Должно быть, он совсем запарился в резиновом комбинезоне, да еще с резиновым капюшоном.
— Может, когда есть разрез в паху, не так жарко.
— Мне кажется, это он, — сказал я. — Меня навел на эту мысль один жест — его рука на голове у мальчика. Но были и другие совпадения. Как он держался, как двигался — всего этого не изменить переодеванием. Кисти рук, по-моему, те же самые. Этот жест — когда он приглаживал мальчику волосы — в точности такой же, — я нахмурился. — И девица, по-моему, та же.
— Какая девица? Ты не говорил ни про какую девицу. Его соучастница, та, что с маленькими грудями?
— По-моему, девица с плакатом — это она и была. Та, что обходила ринг в перерывах между раундами с плакатом, где было написано, какой раунд следующий.
— Ну, вряд ли она была вся в коже.
Я мотнул головой:
— В купальнике. И довольно-таки открытом. Я ее особенно не разглядывал.
— Ну да.
— Нет, правда. Мне показалось, что я ее где-то видел, но в лицо ей я не вглядывался.
— Конечно, на ее задницу смотреть было интереснее. — Она дотронулась до моей руки. — Я с удовольствием послушала бы тебя еще…
— Но к тебе сейчас придут. Ухожу. Не возражаешь, если я оставлю пленку у тебя? Не хочу ходить с ней весь день, а чтобы где-то ее оставить, придется делать крюк.
— Пожалуйста. И я вовсе тебя не выпроваживаю, только…
Я поцеловал ее на прощанье и ушел.
Когда я вышел на улицу, у меня мелькнула мысль — не затаиться ли в подъезде, чтобы посмотреть, кто к ней явится. Она не сказала напрямик, что у нее встреча с клиентом, но и не отрицала этого, а расспрашивать я нарочно не стал. С другой стороны, мне не очень-то хотелось прятаться за углом, подсматривать, с кем она встречается, и размышлять о том, что ей придется проделать, чтобы вернуть деньги, потраченные на все эти переводы с испанского и португальского.
Иногда мне от этого становилось не по себе, иногда — ничего, а время от времени приходило в голову, что это должно волновать меня либо больше, либо меньше, чем волнует на самом деле. «Как-нибудь надо будет во всем этом разобраться», — подумал я уже не в первый раз.
Тем временем я дошел до Мэдисон-авеню, сел на автобус и проехал кварталов тридцать от центра. Галерея Чанса находилась на втором этаже, над магазином дорогой детской одежды. Витрина у него оформлена в виде сцены из мультика, и все звери одеты в самые модные костюмы из тех, что продаются в магазине. Зеленый джемпер на крысе стоил, наверное, столько же, сколько целый шкаф современной латиноамериканской литературы.
На медной пластинке у входа было написано: «Л. ЧАНС КОУЛТЕР — АФРИКАНСКОЕ ИСКУССТВО».
Я поднялся по лестнице, устланной ковром. На двери черными с золотом буквами было написано то же самое и добавлено: «Прием только по предварительной договоренности». Никакой договоренности у меня не было, но я подумал, что обойдусь. Я позвонил, и через секунду дверь мне открыл Кид Баском. На нем был костюм-тройка, и, увидев меня, он широко улыбнулся.
— Мистер Скаддер! — сказал он. — Рад вас видеть. Мистер Коултер вас ждет?
— Нет, если только он не ясновидящий. Я просто заглянул в надежде, что его застану.
— Он будет рад вас видеть. Сейчас он говорит по телефону, но заходите, мистер Скаддер, и устраивайтесь, как дома. Я скажу ему, что вы пришли.
Я прошелся по комнате, разглядывая маски и статуэтки. Я не специалист в этой области, но не нужно быть большим специалистом, чтобы оценить качество выставленных там вещей. Я стоял перед маской, этикетка под которой гласила, что это культура сенуфо с Берега Слоновой Кости, когда Кид вернулся и сказал, что Чанс примет меня через минуту.
— Он говорит с господином из Антверпена, — сказал он. — По-моему, это в Бельгии.
— По-моему, тоже. Я не знал, что ты работаешь здесь, Кид.
— И уже довольно давно, мистер Скаддер. — Накануне вечером в Маспете я сказал, что он может называть меня Мэтт, но я зря старался. — Вы знаете, я бросил бокс. Ничего у меня не получалось.
