Мне поручено информировать вас, что две недели назад Управление стратегических служб подало правительству Соединенных Штатов меморандум с достаточно приятным для вас, господа, названием: «Об экономических последствиях лишения Германии ее тяжелой промышленности». Как вы посмотрите на него? Не кажется ли вам, господа, что в этом названии содержится глубокий смысл?
Сообщение Грей на произвело впечатление. Даже Краузе, который, казалось, олицетворял собой немецкую респектабельность, начал перешептываться с соседом.
Грейн встал. Уперся короткими руками в стол, уста-, вился в присутствующих.
– Вы можете возразить, мол, мы делим шкуру не убитого еще медведя. Но будем смотреть правде в глаза: война скоро закончится и, к сожалению, не так, как нам хотелось бы. Неудавшееся покушение полковника графа фон Штауффенберга лишило нас надежды на сепаратный мир, и теперь мы не можем не считаться с последствиями русского наступления и красной угрозой не только для Германии. Нам придется преодолевать трудности, и трудности значительные: в том числе и некоторую прямолинейность президента Рузвельта, который склонен к уступкам русским. Но, господа, перспективы не так уж безнадежны – мы категорически против так называемой деиндустриализации Германии, проблемы, с которой носятся либералы и коммунисты. Ваше дело – наше дело, и лишь политические кретины да наши враги не учитывают и не хотят знать, кто в свое время вкладывал капитал б немецкую промышленность. Мы не станем рубить сук, на котором сидим сами, и будем упорно настаивать на том, чтобы помочь послевоенной Германии восстановить промышленные предприятия, найти рынки и развить экспорт.
– На каких условиях? – спросил директор банка.
– В каждом конкретном случае этот вопрос будет решаться самостоятельно. Но можно и сейчас уже сформулировать два основных пункта: во-первых, льготные условия для американского капитала в Германии. Поясняю: немецким компаниям придется привлекать иностранный капитал для восстановления экономического потенциала страны. Наши корпорации надеются, что мы, имея уже солидный опыт сотрудничества, будем плодотворно продолжать его. Во-вторых, уже сейчас мы должны продумать и принять все меры, чтобы никакие ценные бумаги, технические новинки фирм, патенты и тому подобное не попали в руки русских; начавшееся большое наступление русских путает все карты.
Грейн побагровел весь, часто облизывал запекшиеся губы. Раздраженно дернул галстук, сказал сухо:
– Если бы не безрассудная политика вашего фюрера, положение было бы более благоприятным. Наступление в Арденнах – несвоевременно и, как это ни парадоксально звучит, навредило прежде всего вам, будущей Германии. Если бы мы заняли Берлин и вышли на Одер, то совсем по-другому говорили бы со Сталиным.
– А также и с нами… – буркнул седоватый пожилой человек, который все время зябко кутался в шерстяной шарф. «Сильман, – вспомнил Кремер, – представляет компанию „Сименс“.
– Я не понимаю вас, – развел руками Грейн, – неужели вы отдаете предпочтение красным?
– Зачем же передергивать! – рассердился Сильман.
– Господа, – вмешался Краузе, – так мы никогда не договоримся. Нужно считаться с тем безусловным фактом, – как это ни тяжело сознавать, – что войну-то проигрываем мы.
– До капитуляции еще далеко, – не сдавался Сильман.
– Здесь собрались рассудительные люди, – пробурчал Краузе, – и мы можем разобраться что к чему. Лично я считаю условия, изложенные мистером Грейном, приемлемыми.
– Я еще не закончил, – приподнял руку сенатор. – Меня просили предупредить вас, что американские монополии, учитывая наши общие интересы, я подчеркиваю это, и в дальнейшем будут отстаивать развитие экономического потенциала Германии. На первом этапе после войны, с оглядкой на нежелательный международный резонанс, придется ограничиться пунктами меморандума, о котором я говорил. Однако мы подготавливаем предложения относительно прекращения демонтажа немецких предприятий. Правда, несколько заводов, – снова сердито дернул галстук, – придется демонтировать.
