Или порнографии, но я этим не торгую.
— Я вот к чему клоню — не был ли тот жилец, владелец тридцати кассет, большим любителем кино?
— Конечно, никакого сомнения, — сказал он. — У этого типа были все три версии «Мальтийского сокола». Самая первая, с Рикардо Кортесом…
— Вы мне говорили.
— Да? Ничего удивительного, случай довольно редкий. Не знаю, где он все это добыл, — я никогда не видел их в каталогах. Да, конечно, он был большой любитель.
— Значит, он, наверное, брал фильмы и напрокат, кроме тех, которые у него были?
— А, понимаю, куда вы гнете. Да, пожалуй, так оно и есть. Покупают фильмы многие, но напрокат берут все.
— И жил он где-то по соседству.
— Откуда вы знаете?
— Если его квартирная хозяйка живет по соседству…
— А, ну да.
— Значит, он мог быть вашим постоянным клиентом.
Он задумался.
— Конечно. Очень возможно. Может быть, мы даже когда-нибудь болтали с ним о чернухе, только я ничего такого не помню.
— Но ведь все постоянные клиенты занесены у вас в компьютер, верно?
— Да, это очень облегчает жизнь.
— Вы сказали, что она принесла свою сумку с кассетами в начале июня. Значит, если он был постоянный клиент, он не должен был ничего у вас брать последние семь-восемь месяцев.
— Ну, таких окажется довольно много, — сказал он. — Люди переезжают, умирают, какие-нибудь накурившиеся юнцы крадут у них видики. Или они начинают ходить в другой пункт по соседству, а ко мне больше не заходят. У меня есть клиенты, которых я не вижу по нескольку месяцев, а потом они вдруг появляются снова.
— Как я по-вашему, сколько у вас клиентов, которые ничего не брали с июня?
— Представления не имею, — сказал он. — Но, конечно, могу выяснить. Вы не присядете? Или пошарьте по полкам, глядишь, и найдете что-нибудь такое, что вам захочется посмотреть.
Когда он вышел ко мне снова, был уже одиннадцатый час, но в дверь так никто и не постучал.
— Я же говорил, что по утрам здесь никого не бывает, — сказал он. — Нашел двадцать шесть человек. Это те, кто ничего не брал с четвертого июня, но брал по меньшей мере одну кассету за первые пять месяцев этого года. Конечно, если он долго болел или лежал в больнице…
— Давайте начнем с того, что у вас есть.
— Хорошо. Я переписал фамилии и адреса, и еще телефоны, если они указаны. Многие не говорят номера своих телефонов, особенно женщины, и я их понимаю. У меня есть еще номера кредитных карточек, но их я не стал переписывать: считается, что это конфиденциальная информация. Хотя, думаю, на это можно бы посмотреть сквозь пальцы, если вам не удастся разыскать кого-то из них никаким другим способом.
— Не думаю, чтобы до этого дошло.
Он переписал фамилии на двух листках из блокнота. Я просмотрел их и спросил, не говорят ли они ему что-нибудь.
— Пожалуй, нет, — ответил он. — Я каждый день вижу столько людей, что запоминаю только постоянных посетителей, да и тех не всегда узнаю и не всегда помню фамилии. А что до этих двадцати шести, то я посмотрел, что они брали в прошлом году, — вот почему столько времени возился. Я думал, а вдруг хоть про кого-то можно будет определенно сказать, что он интересуется кино, и по тому, что он у меня брал, понять, что есть у него дома, но я ничего такого не нашел.
— И все-таки попробовать стоило.
— Я так и подумал. Почти уверен, что это был мужчина: та квартирная хозяйка говорила про своего жильца «он». Среди этих двадцати шести есть женщины, но на всякий случай я записал и их.
— Хорошо. — Я сложил листки и сунул в карман пиджака. — Простите, что побеспокоил вас. Я вам очень благодарен.
— Ну, если подумать, с каким удовольствием я смотрю на ваших парней в кино, то как я мог вам не помочь? — усмехнулся он, потом его лицо стало серьезным. — Вы хотите разоблачить банду, которая занимается порнографией? В этом все дело, да?
Видя мои колебания, он заверил, что поймет, если я ничего не скажу, но попросил хотя бы, когда дело будет раскрыто, заглянуть к нему и рассказать, чем оно кончилось.