— Мне кажется, у тебя отлично получалось.
Он усмехнулся:
— Понимаете, мне попались подряд три человека, у которых получалось лучше. Я бросил и стал присматривать себе работу, а мистер Чанс спросил, не хочу ли поработать у него. То есть мистер Коултер.
Его оговорка была вполне понятна. Когда я впервые познакомился с Чансом, никто его иначе и не звал — инициал и фамилия появились у него только тогда, когда он занялся торговлей произведениями искусства.
— Ну и как тебе тут нравится?
— Лучше, чем все время получать по морде. Да, очень нравится. Я много чему научился. Каждый день узнаю что-то новое.
— Жаль, что не могу сказать того же про себя, — сказал вошедший Чанс. — Давно пора вам ко мне заглянуть, Мэттью. Я думал, вчера вы пойдете с нами — вы и ваш друг. Мы все отправились к Элдону в раздевалку, а когда я обернулся, чтобы вас представить, вас уже не было.
— Мы решили не задерживаться допоздна.
— А мы засиделись. Вы все еще любите хороший кофе?
— У тебя еще остался тот особый сорт?
— «Блю Маунтин» с Ямайки. Стоит, конечно, бешеных денег, но вы посмотрите вокруг. — Он показал на маски и статуэтки. — Здесь все стоит бешеных денег. Вам черного, да? Артур, принеси-ка нам кофе. А потом займешься счетами.
Впервые он угостил меня этим кофе с Ямайки у себя дома, в перестроенном пожарном депо на тихой улочке в Гринпойнте. Его соседи-поляки были убеждены, что дом принадлежит престарелому врачу по фамилии Левандовски, который по дряхлости не показывается на улице, а Чанс — его помощник по хозяйству и шофер. На самом деле Чанс жил один, а в доме был прекрасно оборудованный спортзал и огромный бильярд, и все стены были увешаны такими произведениями африканского искусства, что хоть сейчас в музей.
Я спросил его, живет ли он все еще в пожарном депо.
— Мне очень не хотелось оттуда съезжать, — ответил он. — Я думал, придется его продать, чтобы открыть дело, но обошлось без этого. В конце концов закупать товар мне не понадобилось. У меня был его полон дом.
— А твоя коллекция еще цела?
— Еще лучше стала. В каком-то смысле все это — моя коллекция, а в другом смысле все, что у меня есть, продается, так что вся она — товар. Помните ту бронзовую вещь из Бенина? Голову царицы?
— Со всеми ожерельями.
— Я переплатил за нее на аукционе, и каждые три месяца, что она стояла непроданная, повышал цену. В конце концов она стала такая дорогая, что кто-то не устоял перед искушением. Мне жаль было с ней расставаться, но я получил за нее хорошие деньги и купил кое-что еще. — Он взял меня под руку. — Сейчас покажу. Этой весной я на месяц ездил в Африку. Две недели провел в Мали, в стране догонов. Прелестный первобытный народец — хижины точь-в-точь как у племени анасази на плато Меса Верде. Вот эта вещь — оттуда. Вместо глаз — квадратные дырки, все очень непосредственно, никаких лишних красот.
— Ты далеко пошел, — сказал я.
— Ого, — отозвался он. — И в самом деле, правда? Когда я впервые познакомился с Чансом, он тоже преуспевал, но совсем по другой части. Он был сутенером, хоть и непохожим на обычных представителей этой профессии, которые разъезжают на розовых «кадиллаках» и носят лиловые широкополые шляпы. Он тогда нанял меня, чтобы найти человека, который убил одну из его девиц.
— Всем этим я обязан вам, — сказал он. — Из-за вас я тогда бросил свое дело.
В каком-то смысле это была правда. К тому времени, как я выполнил его задание, убили еще одну его девицу, а остальные разбежались.
— Тебе так или иначе пора было менять профессию, — сказал я. — У тебя начинался критический возраст — полжизни ты уже прожил.
— Да нет, я тогда был еще слишком молод. Я все еще слишком молод. Послушайте, Мэттью, ведь вы пришли не просто для того, чтобы со мной поболтать?
— Нет.
— Или выпить чашку кофе?
— И не для этого. Вчера вечером я кое-кого видел на боксе. И подумал — может, ты мне скажешь, кто это.
— Кого-то из тех, что сидели со мной? Из угла Рашида?
Я отрицательно покачал головой.