– Если они останутся до конца войны, – произнес директор Дрезденского банка. – Ваша авиация на щадит ничего…
– Мы не всегда можем найти общий язык о военным командованием, – поморщился Грейн. – Англичане считают это расплатой за бомбардировки Лондона. Да и у нас, в Штатах, достаточно наэлектризованная атмосфера. Необходимо время, чтобы все стало на свои места. И это время придет, господа. Уверяю вас – это не пустая болтовня, – поставки в счет репараций будут проводиться лишь на первых порах. Мы разрешим вам неограниченный экспорт на иностранные рынки, не будем настаивать на национализации промышленности. – Грейн понял: пора заканчивать. – Я прошу вас, господа, все конкретные вопросы, связанные с нашей сегодняшней беседой, разрешать с мистером фон Вайгангом. У меня все, господа. – Поклонился и сел.
Поднялся Краузе.
– Мы с благодарностью принимаем предложения сенатора Грейна и наших американских друзей, которые подают нам руку помощи.
– Я должен напомнить, господа, что… – перебил Вайганг.
– Мы – держава в держава, – улыбнулся Краузе, поняв его, – и умеем сохранять тайны лучше, чем СД.
Эти слова послужили сигналом к окончанию совещания. Разъезжались так же незаметно, как и приехали. Их было четырнадцать – четырнадцать некоронованных властелинов. Щупальца Сильмана, Краузе протянулись по всей Германии и далеко за ее границы. Карлу даже странно было идти рядом с внешне обычным, склеротичным человеком, фамилия которого – Бауер. Кремер знал – на банковском счету Бауера десятки миллионов.
– Они хотят превратить наши фирмы в американские филиалы, – раздраженно бурчал Сильман, закутанный так, что непонятно было, как пробиваются сквозь пушистый шарф его слова.
Краузе шел, постукивая тростью по бронзовым колпакам гномов. Вздохнул громко, давая понять, что старый болтун надоел всем и не следует воспринимать его всерьез. Но Бауер был не прочь поговорить.
– Как кажется мне, – бросил язвительно, – лучше стать американским филиалом, чем вообще прекратить существование. Надо все делать с головой: взять помощь и поступиться кое-чем. А придет время, снова станем на ноги. Вот тогда и поговорим… хе-хе… как джентльмен с джентльменом.
– Я бы вам присудил Нобелевскую премию за мудрость, – не выдержал Краузе.
– А для чего она мне? – пренебрежительно фыркнул Бауер. – Деньги у меня еще есть, а реклама от нее не стоит и пфеннига.
– Великолепно сказано! – засмеялся Краузе. – Кстати, вы не задумывались над таким аспектом: не далее чем через год после войны американцы столкнутся с русскими; понадобится буфер между Востоком и Западом, и этим буфером станет Германия. Мы возродимся из пепла, как птица феникс, и снова будем диктовать свою волю Европе.
– Вы ошибаетесь лишь в одном, – как-то торжественно произнес Бауер. – Не через год американцы столкнутся с русскими, а значительно раньше. И дай бог, – положил Бауер свои костлявые пальцы на плечо Краузе, – чтобы это произошло как можно скорее.
Четырнадцать автомобилей, придерживаясь небольших интервалов, выехали из ворот. Пятнадцатая машина была самой скромной – не мощный «хорьх» и не хромированный «мерседес», а обыкновенный «опель-капитан». Но в этом старом автомобиле ехали хозяева хозяев. Они видели намного дальше, чем их немецкие партнеры, и могли диктовать им свою волю.
– Как вы считаете, Чарльз, – спросил Грейн Хокинса, – не был ли я сегодня слишком прямолинейным? Все же они – немцы, а национальное самолюбие чертовски сложная штука.
– Национальное самолюбие пропадает, когда оно угрожает прибылям, – расхохотался Хокинс.
– Тогда считайте сегодняшнюю встречу успешной. – Грейн втиснулся в угол автомобиля, чтобы не видно было его лица с улицы. – Я выезжаю сегодня. А вы?
