее метким удается сшибить парочку неприятелей, но в общей массе боя это роли не играет.
На баррикаде рукопашная. Конечно, никто не оставляет последний патрон. У каждого, кто стоит рядом со мной на уже непригодных шкафах, теплится в сердце надежда — вот сейчас из-за угла появятся регулярные части российских военных и разнесут в клочья обнаглевшего захватчика. Или загудят в воздушном пространстве района самолеты, сбрасывая на крышу восьмого отделения полк десантников или, на худой случай, парочку танков. Ведь есть же у нас танки? Или нет?
В школе милиции нам никто не говорил, что должен делать молодой лейтенант милиции, когда на него наваливаются преступники, превосходящие силы правопорядка в пять, а то и в более раз. Обычно все происходит наоборот. Милиции всегда больше бандитов. Но только не сегодня.
Две силы, две могучие силы, сталкиваются друг с другом лбами. Те, кто пришел захватить наш огромный мир, и те, кто пытается отстоять хотя бы крошечный кусочек мира, на котором получает скупую зарплату.
Мне достается здоровенный рыжий мужик с тупым неподвижным лицом. Спрятав за спиной многоствольную пушку, детина, выставив впереди себя ножик длиной под полметра, мелкими шагами, осторожно, старательно переставляя тумбообразные ноги, приближается на расстояние вытянутой руки и делает “Жы-ых”!
Кончик ножа свистит в сантиметре от моего носа, и я понимаю, что необходимо что-то делать. Тупо глазеть на неправильные черты Охотника? Глупо. Позвать на помощь Машку или капитана? У них свои неприятности. Просить пощады у коварного и сильного противника? Но я же молодой старший лейтенант!
Но сурово брови мы нахмурим… Прыгаю вперед и сжимаю руки на горле Охотника. Вблизи лицо врага настолько отвратительно, что меня чуть не тошнит на мягкое плечо противника. Вот бы конфуз случился. Тело гостя до неприятного мягкое, словно из поролона. Но душится с трудом. Чувство такое, словно газету старую мнешь, а толку никакого. Слишком поздно приходит мысль, что у тех, кто живет за экраном монитора, вообще может не быть горла. На хрена им дышать?
Охотник с трудом отрывает меня от себя, несколько секунд держит на вытянутых руках, потом словно тряпичную куклу переворачивает, хватает за ноги и колотит с широким замахом об выступающие углы мебели. Пару раз попадаю на крышу перевернутого автомобиля. Неприятное чувство. Главное, что больно очень. — Машка!
Кому приказано меня охранять от происков? Взлетая выше баррикады и опускаясь обратно, с облегчением вижу, как Баобабова, с трудом спихнув с себя тощего и дохлого Охотника — везет же некоторым! — прыгает на моего бугая. Глаза Машки в этот момент похожи на зрачки рассерженной львицы, у которой южноафриканские охотники-аборигены внаглую уводят выводок. Машка пытается ребром ладони настучать подзатыльников Охотнику, но добивается лишь того, что враг швыряет меня куда подальше. Второй раз за вечер под затылок попадается крышка канализационного люка. Звездочки, которым надоело являться по первому зову, не спеша совершают вокруг меня круг почета.
Машка и Охотник сходятся на ножах. У Охотника секач полуметровый. У Баобабовой мачете. Искры во все стороны. Мат на всю площадь. Нет, не Баобабова. Ей некогда. Это Охотник выражается. Очень виртуозно, даже капитан Угробов на мгновение отрывается от рукопашной и прислушивается. Я и не знал, что Охотники воруют нашу культуру.
Если бы Машке под ногу не попался выдвижной ящик стола… Если бы Машка думала, куда ступать, прежде чем прыгать по баррикаде… Если бы… Все могло быть иначе. История, как говорит моя мама, не знает сослагательного наклонения.
Баобабова оступается, теряет равновесие и получает сильнейший удар ножиком Охотника по совсем новому бронежилету. Ножик, конечно, пополам, но и Баобабова отлетает от Охотника, будто использованная курица от петуха. Приземляется рядышком со мной, но от канализационного люка успевает отклониться. Опыт — это хорошая штука.
— Лешка… — умудряется улыбнуться прапорщик Мария Баобабова.
— Да идите вы все, — улыбаюсь в ответ. Потому что вижу, как окончательно рассерженный Охотник, встретивший доселе невиданное сопротивление, вскидывает многоствольную пушку и, не целясь, жмет на курок.