Я пообещал.
У меня было двадцать шесть фамилий, и только одиннадцать из них — с номерами телефонов. Я начал с телефонов, потому что это намного легче, чем таскаться по всему городу. Но у меня ничего не получилось: я никуда не мог дозвониться, а если дозванивался натыкался на автоответчик. Таких случаев было три — один раз я услышал целое шуточное обращение, а два раза автомат просто повторял последние четыре цифры номера и предлагал мне записать свое сообщение. По поводу четырех телефонов компьютер телефонной сети сообщил мне, что номера отключены. Один раз он сообщил новый номер, я записал его и позвонил, но никто не ответил.
Когда я наконец услышал человеческий голос, то сначала даже растерялся. Быстро заглянув в список, я сказал:
— Это мистер Аккардо? Джозеф Аккардо?
— Я слушаю.
— Вы постоянный клиент нашего пункта видеопроката… — Как же он называется? — …На углу Бродвея и Шестьдесят Первой.
— Угол Бродвея и Шестьдесят Первой? — переспросил он. — Это который?
— Рядом с баром «Мартин».
— А, да, конечно. В чем дело — я что-то не вернул?
— Нет-нет, — ответил я. — Я просто обратил внимание на то, что вы уже несколько месяцев ничего не брали, мистер Аккардо, и хотел пригласить вас зайти и посмотреть наши новые поступления.
— Ах, вот как? — удивленно сказал он. — Что ж, очень любезно с вашей стороны. Обязательно это сделаю. Я теперь хожу в другой пункт, около моей работы, но как-нибудь вечером постараюсь к вам заглянуть.
Я повесил трубку и вычеркнул Аккардо из списка. Оставалось двадцать пять человек, и похоже было, что за ними придется побегать.
Около половины пятого я решил, что на сегодня хватит. К этому времени мне удалось вычеркнуть еще десять фамилий. Дело шло медленно — медленнее, чем я ожидал. Все адреса находились более или менее поблизости, пешком можно дойти, так что с этим затруднений не было, но выяснить, живут ли еще по этим адресам те, кто меня интересует, или нет, оказалось не так легко.
В пять я вернулся к себе в отель, принял душ, побрился и уселся перед телевизором. В семь встретился с Элейн в марокканском ресторанчике на Корнелия-стрит в Гринич-Виллидж. Мы заказали себе кускус. Она сказала:
— Если еда будет такая же вкусная, как здесь пахнет, то нам повезло. А знаешь, где в мире лучше всего готовят кускус?
— Не знаю. В Касабланке?
— В Уолла-Уолла.
— А-а.
— Не сообразил? Кускус. Уолла-Уолла. А если хочешь поесть кускус в Германии, надо ехать в Баден-Баден.
— Теперь, кажется, понял.
— Я знала, что поймешь, ты же у нас умник. А где можно поесть кускус на острове Самоа?
— В Паго-Паго. Извини, пожалуйста, я на минуту выйду, мне надо пи-пи.
Кускус был потрясающий, порции — просто огромные. За едой я рассказал ей, как провел день.
— Сплошное огорчение, — сказал я. — Не мог же я по табличкам на дверях установить, живут ли там люди, которых я ищу, или нет.
— Да уж только не в Нью-Йорке.
— Еще бы. Очень многие не указывают свою фамилию на табличке из принципа. Наверное, меня это не должно удивлять, ведь я член общества, где особо ценится анонимность, но кое-кто счел бы это странным. А у Других указаны фамилии, но это не их фамилии, потому что им сдают квартиру незаконно и они не хотят, чтобы это стало известно. Так что если я разыскиваю, скажем, Билла Уильямса…
— Это будет Уильям Уильямс, — сказала она. — Король кускуса в Уолла-Уолла.
— Он самый. Если его фамилия не указана на табличке, это не значит, что он там не живет. А если указана, то это тоже ничего не значит.
— Бедный мальчик. Так что ты делаешь — разыскиваешь управляющего домом?
— Если он живет в этом же доме. Только чаще всего, когда дом небольшой, он там не живет. И его, кстати, тоже может не оказаться на месте. А уж если на то пошло, то и управляющий необязательно знает фамилии своих жильцов. В общем, остается звонить в двери, стучаться и расспрашивать людей, которые большей частью мало что знают о своих соседях и ничуть не рвутся поделиться своими знаниями.