— Он сидел в первом ряду, у самого ринга, в центральном секторе. — Я нарисовал пальцем в воздухе схему. — Вот ринг, вот где сидел ты — у самого синего угла. Вот где сидели мы с Баллу. А тот тип, который меня интересует, сидел примерно вот здесь.
— Как он выглядел?
— Белый, с залысинами, рост — приблизительно метр восемьдесят, вес — что-нибудь около восьмидесяти пяти.
— Тяжеловес. Как был одет?
— Голубой блейзер, серые брюки. Светло-голубой галстук в крупный горошек.
— Ах, галстук? Остальное в точности, как у всех. Я бы его, наверное, заметил, только что-то такого не помню.
— С ним был мальчик. Лет пятнадцати, светло-каштановые волосы, возможно, его сын.
— А, видел я их, — сказал Чанс. — Во всяком случае какого-то отца с сыном в первом ряду, только не смог бы описать, как они выглядели. Да и заметил их только потому, что это был, пожалуй, единственный ребенок во всем зале.
— Но ты знаешь, о ком я говорю.
— Да, но кто он, сказать не могу. — Он прикрыл глаза. — Я почти могу себе его представить, понимаете? Почти вижу, как он там сидит, — но если бы вы попросили меня его описать, я бы не смог, а только пересказал бы ваши же слова. А что он сделал?
— Сделал?
— Ведь он замешан в какое-то дело, верно? Я думал, вы пришли в Маспет только посмотреть на бокс, а вы, наверно, были там по делу, да?
Я был там совсем по другому делу, но вдаваться в такие подробности было незачем.
— Да, по делу, — сказал я.
— И этот тип в него замешан, но вы не знаете, кто он.
— Возможно, и замешан. Чтобы знать точно, мне надо выяснить, кто он.
— Понял. — Чанс задумался. — Он сидел прямо у ринга. Видимо, заядлый болельщик. Может быть, постоянно туда ходит. Я чуть не сказал, что ни разу не видел его в Медисон-Сквер-Гарден или где-нибудь еще, но, по совести говоря, я начал более или менее регулярно ходить на бокс только после того, как вложил деньги в Рашида.
— И много ты в него вложил?
— Очень мало, можно сказать, минимально возможную долю. Он вам все еще нравится? Вчера вечером вы сказали, что да.
— Производит хорошее впечатление. Только пропустил слишком много ударов правой.
— Знаю. Кид сказал то же самое. Но у этого Домингеса очень резкий удар правой.
— Да, неожиданный.
— В самом деле. А потом он вдруг скис. — Чанс улыбнулся. — Люблю бокс.
— Я тоже.
— Жестокий, варварский спорт, я его не оправдываю. Но мне на это наплевать. Люблю его, и все тут.
— Знаю. А в Маспете ты раньше бывал. Чанс?
Он покачал головой:
— Это же черт знает где. Правда, не так уж и далеко от того места, где я живу, — от Гринпойнта, только я ехал туда не из Гринпойнта и оттуда не в Гринпойнт, так что это не играло никакой роли. Я поехал туда только потому, что у нас там был бой.
— Ты будешь там еще?
— Если нам снова назначат там бой и если мне не понадобится быть где-нибудь еще. Следующий бой у нас через три недели, считая с будущего вторника, в Атлантик-Сити. — Он улыбнулся. — В зале Дональда Трампа — надеюсь, это не такая дыра, как «Нью-Маспет».
Он рассказал мне, с кем предстоит драться Рашиду, и сказал, что надо бы и мне приехать. Я ответил, что постараюсь. Еще он сказал, что по их плану Рашид должен драться каждые три недели, но пока что получается примерно раз в месяц.
— Жаль, что не смог вам помочь, — сказал он. — Я могу порасспросить кое-кого, если хотите. Эти ребята из нашего угла — они все время ходят на бокс. Вы все еще живете в том отеле?
— Да.
— Если я что-нибудь услышу…
— Буду благодарен. Чанс. И, знаешь, я рад, что у тебя все хорошо.
— Спасибо.
Уже в дверях я сказал:
— Да, чуть не забыл. Ты что-нибудь знаешь о той девице с плакатом?
— О какой?
— Ну, о той, что скакала по рингу и показывала номер следующего раунда.
— Сказал бы, если бы что-нибудь знал. Но знаю только, что ноги у нее длинные.
— Это я тоже заметил.