Насмешливые искорки затыкаются и поспешно уступают место мгле.
В темноте хорошо. В темноте спокойно. Никто тебя не трогает, никто слова дурного не говорит. Только слышится издалека голос мамы, тихо поющий колыбельную. Про белых мишек, которые спят на Северном полюсе: “…спи скорей и ты, малыш…”, “…и его горячие руки обхватили ее тонкий стан, прижали с неимоверной силой к своему упругому телу…”.
Баобабова вечно все портит.
Я валяюсь на каком-то возвышении, до шеи укрытый дурно пахнущим одеялом. Рядом сидит Машка и, склонившись к свече, рыдает над очередным любовным романом. На обложке мускулистый мужичок опрокидывает тощую девчонку с распущенными волосами и тянется приставучими губами к ее, как бы это поточнее выразиться, слегка оголенной груди.
Услышав нервный стон, Машка откидывает книжку, предварительно заломив страницу, и бросается ко мне.
— Очнулся? Господи, я думала, что никогда больше тебя не увижу. Испереживалась вся.
— Страшно без меня? — пытаюсь приподняться, но Машка останавливает, надавливая на плечи.
— Лежи, Лесик. Тебе волноваться нельзя.
Мне, видите ли, волноваться нельзя. А кому можно?
— Где мы? — вглядываюсь в полутемное помещение. Несколько зажженных свечей помогают рассмотреть каменный мешок, десяток узких лавок, на которых лежат чьи-то тела, длинный стол и горку сваленных в углу венков.
— На кладбище, — поясняет напарница, не соображая, что такие вещи едва ожившему старшему лейтенанту говорить не положено.
— Где?
Наверное, по мнению Машки, я должен был обрадоваться, но особого счастья я почему-то не испытываю. Прийти в себя на кладбище — не очень хорошая примета.
— Выпей, — Машка подносит к моим губам эмалированную кружку и силком вливает в горло вязкую приторную жидкость. — Сказала же, на кладбище. Пришлось оставить родное отделение и отступить. Вынесли, кого могли. Тебя в том числе. Или не рад?
— Очень. Но почему кладбище?
— Какой ты, Лесик, непонятливый. А еще начальник, хоть и маленький. — Баобабова отирает мои губы углом вонючего одеяла. — Охотники верх над нами одержали, такая вот картина. Ты уже отключился. Навалились свежими силами, вот и пришлось позор принять. Ты бы видел, как мы через свалку драпали! Бомжи все животики понадрывали. Их потом, правда, Охотники успокоили.
— Подожди… — убираю Машкину руку. Лежать в столь напряженной обстановке старшим лейтенантам не следует. — Зачем через свалку? Почему на кладбище?
— А больше некуда драпать было, — просто объясняет Мария. — Район полностью окружен, на каждом углу, в каждом доме Охотники. Вот капитан и приказал через свалку раненых выносить. Гости через отходы постеснялись пробираться, это нас и спасло.
— А это что за конура?
— Не конура, а могилка бизнесмена пристреленного. Ты, кстати, на нем сейчас лежишь. Да не волнуйся так. Его давно братки подстрелили. Небось изгнил давно. Зато успел для себя хоромы последние построить. Чтоб на широкую ногу воскрешения дожидаться.
Машка тихо смеется, а я свежим взглядом осматриваю каменный мешок. Стол для поминок, лавки для гостей, картины, ковры для общего антуража.
— Держи, — напарница протягивает продолговатый предмет. — Ешь. Капитан самым строгим образом приказал тебя на ноги поднять.
— Что это? — на вкус масса, предложенная Баобабовой, напоминает вату.
— А вата и есть, — довольно улыбается Машка. — Ребята сумели упаковку медикаментов у Охотников отбить. Погибли, правда, почти все, но приказ Угробова выполнили.
Вата вязнет на зубах, да и упоминание об Охотниках не прибавляет аппетита. Выплевываю недожеванный кусок, который на лету ловит Машка. Со стороны скамеек слышится недовольный ропот.
— Ты! Идиот! — шипит Мария. — Да за этот кусок наши ребята головы положили. Ради тебя, дурака, жизни не пожалели. Жри, гаденыш, иначе удавлю собственными руками. Не посмотрю, что напарник.
Торопливо, не разжевывая, хоть бы кто водички подал, уничтожаю всю упаковку. Со скамеек уже одобрительно гудят, да и Машка пистолет в кобуру под мышку прячет.