— Что и говорить, нелегкий хлеб.
— Иногда мне тоже так кажется.
— Хорошо, что тебе это занятие нравится.
— Разве? Наверное.
— Конечно, нравится.
— Скорее всего. Приятно, когда копаешь, копаешь и в конце концов начинаешь что-то понимать. Но так бывает не всегда.
Мы уже добрались до десерта — какого-то липкого пирога с медом, слишком сладкого на мой вкус, я его даже не доел. Официантка принесла нам марокканский кофе — это примерно то же самое, что и турецкий, очень густой и горький, с гущей, которая занимает треть чашки.
— Я сегодня хорошо поработал, — сказал я. — Это приятно. Но я занимаюсь не тем делом, которое мне поручено.
— А ты не можешь заниматься сразу двумя делами?
— Наверное, могу, но за расследование по поводу этого паскудного фильма мне никто не платит. Предполагается, что я выясняю, убил Ричард Термен свою жену или нет.
— А ты этим и занимаешься.
— Разве? В четверг вечером я пошел на бокс под тем предлогом, что он — продюсер телепередачи, которая ведется оттуда. Я выяснил несколько вещей. Выяснил, что он из тех, кто во время работы снимает галстук и пиджак. И что он энергичный человек — скачет на ринг и с ринга и даже не вспотеет. Я видел, как он похлопал по заднице девушку с плакатом, и…
— Ну, это уже кое-что.
— Это для него было кое-что. А какой толк от этого мне, не знаю.
— Ты шутишь? Это ведь о чем-то говорит, если он может лапать девку через два месяца после смерти жены.
— Через два с половиной, — сказал я.
— Это то же самое.
— Девку?
— Девку, красотку, киску. Чем тебе не нравится «девка»?
— Да ничем. Только он ее не лапал. Просто похлопал по заднице.
— На виду у миллионов людей.
— Им бы очень хотелось, чтобы в зале были миллионы людей. А не пара сотен.
— Плюс те, кто смотрит дома.
— Им в это время показывали рекламу. И потом, о чем это говорит? О том, что он бесчувственный сукин сын, который не прочь потискать девку, когда его жену только что опустили в могилу? Или о том, что ему не надо притворяться, потому что он действительно ни в чем не виноват? Это можно толковать по-разному.
— Возможно, — сказала она.
— Бокс был в четверг. Вчера я, со свойственной мне настырностью, пил содовую в той же забегаловке, что и он. Это примерно то же самое, что оказаться в разных концах битком набитого трамвая, но по крайней мере мы были в одно и то же время в одном и том же помещении.
— Это уже что-то.
— А вчера вечером я обедал в ресторане «Радиккио» на первом этаже дома, где он живет.
— Ну и как?
— Ничего особенного. Макароны были вполне приличные. Как-нибудь попробуем с тобой.
— А он был в ресторане?
— Я думаю, его и дома не было. А если и был, то сидел впотьмах. Знаешь, я сегодня утром позвонил ему домой. Все равно занимался звонками и решил заодно позвонить ему.
— И что он сказал?
— Там автоответчик. Я ничего не передал. — Надеюсь, это его так же разозлит, как всегда злит меня.
— Будем надеяться. Знаешь, что мне следовало бы сделать? Вернуть Лаймену Уорринеру его деньги.
— Нет, не надо.
— Почему? Я не могу оставить их себе, если ничего не делаю, чтобы их отработать, а что для этого надо делать, никак не придумаю. Полиция уже перепробовала все, что только приходит мне в голову.
— Не возвращай деньги, — сказала она. — Дорогой мой, да ему наплевать на эти деньги. Его сестру убили, и, если он будет считать, что предпринял что-то по этому поводу, он умрет спокойно.
— И что мне теперь прикажешь делать — втирать ему очки?
— Если спросит, скажи, что все это требует времени. Ты же не собираешься просить у него еще денег…
— Еще бы.
— …Так что у него не будет причины думать, что ты хочешь его подоить. Можешь не оставлять себе эти деньги, если считаешь, что их не заработал. Отдай кому-нибудь. Пожертвуй на борьбу со СПИДом. Или на просвещение неверующих. Мало ли на что можно пожертвовать деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Я вот к чему клоню — не был ли тот жилец, владелец тридцати кассет, большим любителем кино?