– Мне нужно задержаться. Следует договориться о передаче нам документов…
– Не торопитесь, пускай фон Вайганг собирает их у себя. Транспортировка небольшими партиями может вызвать подозрение и лишние осложнения.
– Ваши мысли совпадают с предложениями помощника фон Вайганга.
– Значит, у него неплохой помощник. Это тот, что присутствовал на совещании? Где вы его откопали?
– Обычная история… – пошевелил пальцами Хокинс. – Немного страху, немного денег… А человек перспективный…
– Ну-ну… Вы же у нас знаток человеческих душ!
* * *
Горст Ульман поднял руку. Грузовик затормозил в нескольких шагах, и паренек ловко вскочил на подножку.
– До Дрездена?
– Садитесь, – открыл дверцу шофер. – И угостите сигаретой.
Сигарета – справедливая плата за услугу, и Горст достал портсигар. Давая шоферу прикурить, глянул через заднее окно кабины и успокоился окончательно. Если за ним и следили, то, как говорится, пока – до новых встреч…
На протяжении недели Горст мог убедиться – за ним не следят. Он проверял это в самых различных ситуациях. Хотя бы в одной из них шпик выдал себя. Вчера вечером поделился своими соображениями с Вернером:
– Неимоверно, но факт: гестапо, очевидно, не интересуется мной – хвоста нет…
«Плохо ты знаешь гестапо», – обрадовался Зайберт. Обрадовался, потому что теперь этот мальчишка наверняка начнет действовать. Не такой у него характер, чтобы сидеть сложа руки.
Догадки Вернера были близки к истина Вчера Горст ездил в Дрезден и звонил по привокзальному телефону-автомату. После этого побродил по городу и вечерним поездом возвратился в поселок. Об этой поездке не обмолвился ни словом даже Вернеру. И сегодня, собираясь в Дрезден, произнес равнодушно:
– Пойду прогуляюсь…
Зайберт взглянул недоверчиво, но расспрашивать не стал. Придет время, и Горст сам обо всем расскажет.
Молодой Ульман вышел из поселка и сразу же свернул на тропинку, которая вела к лесничеству. Когда вышел на дорогу, был уверен, что никто не видел его. Остановил машину. Угостил шофера сигаретой, и тот довез его почти до центра города. Отсюда до нужной улицы – рукой подать. Правда, от нее осталось только название, ни одного целого дома, груды кирпича, припорошенные снегом, битое стекло да грязь. И ни одного человека, лишь далеко впереди – одинокая женская фигурка.
Горст невольно поежился – показалось, что лучше было бы встретиться в людном уголке города: среди толпы легче затеряться, а здесь все на виду, как на ладони…
Возле руин, из которых торчала искореженная взрывом колонна, постоял. Собрался уже было пройти намного вперед, чтобы не торчать на одном месте, как увидел справа от себя человека в военной шинели. Выглядывает из-за стены и подает ему знаки.
Ульман перелез через кучу битого кирпича, перепрыгнул глубокую яму. За полуразрушенной стеной прятался Штеккер.
Фельдфебель вряд ли рискнул бы встретиться с Горстом, но тот позвонил ему через несколько дней после разговора Штеккера с Ветровым, разговора, который и решил дальнейшую судьбу парня. Раз, а то и два раза в неделю Штеккер пробирался через руины в подвал, где ждал его Юрий. Фельдфебель приносил небольшой листочек бумаги, умещавшийся в мундштуке.
Информация о передвижении воинских частей через железнодорожный узел передавалась дальше по каналам, известным лишь Ветрову. Собственно, это и не интересовало Штеккера – он знал, что уже через день-два его сообщение расшифруют в Москве.
Ветров считал, что лучше видеться со Штеккером, чем вынимать записки из тайника. Во время одной из таких бесед Юрий и посетовал на нехватку людей. Сейчас, когда советские войска подошли к границам рейха, следовало активизировать деятельность группы, а надежных товарищей не хватает.