Странное дело, тепло по телу так и растекается. Как будто кипяток влили. Боль царапающая уходит, уступая место бушующей энергии и нездоровым желаниям.
— Кто там? — облизывая пальцы, киваю на темноту.
— Омоновцев пара да наши из следственного. Из убойщиков Мишка и студентка медичка, слегка задетая. Раненые. Ты у нас самым тяжелым был. Ноги перебиты, грудь нараспашку, мозгов и тех не хватало. Но зараза виртуальная насчет выздоровления хороша оказалась. Я чуть не заплакала, когда смотрела, как мозги у тебя восстанавливаются и костью зарастают. Хорошо тебя Охотник приложил. Сесть попробуй.
Сажусь, не без помощи Машки, но сажусь. Даже ноги свешиваю с ящика бизнесмена, который нас укрыл.
— Здесь все? А где Угробов? Дядя Саша где?
— Нет больше дяди Саши. — Машка отворачивается, ковыряясь в косметичке. — А капитан посты проверяет. Сейчас вернется.
Трудно дышать, хочется попросить у Машки еще ватки, но не могу наглеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Когда капитан наш Угробов догадался огонь прекратить, а с той стороны тоже умный Охотник отыскался, вокруг всадника приличная кучка расплющенного свинца высилась. Даже лошадка спотыкаться стала с непривычки. А Безголовый рукой так неприятно обводит площадь, пожимает плечом, поднимает лошадку на дыбы, да в туман напущенный и холодом наполненный сигает. Даже не спрашивает ничего. Только топот копыт громовой мы и слышали.
Пока Охотники от цирка не отошли, я Машку локтем толкаю. Как бы прошу вернуться в реальность, осознать происходящее.
— Я в порядке, Лесик. — Баобабова и правда рот закрывает, но глаза от меня воротит.
— Если в порядке, то нечего по чужим мужикам глазками стрелять. На то пистолеты есть.
Я не злюсь, я вспоминаю, как пропустил футбол в компании с секретаршей.
— Это другое, Леша. — Напарница неуловимым движением выщелкивает использованные обоймы и загоняет новые. — Все другое, и он, Безголовый, другой. Я расскажу… Все расскажу. Дай время.
— Нет у нас времени! — Угробов, как положено хорошему начальству, не только все видит, но и все слышит. — Вот у меня, например, патроны кончились. Не до рассказов интересных. Прапорщик, а у вас патроны есть в наличии?
Машка вытряхивает косметичку прямо на асфальт. Здесь много чего интересного — помада, граната использованная, книжка любовная слезливая, домкрат автомобильный, рация неработающая, книжка записная, книжка для допросов, книжка для ответов. Много чего падает, всего не упомянуть. Но патронов, как ни тряси, нет.
Со стороны правого и левого флангов слышатся аналогичные заявки на боеприпасы. У кого последний рожок, у кого последняя обойма. Некоторые опера давно уже оружие и почистили, и смазали.
— Вот теперь полный паровоз, — ругается капитан, торопясь распределить поровну имеющееся количество боеприпасов. — За последний патрон отвечает каждый индивидуально. Если не хотите с головами расстаться, в висок стреляйте. Гады простреленные головы не забирают.
Охотники, оправившись после внезапного исчезновения неизвестной личности на скакуне, спешат поскорее добраться до баррикады. Их встречает слабое сопротивление самых экономных оперов. Жалкие попытки откинуть назад непрошеных гостей заканчиваются позорным швырянием во все ближе подходящих Охотников бесполезного табельного оружия. Наиболее метким удается сшибить парочку неприятелей, но в общей массе боя это роли не играет.
На баррикаде рукопашная. Конечно, никто не оставляет последний патрон. У каждого, кто стоит рядом со мной на уже непригодных шкафах, теплится в сердце надежда — вот сейчас из-за угла появятся регулярные части российских военных и разнесут в клочья обнаглевшего захватчика. Или загудят в воздушном пространстве района самолеты, сбрасывая на крышу восьмого отделения полк десантников или, на худой случай, парочку танков. Ведь есть же у нас танки? Или нет?
В школе милиции нам никто не говорил, что должен делать молодой лейтенант милиции, когда на него наваливаются преступники, превосходящие силы правопорядка в пять, а то и в более раз. Обычно все происходит наоборот. Милиции всегда больше бандитов. Но только не сегодня.
Две силы, две могучие силы, сталкиваются друг с другом лбами. Те, кто пришел захватить наш огромный мир, и те, кто пытается отстоять хотя бы крошечный кусочек мира, на котором получает скупую зарплату.