— Конечно, никакого сомнения, — сказал он. — У этого типа были все три версии «Мальтийского сокола». Самая первая, с Рикардо Кортесом…
— Вы мне говорили.
— Да? Ничего удивительного, случай довольно редкий. Не знаю, где он все это добыл, — я никогда не видел их в каталогах. Да, конечно, он был большой любитель.
— Значит, он, наверное, брал фильмы и напрокат, кроме тех, которые у него были?
— А, понимаю, куда вы гнете. Да, пожалуй, так оно и есть. Покупают фильмы многие, но напрокат берут все.
— И жил он где-то по соседству.
— Откуда вы знаете?
— Если его квартирная хозяйка живет по соседству…
— А, ну да.
— Значит, он мог быть вашим постоянным клиентом.
Он задумался.
— Конечно. Очень возможно. Может быть, мы даже когда-нибудь болтали с ним о чернухе, только я ничего такого не помню.
— Но ведь все постоянные клиенты занесены у вас в компьютер, верно?
— Да, это очень облегчает жизнь.
— Вы сказали, что она принесла свою сумку с кассетами в начале июня. Значит, если он был постоянный клиент, он не должен был ничего у вас брать последние семь-восемь месяцев.
— Ну, таких окажется довольно много, — сказал он. — Люди переезжают, умирают, какие-нибудь накурившиеся юнцы крадут у них видики. Или они начинают ходить в другой пункт по соседству, а ко мне больше не заходят. У меня есть клиенты, которых я не вижу по нескольку месяцев, а потом они вдруг появляются снова.
— Как я по-вашему, сколько у вас клиентов, которые ничего не брали с июня?
— Представления не имею, — сказал он. — Но, конечно, могу выяснить. Вы не присядете? Или пошарьте по полкам, глядишь, и найдете что-нибудь такое, что вам захочется посмотреть.
Когда он вышел ко мне снова, был уже одиннадцатый час, но в дверь так никто и не постучал.
— Я же говорил, что по утрам здесь никого не бывает, — сказал он. — Нашел двадцать шесть человек. Это те, кто ничего не брал с четвертого июня, но брал по меньшей мере одну кассету за первые пять месяцев этого года. Конечно, если он долго болел или лежал в больнице…
— Давайте начнем с того, что у вас есть.
— Хорошо. Я переписал фамилии и адреса, и еще телефоны, если они указаны. Многие не говорят номера своих телефонов, особенно женщины, и я их понимаю. У меня есть еще номера кредитных карточек, но их я не стал переписывать: считается, что это конфиденциальная информация. Хотя, думаю, на это можно бы посмотреть сквозь пальцы, если вам не удастся разыскать кого-то из них никаким другим способом.
— Не думаю, чтобы до этого дошло.
Он переписал фамилии на двух листках из блокнота. Я просмотрел их и спросил, не говорят ли они ему что-нибудь.
— Пожалуй, нет, — ответил он. — Я каждый день вижу столько людей, что запоминаю только постоянных посетителей, да и тех не всегда узнаю и не всегда помню фамилии. А что до этих двадцати шести, то я посмотрел, что они брали в прошлом году, — вот почему столько времени возился. Я думал, а вдруг хоть про кого-то можно будет определенно сказать, что он интересуется кино, и по тому, что он у меня брал, понять, что есть у него дома, но я ничего такого не нашел.
— И все-таки попробовать стоило.
— Я так и подумал. Почти уверен, что это был мужчина: та квартирная хозяйка говорила про своего жильца «он». Среди этих двадцати шести есть женщины, но на всякий случай я записал и их.
— Хорошо. — Я сложил листки и сунул в карман пиджака. — Простите, что побеспокоил вас. Я вам очень благодарен.
— Ну, если подумать, с каким удовольствием я смотрю на ваших парней в кино, то как я мог вам не помочь? — усмехнулся он, потом его лицо стало серьезным. — Вы хотите разоблачить банду, которая занимается порнографией? В этом все дело, да?
Видя мои колебания, он заверил, что поймет, если я ничего не скажу, но попросил хотя бы, когда дело будет раскрыто, заглянуть к нему и рассказать, чем оно кончилось.