Поэтому Штеккер и назначил юноше свидание.
Они постояли, притаившись за стеной. Только Горст собрался высказать свою просьбу, как Штеккер взял его за руку и потянул за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Сообщение Грей на произвело впечатление. Даже Краузе, который, казалось, олицетворял собой немецкую респектабельность, начал перешептываться с соседом.
Грейн встал. Уперся короткими руками в стол, уста-, вился в присутствующих.
– Вы можете возразить, мол, мы делим шкуру не убитого еще медведя. Но будем смотреть правде в глаза: война скоро закончится и, к сожалению, не так, как нам хотелось бы. Неудавшееся покушение полковника графа фон Штауффенберга лишило нас надежды на сепаратный мир, и теперь мы не можем не считаться с последствиями русского наступления и красной угрозой не только для Германии. Нам придется преодолевать трудности, и трудности значительные: в том числе и некоторую прямолинейность президента Рузвельта, который склонен к уступкам русским. Но, господа, перспективы не так уж безнадежны – мы категорически против так называемой деиндустриализации Германии, проблемы, с которой носятся либералы и коммунисты. Ваше дело – наше дело, и лишь политические кретины да наши враги не учитывают и не хотят знать, кто в свое время вкладывал капитал б немецкую промышленность. Мы не станем рубить сук, на котором сидим сами, и будем упорно настаивать на том, чтобы помочь послевоенной Германии восстановить промышленные предприятия, найти рынки и развить экспорт.
– На каких условиях? – спросил директор банка.
– В каждом конкретном случае этот вопрос будет решаться самостоятельно. Но можно и сейчас уже сформулировать два основных пункта: во-первых, льготные условия для американского капитала в Германии. Поясняю: немецким компаниям придется привлекать иностранный капитал для восстановления экономического потенциала страны. Наши корпорации надеются, что мы, имея уже солидный опыт сотрудничества, будем плодотворно продолжать его. Во-вторых, уже сейчас мы должны продумать и принять все меры, чтобы никакие ценные бумаги, технические новинки фирм, патенты и тому подобное не попали в руки русских; начавшееся большое наступление русских путает все карты.
Грейн побагровел весь, часто облизывал запекшиеся губы. Раздраженно дернул галстук, сказал сухо:
– Если бы не безрассудная политика вашего фюрера, положение было бы более благоприятным. Наступление в Арденнах – несвоевременно и, как это ни парадоксально звучит, навредило прежде всего вам, будущей Германии. Если бы мы заняли Берлин и вышли на Одер, то совсем по-другому говорили бы со Сталиным.
– А также и с нами… – буркнул седоватый пожилой человек, который все время зябко кутался в шерстяной шарф. «Сильман, – вспомнил Кремер, – представляет компанию „Сименс“.
– Я не понимаю вас, – развел руками Грейн, – неужели вы отдаете предпочтение красным?
– Зачем же передергивать! – рассердился Сильман.
– Господа, – вмешался Краузе, – так мы никогда не договоримся. Нужно считаться с тем безусловным фактом, – как это ни тяжело сознавать, – что войну-то проигрываем мы.
– До капитуляции еще далеко, – не сдавался Сильман.
– Здесь собрались рассудительные люди, – пробурчал Краузе, – и мы можем разобраться что к чему. Лично я считаю условия, изложенные мистером Грейном, приемлемыми.
– Я еще не закончил, – приподнял руку сенатор. – Меня просили предупредить вас, что американские монополии, учитывая наши общие интересы, я подчеркиваю это, и в дальнейшем будут отстаивать развитие экономического потенциала Германии. На первом этапе после войны, с оглядкой на нежелательный международный резонанс, придется ограничиться пунктами меморандума, о котором я говорил. Однако мы подготавливаем предложения относительно прекращения демонтажа немецких предприятий. Правда, несколько заводов, – снова сердито дернул галстук, – придется демонтировать.