Мне достается здоровенный рыжий мужик с тупым неподвижным лицом. Спрятав за спиной многоствольную пушку, детина, выставив впереди себя ножик длиной под полметра, мелкими шагами, осторожно, старательно переставляя тумбообразные ноги, приближается на расстояние вытянутой руки и делает “Жы-ых”!
Кончик ножа свистит в сантиметре от моего носа, и я понимаю, что необходимо что-то делать. Тупо глазеть на неправильные черты Охотника? Глупо. Позвать на помощь Машку или капитана? У них свои неприятности. Просить пощады у коварного и сильного противника? Но я же молодой старший лейтенант!
Но сурово брови мы нахмурим… Прыгаю вперед и сжимаю руки на горле Охотника. Вблизи лицо врага настолько отвратительно, что меня чуть не тошнит на мягкое плечо противника. Вот бы конфуз случился. Тело гостя до неприятного мягкое, словно из поролона. Но душится с трудом. Чувство такое, словно газету старую мнешь, а толку никакого. Слишком поздно приходит мысль, что у тех, кто живет за экраном монитора, вообще может не быть горла. На хрена им дышать?
Охотник с трудом отрывает меня от себя, несколько секунд держит на вытянутых руках, потом словно тряпичную куклу переворачивает, хватает за ноги и колотит с широким замахом об выступающие углы мебели. Пару раз попадаю на крышу перевернутого автомобиля. Неприятное чувство. Главное, что больно очень. — Машка!
Кому приказано меня охранять от происков? Взлетая выше баррикады и опускаясь обратно, с облегчением вижу, как Баобабова, с трудом спихнув с себя тощего и дохлого Охотника — везет же некоторым! — прыгает на моего бугая. Глаза Машки в этот момент похожи на зрачки рассерженной львицы, у которой южноафриканские охотники-аборигены внаглую уводят выводок. Машка пытается ребром ладони настучать подзатыльников Охотнику, но добивается лишь того, что враг швыряет меня куда подальше. Второй раз за вечер под затылок попадается крышка канализационного люка. Звездочки, которым надоело являться по первому зову, не спеша совершают вокруг меня круг почета.
Машка и Охотник сходятся на ножах. У Охотника секач полуметровый. У Баобабовой мачете. Искры во все стороны. Мат на всю площадь. Нет, не Баобабова. Ей некогда. Это Охотник выражается. Очень виртуозно, даже капитан Угробов на мгновение отрывается от рукопашной и прислушивается. Я и не знал, что Охотники воруют нашу культуру.
Если бы Машке под ногу не попался выдвижной ящик стола… Если бы Машка думала, куда ступать, прежде чем прыгать по баррикаде… Если бы… Все могло быть иначе. История, как говорит моя мама, не знает сослагательного наклонения.
Баобабова оступается, теряет равновесие и получает сильнейший удар ножиком Охотника по совсем новому бронежилету. Ножик, конечно, пополам, но и Баобабова отлетает от Охотника, будто использованная курица от петуха. Приземляется рядышком со мной, но от канализационного люка успевает отклониться. Опыт — это хорошая штука.
— Лешка… — умудряется улыбнуться прапорщик Мария Баобабова.
— Да идите вы все, — улыбаюсь в ответ. Потому что вижу, как окончательно рассерженный Охотник, встретивший доселе невиданное сопротивление, вскидывает многоствольную пушку и, не целясь, жмет на курок.
Насмешливые искорки затыкаются и поспешно уступают место мгле.
В темноте хорошо. В темноте спокойно. Никто тебя не трогает, никто слова дурного не говорит. Только слышится издалека голос мамы, тихо поющий колыбельную. Про белых мишек, которые спят на Северном полюсе: “…спи скорей и ты, малыш…”, “…и его горячие руки обхватили ее тонкий стан, прижали с неимоверной силой к своему упругому телу…”.
Баобабова вечно все портит.
Я валяюсь на каком-то возвышении, до шеи укрытый дурно пахнущим одеялом. Рядом сидит Машка и, склонившись к свече, рыдает над очередным любовным романом. На обложке мускулистый мужичок опрокидывает тощую девчонку с распущенными волосами и тянется приставучими губами к ее, как бы это поточнее выразиться, слегка оголенной груди.
Услышав нервный стон, Машка откидывает книжку, предварительно заломив страницу, и бросается ко мне.
— Очнулся? Господи, я думала, что никогда больше тебя не увижу. Испереживалась вся.