— И тело красивое. Помнится, его довольно много было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Может, когда есть разрез в паху, не так жарко.
— Мне кажется, это он, — сказал я. — Меня навел на эту мысль один жест — его рука на голове у мальчика. Но были и другие совпадения. Как он держался, как двигался — всего этого не изменить переодеванием. Кисти рук, по-моему, те же самые. Этот жест — когда он приглаживал мальчику волосы — в точности такой же, — я нахмурился. — И девица, по-моему, та же.
— Какая девица? Ты не говорил ни про какую девицу. Его соучастница, та, что с маленькими грудями?
— По-моему, девица с плакатом — это она и была. Та, что обходила ринг в перерывах между раундами с плакатом, где было написано, какой раунд следующий.
— Ну, вряд ли она была вся в коже.
Я мотнул головой:
— В купальнике. И довольно-таки открытом. Я ее особенно не разглядывал.
— Ну да.
— Нет, правда. Мне показалось, что я ее где-то видел, но в лицо ей я не вглядывался.
— Конечно, на ее задницу смотреть было интереснее. — Она дотронулась до моей руки. — Я с удовольствием послушала бы тебя еще…
— Но к тебе сейчас придут. Ухожу. Не возражаешь, если я оставлю пленку у тебя? Не хочу ходить с ней весь день, а чтобы где-то ее оставить, придется делать крюк.
— Пожалуйста. И я вовсе тебя не выпроваживаю, только…
Я поцеловал ее на прощанье и ушел.
Когда я вышел на улицу, у меня мелькнула мысль — не затаиться ли в подъезде, чтобы посмотреть, кто к ней явится. Она не сказала напрямик, что у нее встреча с клиентом, но и не отрицала этого, а расспрашивать я нарочно не стал. С другой стороны, мне не очень-то хотелось прятаться за углом, подсматривать, с кем она встречается, и размышлять о том, что ей придется проделать, чтобы вернуть деньги, потраченные на все эти переводы с испанского и португальского.
Иногда мне от этого становилось не по себе, иногда — ничего, а время от времени приходило в голову, что это должно волновать меня либо больше, либо меньше, чем волнует на самом деле. «Как-нибудь надо будет во всем этом разобраться», — подумал я уже не в первый раз.
Тем временем я дошел до Мэдисон-авеню, сел на автобус и проехал кварталов тридцать от центра. Галерея Чанса находилась на втором этаже, над магазином дорогой детской одежды. Витрина у него оформлена в виде сцены из мультика, и все звери одеты в самые модные костюмы из тех, что продаются в магазине. Зеленый джемпер на крысе стоил, наверное, столько же, сколько целый шкаф современной латиноамериканской литературы.
На медной пластинке у входа было написано: «Л. ЧАНС КОУЛТЕР — АФРИКАНСКОЕ ИСКУССТВО».
Я поднялся по лестнице, устланной ковром. На двери черными с золотом буквами было написано то же самое и добавлено: «Прием только по предварительной договоренности». Никакой договоренности у меня не было, но я подумал, что обойдусь. Я позвонил, и через секунду дверь мне открыл Кид Баском. На нем был костюм-тройка, и, увидев меня, он широко улыбнулся.
— Мистер Скаддер! — сказал он. — Рад вас видеть. Мистер Коултер вас ждет?
— Нет, если только он не ясновидящий. Я просто заглянул в надежде, что его застану.
— Он будет рад вас видеть. Сейчас он говорит по телефону, но заходите, мистер Скаддер, и устраивайтесь, как дома. Я скажу ему, что вы пришли.
Я прошелся по комнате, разглядывая маски и статуэтки. Я не специалист в этой области, но не нужно быть большим специалистом, чтобы оценить качество выставленных там вещей. Я стоял перед маской, этикетка под которой гласила, что это культура сенуфо с Берега Слоновой Кости, когда Кид вернулся и сказал, что Чанс примет меня через минуту.
— Он говорит с господином из Антверпена, — сказал он. — По-моему, это в Бельгии.
— По-моему, тоже. Я не знал, что ты работаешь здесь, Кид.
— И уже довольно давно, мистер Скаддер. — Накануне вечером в Маспете я сказал, что он может называть меня Мэтт, но я зря старался. — Вы знаете, я бросил бокс. Ничего у меня не получалось.
— Мне кажется, у тебя отлично получалось.