– Если они останутся до конца войны, – произнес директор Дрезденского банка. – Ваша авиация на щадит ничего…
– Мы не всегда можем найти общий язык о военным командованием, – поморщился Грейн. – Англичане считают это расплатой за бомбардировки Лондона. Да и у нас, в Штатах, достаточно наэлектризованная атмосфера. Необходимо время, чтобы все стало на свои места. И это время придет, господа. Уверяю вас – это не пустая болтовня, – поставки в счет репараций будут проводиться лишь на первых порах. Мы разрешим вам неограниченный экспорт на иностранные рынки, не будем настаивать на национализации промышленности. – Грейн понял: пора заканчивать. – Я прошу вас, господа, все конкретные вопросы, связанные с нашей сегодняшней беседой, разрешать с мистером фон Вайгангом. У меня все, господа. – Поклонился и сел.
Поднялся Краузе.
– Мы с благодарностью принимаем предложения сенатора Грейна и наших американских друзей, которые подают нам руку помощи.
– Я должен напомнить, господа, что… – перебил Вайганг.
– Мы – держава в держава, – улыбнулся Краузе, поняв его, – и умеем сохранять тайны лучше, чем СД.
Эти слова послужили сигналом к окончанию совещания. Разъезжались так же незаметно, как и приехали. Их было четырнадцать – четырнадцать некоронованных властелинов. Щупальца Сильмана, Краузе протянулись по всей Германии и далеко за ее границы. Карлу даже странно было идти рядом с внешне обычным, склеротичным человеком, фамилия которого – Бауер. Кремер знал – на банковском счету Бауера десятки миллионов.
– Они хотят превратить наши фирмы в американские филиалы, – раздраженно бурчал Сильман, закутанный так, что непонятно было, как пробиваются сквозь пушистый шарф его слова.
Краузе шел, постукивая тростью по бронзовым колпакам гномов. Вздохнул громко, давая понять, что старый болтун надоел всем и не следует воспринимать его всерьез. Но Бауер был не прочь поговорить.
– Как кажется мне, – бросил язвительно, – лучше стать американским филиалом, чем вообще прекратить существование. Надо все делать с головой: взять помощь и поступиться кое-чем. А придет время, снова станем на ноги. Вот тогда и поговорим… хе-хе… как джентльмен с джентльменом.
– Я бы вам присудил Нобелевскую премию за мудрость, – не выдержал Краузе.
– А для чего она мне? – пренебрежительно фыркнул Бауер. – Деньги у меня еще есть, а реклама от нее не стоит и пфеннига.
– Великолепно сказано! – засмеялся Краузе. – Кстати, вы не задумывались над таким аспектом: не далее чем через год после войны американцы столкнутся с русскими; понадобится буфер между Востоком и Западом, и этим буфером станет Германия. Мы возродимся из пепла, как птица феникс, и снова будем диктовать свою волю Европе.
– Вы ошибаетесь лишь в одном, – как-то торжественно произнес Бауер. – Не через год американцы столкнутся с русскими, а значительно раньше. И дай бог, – положил Бауер свои костлявые пальцы на плечо Краузе, – чтобы это произошло как можно скорее.
Четырнадцать автомобилей, придерживаясь небольших интервалов, выехали из ворот. Пятнадцатая машина была самой скромной – не мощный «хорьх» и не хромированный «мерседес», а обыкновенный «опель-капитан». Но в этом старом автомобиле ехали хозяева хозяев. Они видели намного дальше, чем их немецкие партнеры, и могли диктовать им свою волю.
– Как вы считаете, Чарльз, – спросил Грейн Хокинса, – не был ли я сегодня слишком прямолинейным? Все же они – немцы, а национальное самолюбие чертовски сложная штука.
– Национальное самолюбие пропадает, когда оно угрожает прибылям, – расхохотался Хокинс.
– Тогда считайте сегодняшнюю встречу успешной. – Грейн втиснулся в угол автомобиля, чтобы не видно было его лица с улицы. – Я выезжаю сегодня. А вы?
– Мне нужно задержаться. Следует договориться о передаче нам документов…
– Не торопитесь, пускай фон Вайганг собирает их у себя. Транспортировка небольшими партиями может вызвать подозрение и лишние осложнения.