— Страшно без меня? — пытаюсь приподняться, но Машка останавливает, надавливая на плечи.
— Лежи, Лесик. Тебе волноваться нельзя.
Мне, видите ли, волноваться нельзя. А кому можно?
— Где мы? — вглядываюсь в полутемное помещение. Несколько зажженных свечей помогают рассмотреть каменный мешок, десяток узких лавок, на которых лежат чьи-то тела, длинный стол и горку сваленных в углу венков.
— На кладбище, — поясняет напарница, не соображая, что такие вещи едва ожившему старшему лейтенанту говорить не положено.
— Где?
Наверное, по мнению Машки, я должен был обрадоваться, но особого счастья я почему-то не испытываю. Прийти в себя на кладбище — не очень хорошая примета.
— Выпей, — Машка подносит к моим губам эмалированную кружку и силком вливает в горло вязкую приторную жидкость. — Сказала же, на кладбище. Пришлось оставить родное отделение и отступить. Вынесли, кого могли. Тебя в том числе. Или не рад?
— Очень. Но почему кладбище?
— Какой ты, Лесик, непонятливый. А еще начальник, хоть и маленький. — Баобабова отирает мои губы углом вонючего одеяла. — Охотники верх над нами одержали, такая вот картина. Ты уже отключился. Навалились свежими силами, вот и пришлось позор принять. Ты бы видел, как мы через свалку драпали! Бомжи все животики понадрывали. Их потом, правда, Охотники успокоили.
— Подожди… — убираю Машкину руку. Лежать в столь напряженной обстановке старшим лейтенантам не следует. — Зачем через свалку? Почему на кладбище?
— А больше некуда драпать было, — просто объясняет Мария. — Район полностью окружен, на каждом углу, в каждом доме Охотники. Вот капитан и приказал через свалку раненых выносить. Гости через отходы постеснялись пробираться, это нас и спасло.
— А это что за конура?
— Не конура, а могилка бизнесмена пристреленного. Ты, кстати, на нем сейчас лежишь. Да не волнуйся так. Его давно братки подстрелили. Небось изгнил давно. Зато успел для себя хоромы последние построить. Чтоб на широкую ногу воскрешения дожидаться.
Машка тихо смеется, а я свежим взглядом осматриваю каменный мешок. Стол для поминок, лавки для гостей, картины, ковры для общего антуража.
— Держи, — напарница протягивает продолговатый предмет. — Ешь. Капитан самым строгим образом приказал тебя на ноги поднять.
— Что это? — на вкус масса, предложенная Баобабовой, напоминает вату.
— А вата и есть, — довольно улыбается Машка. — Ребята сумели упаковку медикаментов у Охотников отбить. Погибли, правда, почти все, но приказ Угробова выполнили.
Вата вязнет на зубах, да и упоминание об Охотниках не прибавляет аппетита. Выплевываю недожеванный кусок, который на лету ловит Машка. Со стороны скамеек слышится недовольный ропот.
— Ты! Идиот! — шипит Мария. — Да за этот кусок наши ребята головы положили. Ради тебя, дурака, жизни не пожалели. Жри, гаденыш, иначе удавлю собственными руками. Не посмотрю, что напарник.
Торопливо, не разжевывая, хоть бы кто водички подал, уничтожаю всю упаковку. Со скамеек уже одобрительно гудят, да и Машка пистолет в кобуру под мышку прячет.
Странное дело, тепло по телу так и растекается. Как будто кипяток влили. Боль царапающая уходит, уступая место бушующей энергии и нездоровым желаниям.
— Кто там? — облизывая пальцы, киваю на темноту.
— Омоновцев пара да наши из следственного. Из убойщиков Мишка и студентка медичка, слегка задетая. Раненые. Ты у нас самым тяжелым был. Ноги перебиты, грудь нараспашку, мозгов и тех не хватало. Но зараза виртуальная насчет выздоровления хороша оказалась. Я чуть не заплакала, когда смотрела, как мозги у тебя восстанавливаются и костью зарастают. Хорошо тебя Охотник приложил. Сесть попробуй.
Сажусь, не без помощи Машки, но сажусь. Даже ноги свешиваю с ящика бизнесмена, который нас укрыл.
— Здесь все? А где Угробов? Дядя Саша где?
— Нет больше дяди Саши. — Машка отворачивается, ковыряясь в косметичке. — А капитан посты проверяет. Сейчас вернется.
Трудно дышать, хочется попросить у Машки еще ватки, но не могу наглеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62