Он усмехнулся:
— Понимаете, мне попались подряд три человека, у которых получалось лучше. Я бросил и стал присматривать себе работу, а мистер Чанс спросил, не хочу ли поработать у него. То есть мистер Коултер.
Его оговорка была вполне понятна. Когда я впервые познакомился с Чансом, никто его иначе и не звал — инициал и фамилия появились у него только тогда, когда он занялся торговлей произведениями искусства.
— Ну и как тебе тут нравится?
— Лучше, чем все время получать по морде. Да, очень нравится. Я много чему научился. Каждый день узнаю что-то новое.
— Жаль, что не могу сказать того же про себя, — сказал вошедший Чанс. — Давно пора вам ко мне заглянуть, Мэттью. Я думал, вчера вы пойдете с нами — вы и ваш друг. Мы все отправились к Элдону в раздевалку, а когда я обернулся, чтобы вас представить, вас уже не было.
— Мы решили не задерживаться допоздна.
— А мы засиделись. Вы все еще любите хороший кофе?
— У тебя еще остался тот особый сорт?
— «Блю Маунтин» с Ямайки. Стоит, конечно, бешеных денег, но вы посмотрите вокруг. — Он показал на маски и статуэтки. — Здесь все стоит бешеных денег. Вам черного, да? Артур, принеси-ка нам кофе. А потом займешься счетами.
Впервые он угостил меня этим кофе с Ямайки у себя дома, в перестроенном пожарном депо на тихой улочке в Гринпойнте. Его соседи-поляки были убеждены, что дом принадлежит престарелому врачу по фамилии Левандовски, который по дряхлости не показывается на улице, а Чанс — его помощник по хозяйству и шофер. На самом деле Чанс жил один, а в доме был прекрасно оборудованный спортзал и огромный бильярд, и все стены были увешаны такими произведениями африканского искусства, что хоть сейчас в музей.
Я спросил его, живет ли он все еще в пожарном депо.
— Мне очень не хотелось оттуда съезжать, — ответил он. — Я думал, придется его продать, чтобы открыть дело, но обошлось без этого. В конце концов закупать товар мне не понадобилось. У меня был его полон дом.
— А твоя коллекция еще цела?
— Еще лучше стала. В каком-то смысле все это — моя коллекция, а в другом смысле все, что у меня есть, продается, так что вся она — товар. Помните ту бронзовую вещь из Бенина? Голову царицы?
— Со всеми ожерельями.
— Я переплатил за нее на аукционе, и каждые три месяца, что она стояла непроданная, повышал цену. В конце концов она стала такая дорогая, что кто-то не устоял перед искушением. Мне жаль было с ней расставаться, но я получил за нее хорошие деньги и купил кое-что еще. — Он взял меня под руку. — Сейчас покажу. Этой весной я на месяц ездил в Африку. Две недели провел в Мали, в стране догонов. Прелестный первобытный народец — хижины точь-в-точь как у племени анасази на плато Меса Верде. Вот эта вещь — оттуда. Вместо глаз — квадратные дырки, все очень непосредственно, никаких лишних красот.
— Ты далеко пошел, — сказал я.
— Ого, — отозвался он. — И в самом деле, правда? Когда я впервые познакомился с Чансом, он тоже преуспевал, но совсем по другой части. Он был сутенером, хоть и непохожим на обычных представителей этой профессии, которые разъезжают на розовых «кадиллаках» и носят лиловые широкополые шляпы. Он тогда нанял меня, чтобы найти человека, который убил одну из его девиц.
— Всем этим я обязан вам, — сказал он. — Из-за вас я тогда бросил свое дело.
В каком-то смысле это была правда. К тому времени, как я выполнил его задание, убили еще одну его девицу, а остальные разбежались.
— Тебе так или иначе пора было менять профессию, — сказал я. — У тебя начинался критический возраст — полжизни ты уже прожил.
— Да нет, я тогда был еще слишком молод. Я все еще слишком молод. Послушайте, Мэттью, ведь вы пришли не просто для того, чтобы со мной поболтать?
— Нет.
— Или выпить чашку кофе?
— И не для этого. Вчера вечером я кое-кого видел на боксе. И подумал — может, ты мне скажешь, кто это.
— Кого-то из тех, что сидели со мной? Из угла Рашида?
Я отрицательно покачал головой.