– Ваши мысли совпадают с предложениями помощника фон Вайганга.
– Значит, у него неплохой помощник. Это тот, что присутствовал на совещании? Где вы его откопали?
– Обычная история… – пошевелил пальцами Хокинс. – Немного страху, немного денег… А человек перспективный…
– Ну-ну… Вы же у нас знаток человеческих душ!
* * *
Горст Ульман поднял руку. Грузовик затормозил в нескольких шагах, и паренек ловко вскочил на подножку.
– До Дрездена?
– Садитесь, – открыл дверцу шофер. – И угостите сигаретой.
Сигарета – справедливая плата за услугу, и Горст достал портсигар. Давая шоферу прикурить, глянул через заднее окно кабины и успокоился окончательно. Если за ним и следили, то, как говорится, пока – до новых встреч…
На протяжении недели Горст мог убедиться – за ним не следят. Он проверял это в самых различных ситуациях. Хотя бы в одной из них шпик выдал себя. Вчера вечером поделился своими соображениями с Вернером:
– Неимоверно, но факт: гестапо, очевидно, не интересуется мной – хвоста нет…
«Плохо ты знаешь гестапо», – обрадовался Зайберт. Обрадовался, потому что теперь этот мальчишка наверняка начнет действовать. Не такой у него характер, чтобы сидеть сложа руки.
Догадки Вернера были близки к истина Вчера Горст ездил в Дрезден и звонил по привокзальному телефону-автомату. После этого побродил по городу и вечерним поездом возвратился в поселок. Об этой поездке не обмолвился ни словом даже Вернеру. И сегодня, собираясь в Дрезден, произнес равнодушно:
– Пойду прогуляюсь…
Зайберт взглянул недоверчиво, но расспрашивать не стал. Придет время, и Горст сам обо всем расскажет.
Молодой Ульман вышел из поселка и сразу же свернул на тропинку, которая вела к лесничеству. Когда вышел на дорогу, был уверен, что никто не видел его. Остановил машину. Угостил шофера сигаретой, и тот довез его почти до центра города. Отсюда до нужной улицы – рукой подать. Правда, от нее осталось только название, ни одного целого дома, груды кирпича, припорошенные снегом, битое стекло да грязь. И ни одного человека, лишь далеко впереди – одинокая женская фигурка.
Горст невольно поежился – показалось, что лучше было бы встретиться в людном уголке города: среди толпы легче затеряться, а здесь все на виду, как на ладони…
Возле руин, из которых торчала искореженная взрывом колонна, постоял. Собрался уже было пройти намного вперед, чтобы не торчать на одном месте, как увидел справа от себя человека в военной шинели. Выглядывает из-за стены и подает ему знаки.
Ульман перелез через кучу битого кирпича, перепрыгнул глубокую яму. За полуразрушенной стеной прятался Штеккер.
Фельдфебель вряд ли рискнул бы встретиться с Горстом, но тот позвонил ему через несколько дней после разговора Штеккера с Ветровым, разговора, который и решил дальнейшую судьбу парня. Раз, а то и два раза в неделю Штеккер пробирался через руины в подвал, где ждал его Юрий. Фельдфебель приносил небольшой листочек бумаги, умещавшийся в мундштуке.
Информация о передвижении воинских частей через железнодорожный узел передавалась дальше по каналам, известным лишь Ветрову. Собственно, это и не интересовало Штеккера – он знал, что уже через день-два его сообщение расшифруют в Москве.
Ветров считал, что лучше видеться со Штеккером, чем вынимать записки из тайника. Во время одной из таких бесед Юрий и посетовал на нехватку людей. Сейчас, когда советские войска подошли к границам рейха, следовало активизировать деятельность группы, а надежных товарищей не хватает.
Поэтому Штеккер и назначил юноше свидание.
Они постояли, притаившись за стеной. Только Горст собрался высказать свою просьбу, как Штеккер взял его за руку и потянул за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48