Я пообещал.
У меня было двадцать шесть фамилий, и только одиннадцать из них — с номерами телефонов. Я начал с телефонов, потому что это намного легче, чем таскаться по всему городу. Но у меня ничего не получилось: я никуда не мог дозвониться, а если дозванивался натыкался на автоответчик. Таких случаев было три — один раз я услышал целое шуточное обращение, а два раза автомат просто повторял последние четыре цифры номера и предлагал мне записать свое сообщение. По поводу четырех телефонов компьютер телефонной сети сообщил мне, что номера отключены. Один раз он сообщил новый номер, я записал его и позвонил, но никто не ответил.
Когда я наконец услышал человеческий голос, то сначала даже растерялся. Быстро заглянув в список, я сказал:
— Это мистер Аккардо? Джозеф Аккардо?
— Я слушаю.
— Вы постоянный клиент нашего пункта видеопроката… — Как же он называется? — …На углу Бродвея и Шестьдесят Первой.
— Угол Бродвея и Шестьдесят Первой? — переспросил он. — Это который?
— Рядом с баром «Мартин».
— А, да, конечно. В чем дело — я что-то не вернул?
— Нет-нет, — ответил я. — Я просто обратил внимание на то, что вы уже несколько месяцев ничего не брали, мистер Аккардо, и хотел пригласить вас зайти и посмотреть наши новые поступления.
— Ах, вот как? — удивленно сказал он. — Что ж, очень любезно с вашей стороны. Обязательно это сделаю. Я теперь хожу в другой пункт, около моей работы, но как-нибудь вечером постараюсь к вам заглянуть.
Я повесил трубку и вычеркнул Аккардо из списка. Оставалось двадцать пять человек, и похоже было, что за ними придется побегать.
Около половины пятого я решил, что на сегодня хватит. К этому времени мне удалось вычеркнуть еще десять фамилий. Дело шло медленно — медленнее, чем я ожидал. Все адреса находились более или менее поблизости, пешком можно дойти, так что с этим затруднений не было, но выяснить, живут ли еще по этим адресам те, кто меня интересует, или нет, оказалось не так легко.
В пять я вернулся к себе в отель, принял душ, побрился и уселся перед телевизором. В семь встретился с Элейн в марокканском ресторанчике на Корнелия-стрит в Гринич-Виллидж. Мы заказали себе кускус. Она сказала:
— Если еда будет такая же вкусная, как здесь пахнет, то нам повезло. А знаешь, где в мире лучше всего готовят кускус?
— Не знаю. В Касабланке?
— В Уолла-Уолла.
— А-а.
— Не сообразил? Кускус. Уолла-Уолла. А если хочешь поесть кускус в Германии, надо ехать в Баден-Баден.
— Теперь, кажется, понял.
— Я знала, что поймешь, ты же у нас умник. А где можно поесть кускус на острове Самоа?
— В Паго-Паго. Извини, пожалуйста, я на минуту выйду, мне надо пи-пи.
Кускус был потрясающий, порции — просто огромные. За едой я рассказал ей, как провел день.
— Сплошное огорчение, — сказал я. — Не мог же я по табличкам на дверях установить, живут ли там люди, которых я ищу, или нет.
— Да уж только не в Нью-Йорке.
— Еще бы. Очень многие не указывают свою фамилию на табличке из принципа. Наверное, меня это не должно удивлять, ведь я член общества, где особо ценится анонимность, но кое-кто счел бы это странным. А у Других указаны фамилии, но это не их фамилии, потому что им сдают квартиру незаконно и они не хотят, чтобы это стало известно. Так что если я разыскиваю, скажем, Билла Уильямса…
— Это будет Уильям Уильямс, — сказала она. — Король кускуса в Уолла-Уолла.
— Он самый. Если его фамилия не указана на табличке, это не значит, что он там не живет. А если указана, то это тоже ничего не значит.
— Бедный мальчик. Так что ты делаешь — разыскиваешь управляющего домом?
— Если он живет в этом же доме. Только чаще всего, когда дом небольшой, он там не живет. И его, кстати, тоже может не оказаться на месте. А уж если на то пошло, то и управляющий необязательно знает фамилии своих жильцов. В общем, остается звонить в двери, стучаться и расспрашивать людей, которые большей частью мало что знают о своих соседях и ничуть не рвутся поделиться своими знаниями.