— Он сидел в первом ряду, у самого ринга, в центральном секторе. — Я нарисовал пальцем в воздухе схему. — Вот ринг, вот где сидел ты — у самого синего угла. Вот где сидели мы с Баллу. А тот тип, который меня интересует, сидел примерно вот здесь.
— Как он выглядел?
— Белый, с залысинами, рост — приблизительно метр восемьдесят, вес — что-нибудь около восьмидесяти пяти.
— Тяжеловес. Как был одет?
— Голубой блейзер, серые брюки. Светло-голубой галстук в крупный горошек.
— Ах, галстук? Остальное в точности, как у всех. Я бы его, наверное, заметил, только что-то такого не помню.
— С ним был мальчик. Лет пятнадцати, светло-каштановые волосы, возможно, его сын.
— А, видел я их, — сказал Чанс. — Во всяком случае какого-то отца с сыном в первом ряду, только не смог бы описать, как они выглядели. Да и заметил их только потому, что это был, пожалуй, единственный ребенок во всем зале.
— Но ты знаешь, о ком я говорю.
— Да, но кто он, сказать не могу. — Он прикрыл глаза. — Я почти могу себе его представить, понимаете? Почти вижу, как он там сидит, — но если бы вы попросили меня его описать, я бы не смог, а только пересказал бы ваши же слова. А что он сделал?
— Сделал?
— Ведь он замешан в какое-то дело, верно? Я думал, вы пришли в Маспет только посмотреть на бокс, а вы, наверно, были там по делу, да?
Я был там совсем по другому делу, но вдаваться в такие подробности было незачем.
— Да, по делу, — сказал я.
— И этот тип в него замешан, но вы не знаете, кто он.
— Возможно, и замешан. Чтобы знать точно, мне надо выяснить, кто он.
— Понял. — Чанс задумался. — Он сидел прямо у ринга. Видимо, заядлый болельщик. Может быть, постоянно туда ходит. Я чуть не сказал, что ни разу не видел его в Медисон-Сквер-Гарден или где-нибудь еще, но, по совести говоря, я начал более или менее регулярно ходить на бокс только после того, как вложил деньги в Рашида.
— И много ты в него вложил?
— Очень мало, можно сказать, минимально возможную долю. Он вам все еще нравится? Вчера вечером вы сказали, что да.
— Производит хорошее впечатление. Только пропустил слишком много ударов правой.
— Знаю. Кид сказал то же самое. Но у этого Домингеса очень резкий удар правой.
— Да, неожиданный.
— В самом деле. А потом он вдруг скис. — Чанс улыбнулся. — Люблю бокс.
— Я тоже.
— Жестокий, варварский спорт, я его не оправдываю. Но мне на это наплевать. Люблю его, и все тут.
— Знаю. А в Маспете ты раньше бывал. Чанс?
Он покачал головой:
— Это же черт знает где. Правда, не так уж и далеко от того места, где я живу, — от Гринпойнта, только я ехал туда не из Гринпойнта и оттуда не в Гринпойнт, так что это не играло никакой роли. Я поехал туда только потому, что у нас там был бой.
— Ты будешь там еще?
— Если нам снова назначат там бой и если мне не понадобится быть где-нибудь еще. Следующий бой у нас через три недели, считая с будущего вторника, в Атлантик-Сити. — Он улыбнулся. — В зале Дональда Трампа — надеюсь, это не такая дыра, как «Нью-Маспет».
Он рассказал мне, с кем предстоит драться Рашиду, и сказал, что надо бы и мне приехать. Я ответил, что постараюсь. Еще он сказал, что по их плану Рашид должен драться каждые три недели, но пока что получается примерно раз в месяц.
— Жаль, что не смог вам помочь, — сказал он. — Я могу порасспросить кое-кого, если хотите. Эти ребята из нашего угла — они все время ходят на бокс. Вы все еще живете в том отеле?
— Да.
— Если я что-нибудь услышу…
— Буду благодарен. Чанс. И, знаешь, я рад, что у тебя все хорошо.
— Спасибо.
Уже в дверях я сказал:
— Да, чуть не забыл. Ты что-нибудь знаешь о той девице с плакатом?
— О какой?
— Ну, о той, что скакала по рингу и показывала номер следующего раунда.
— Сказал бы, если бы что-нибудь знал. Но знаю только, что ноги у нее длинные.
— Это я тоже заметил.
— И тело красивое. Помнится, его довольно много было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43