— Что и говорить, нелегкий хлеб.
— Иногда мне тоже так кажется.
— Хорошо, что тебе это занятие нравится.
— Разве? Наверное.
— Конечно, нравится.
— Скорее всего. Приятно, когда копаешь, копаешь и в конце концов начинаешь что-то понимать. Но так бывает не всегда.
Мы уже добрались до десерта — какого-то липкого пирога с медом, слишком сладкого на мой вкус, я его даже не доел. Официантка принесла нам марокканский кофе — это примерно то же самое, что и турецкий, очень густой и горький, с гущей, которая занимает треть чашки.
— Я сегодня хорошо поработал, — сказал я. — Это приятно. Но я занимаюсь не тем делом, которое мне поручено.
— А ты не можешь заниматься сразу двумя делами?
— Наверное, могу, но за расследование по поводу этого паскудного фильма мне никто не платит. Предполагается, что я выясняю, убил Ричард Термен свою жену или нет.
— А ты этим и занимаешься.
— Разве? В четверг вечером я пошел на бокс под тем предлогом, что он — продюсер телепередачи, которая ведется оттуда. Я выяснил несколько вещей. Выяснил, что он из тех, кто во время работы снимает галстук и пиджак. И что он энергичный человек — скачет на ринг и с ринга и даже не вспотеет. Я видел, как он похлопал по заднице девушку с плакатом, и…
— Ну, это уже кое-что.
— Это для него было кое-что. А какой толк от этого мне, не знаю.
— Ты шутишь? Это ведь о чем-то говорит, если он может лапать девку через два месяца после смерти жены.
— Через два с половиной, — сказал я.
— Это то же самое.
— Девку?
— Девку, красотку, киску. Чем тебе не нравится «девка»?
— Да ничем. Только он ее не лапал. Просто похлопал по заднице.
— На виду у миллионов людей.
— Им бы очень хотелось, чтобы в зале были миллионы людей. А не пара сотен.
— Плюс те, кто смотрит дома.
— Им в это время показывали рекламу. И потом, о чем это говорит? О том, что он бесчувственный сукин сын, который не прочь потискать девку, когда его жену только что опустили в могилу? Или о том, что ему не надо притворяться, потому что он действительно ни в чем не виноват? Это можно толковать по-разному.
— Возможно, — сказала она.
— Бокс был в четверг. Вчера я, со свойственной мне настырностью, пил содовую в той же забегаловке, что и он. Это примерно то же самое, что оказаться в разных концах битком набитого трамвая, но по крайней мере мы были в одно и то же время в одном и том же помещении.
— Это уже что-то.
— А вчера вечером я обедал в ресторане «Радиккио» на первом этаже дома, где он живет.
— Ну и как?
— Ничего особенного. Макароны были вполне приличные. Как-нибудь попробуем с тобой.
— А он был в ресторане?
— Я думаю, его и дома не было. А если и был, то сидел впотьмах. Знаешь, я сегодня утром позвонил ему домой. Все равно занимался звонками и решил заодно позвонить ему.
— И что он сказал?
— Там автоответчик. Я ничего не передал. — Надеюсь, это его так же разозлит, как всегда злит меня.
— Будем надеяться. Знаешь, что мне следовало бы сделать? Вернуть Лаймену Уорринеру его деньги.
— Нет, не надо.
— Почему? Я не могу оставить их себе, если ничего не делаю, чтобы их отработать, а что для этого надо делать, никак не придумаю. Полиция уже перепробовала все, что только приходит мне в голову.
— Не возвращай деньги, — сказала она. — Дорогой мой, да ему наплевать на эти деньги. Его сестру убили, и, если он будет считать, что предпринял что-то по этому поводу, он умрет спокойно.
— И что мне теперь прикажешь делать — втирать ему очки?
— Если спросит, скажи, что все это требует времени. Ты же не собираешься просить у него еще денег…
— Еще бы.
— …Так что у него не будет причины думать, что ты хочешь его подоить. Можешь не оставлять себе эти деньги, если считаешь, что их не заработал. Отдай кому-нибудь. Пожертвуй на борьбу со СПИДом. Или на просвещение неверующих. Мало ли на что можно пожертвовать деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43